26.Образная Система повести о Разорении Рязани. Связь с ф-ром.

Система образов:

Каждая часть имеет центр. героя:

1ч. Фёдор Юрьевич и жена Епракс.Прославляется подвиг верности Епракси,мужества,силы супружеской любви руской женщины.Героизм.

Ф.Ю. мудрый,храбрый,мужест-й,сильный.

2ч.Мужество и героизм рязанской дружины и её князя Юрия Ингоревича-полководца.Он много горя испил с народром.

3ч.Подвиг Евпатия Коловрата.Его подвиг и образ олицетворяет подвиг рус. народа.Он наделён гиперболистич-й силой,отвагой.

Батый про него сказал,что если бы у него был такой воин ,то он бы держал его рядом.

4ч.Ингварь Ингоревич -главное средство раскрытия внутр. мира всего народа.Он чел-к мудрый может посочувствовать людям.После того ,как он увидел ,что Рязань разорена,он собрал тела мёртвых воинов и захоронил их.

Батый:

Антипод.Он злой захватчик.Его образ присут-т на протяжении всей повести.В 1-х двух частях он покозался только с отриц-й стороны.Потом он признаёт храбрость и смелость рязанских воинов.

Связь с фольклором в Разорении

Как и в фольклоре, действующие лица характеризуются «по одному крупному деянию».

Фольклорные предания не только дали автору "Повести" основные сведения, но и определили художественную форму "Повести", сообщив ей и местный колорит, и глубину настроения, отобрав и художественные средства выражения. Конечно, автор составлял не былину и не историческую песнь, но в своем книжном произведении он прибег только к тем книжным художественным средствам, которые не противоречили его собственным народным вкусам, и к тем средствам народной поэзии, которые можно было ввести в книжность без решительной ломки всей книжной системы творчества средневековья. В этом основа близости "Повести" к фольклору: эта близость выступает как стремление сблизить фольклор и книжность, но не как попытка заменить одно другим. Фольклорная основа "Повести" творчески переработана ее автором, создавшим свою систему художественной выразительности, близкую к художественной структуре "Слова о полку Игореве" и подчиненную тем же задачам.

1979А, Орлов 1945, Трофимова 2000 и др]. Некоторые эпизоды (в том числе эпизод о Евпатии Коловрате), по мнению исследователей, были вставлены в произведение с привлечением местных легенд и пр. [Лихачёв 1986: 259–317, Орлов 1945 и др]. Влияние фольклора не могло не сказаться на образе смертной чаши, хотя эпитет «смертная» - книжный. По словам В.П. Адриановой-Перетц [Адрианова–Перетц 1947: 112], «книжный образ „смертной чаши" включен в привычное устно-поэтическое представление о битве-пире». Наиболее ярко фольклорные истоки образа, его связь с картиной битвы-пира обнаруживаются в эпизоде о народном герое – Евпатии Коловрате.

27. «Слово о погибели Русской земли» как лироэпический отклик на монголо-татарское нашествие.

В первой четверти XIII в. Русь постигла национальная трагедия — вторжение орд монголо-татар. О нашествии кочевников, о разрушении городов, гибели или угоне в плен населения, а также о запустении Руси после нашествия врага, когда города лежали в развалинах, а «села... запустеша и ныне лесом зарастоша», рассказывают русские летописи, повести, жития, проповеди, а еще более убедительно и беспристрастно — данные, добытые археологами и историками материальной культуры. Повесть о битве на Калке — летописная повесть, рассказывающая о первом столкновении русских с монголо-татарами. В 1223 г. тридцатитысячный отряд монголо-татар под предводительством Джебе и Субедея вышел через Закавказье в степь и разгромил половцев, которые бежали за Днепр. Русские князья на съезде в Киеве решили оказать помощь половцам, и коалиция, состоявшая из большинства тогдашних князей за исключением Юрия Всеволодовича Владимирского, выступила в поход. Однако из-за феодальных распрей русско-половецкая рать потерпела жестокое поражение в сражении с монголо-татарами на реке Калке 31 мая 1223 г. В основе подробного варианта П. лежит южнорусский летописный рассказ; по мнению Д. Феннелла, это — летопись Мстислава Романовича, киевского великого князя (которая, как считает ученый, использована также в Лаврентьевской летописи). Для рассказа о сражении на Калке характерно сочувственное отношение к великому князю Мстиславу Романовичу, который не обратился в бегство, но вместе со своим зятем Андреем и князем Александром Дубровским устроил на высоком берегу Калки ограду из кольев и мужественно оборонялся, пока не был предательски выдан монголо-татарам. Резко враждебное отношение к половцам и бродникам естественно для южнорусского летописца. Самый характер повествования свидетельствует против новгородского происхождения этой версии. Слово о погибели Русской земли — отрывок полностью не сохранившегося произведения, посвященного татаро-монгольскому нашествию на Русь. Отрывок этот дошел до нас в двух списках, при этом не как самостоятельный текст, а как введение к первой редакции Повести о житии Александра Невского. Дошедший до нас отрывок С. — либо вступление, либо первая часть произведения о «погибели Русской земли» — об ужасах батыевщины, о разгроме русских княжеств монголо-татарами. В сохранившемся тексте описывается былая красота и богатство Русской земли, ее прежнее политическое могущество. Такой характер вступления к тексту, который должен был повествовать о горестях и бедах страны, не случаен. Эта особенность С. находит себе типологическое соответствие с произведениями древней и средневековой литературы, в которых встречается похвала величию и славе родной земли. С. по поэтической структуре и в идейном отношении близко к Слову о полку Игореве. Оба этих произведения отличает высокий патриотизм, обостренное чувство национального самосознания, гиперболизация силы и воинской доблести князя-воина, лирическое восприятие природы, ритмический строй текста. Оба памятника близки и сочетанием в них похвалы и плача: похвала былому величию страны, плач о ее бедах в настоящем. С., как известно, нашло отражение в нескольких памятниках древнерусской литературы — образами С. воспользовался монах Кирилло-Белозерского монастыря Ефросин, создавая свой вариант «Задонщины» (конец 70-х гг. XV в.), реминисценции из «Слова» имеются в редакции Андрея Юрьева Жития Феодора Ярославского (вторая половина XV в.) и в Степенной книге (60-е гг. XVI в.).