[8]. Летописец вкратце тех же преждеупомянутых царств и о великом Новгороде и о том, что было во время каждого их царствования.

Крестьяне не понимают, на какое место полагается каждый вид ратного оружия, когда воины перед сражением надевают его на себя, а просто только смотрят на одевание, не вникая как следует умом, как и куда на вооруженных всадников надевается каждая часть этого вооружения; они считают, когда случится (видеть это), что все это делается просто, а не с рассудком. Но — неразумные — они ошибаются, так как не знают того, что каждая вещь имеет свое назначение там, где ей полагается быть. Когда же этим невеждам самим где-нибудь придет время облачиться в такую же броню, они шлем налагают на колено, щит безобразно вешают на бедро вместе с другим оружием, потому что это дело им не свойственно. Так и во всяком деле, которому сам научишься; так же (происходит) и в словесном писательстве, если кто хорошо не обучится, как положено начинать описание событий, подобно, увы! тому, что мной здесь совершается и является знамением моего крайнего неразумения, детской игрушкой и вместе с тем всячески достойно поношения. Но если я и не удостоился (сравниться) с хорошо умеющими, — я знаю, что сделалось это по необходимости, — из-за скудости и наставшего времени, когда люди терпят нужду, потому что иноземцы захватили город.

____

Те многие, которые от недостатка у них разума стремятся путешествовать различным образом по суше и особенно по воде, когда они должны от места своего жительства быстро добраться в далекие (страны) ради приобретения [323] себе излишнего, не задерживаются надолго, чтобы не пропустить напрасно благоприятного для путешествия времени, а именно этого хотят; но (они) не могут, собравшись со скоростью слова, внезапно переплыть огромную и трудно проходимую широту пучины великого моря неизвестным им путем на то место, которое им пришло в голову. Всегда в таких (случаях), как мы слышим, они не устремляются понапрасну и не спешат, и не прежде входят в корабль, чем расспросят, чтобы, начав (с излишней) скоростью, не погубить желаемого ими добра; наоборот, как следует и всесторонне оповещенные знающими, приглашают для этого еще и искусных кормчих, таких, которые знают пути, пристани и берега, чтобы обезопасить себя от внезапной бури. Они внимательно изучают гладкость пути и те опасности, которые грозят кораблю в водах в виде скрытых волнами препятствий, чтобы, отдавшись водной стихии, носимые как бы на крыльях волнами, не пострадали они как-нибудь очень тяжело от неведомого; если они и не всех (этих опасностей) целиком смогут (при этом) миновать, то хотя от больших будут сохранены. Приходится им и на одном месте, в спасающем от бурь пристанище, где плаватели ожидают хорошей погоды и спокойного часа для своего выхода из гавани, оставаться долгое время, если случатся или встретятся им в пути какие-нибудь неудобства. А если иначе и спешно, торопясь, без разума начинают такое дело, переживают всяческие беды, разбивают корабль и всё, что в нем есть, всё вместе потопляется ими; очень редко они спасаются от общей гибели, а в том, что начали дело не добром, много раскаиваются и называют себя окаянными.

Насколько же больше нужно предварительных приготовлений для того, чтобы без трудностей перейти словесное море? Не следует ли избегать произвола вторых, а, заранее избрав, следовать безбедному путешествию первых, т. е. после того, как расспросят о пути, строить хорошие корабли, натягивать такие же паруса и (готовить) так же весла с другими [324] орудиями, и когда устроят все как следует, тогда начинать хорошо подготовленное плавание? И как корабль по воде плывет головою вперед, отсюда же и слово берет свое начало.

____

Когда голова венчается, всем членам вместе с ней бывает слава и радость; подобно этому иногда и мать о детях веселится. Но от прегрешений всё, даже славное, себя смиряет; так, Христос говорит через Павла: ³¹⁰ "когда страдает один член, страдают с ним и другие члены; и если одно из главных начальствующих чувств страдает, естественно и все прочие части тела, близкие ему во всем, готовы сострадать ему".

Это — образ начавшегося здесь: всю землю царства великой России, самого славного среди всех добрых, со всеми его городами теперь разорили и ниспровергли близ сидящие соседние безбожные народы, выполняя злой на него умысел своих прежних государей. Они пришли со всех сторон — и от северных городов России, ³¹¹ и с запада, и от других мест; а в единстве с ними сияли твердою к ним любовью, (достойной) всякого стыда, доморощенные злодеи Российской державы, рабы своих различных господ; они сами были склонны к злу и всю землю православных замучили, погубили острием меча и различными муками и сокрушили ее всякой лестью, и все вместе разорвали на части. Но здесь об этом довольно. К тому же всякая вещь в будущем в любом месте даст время сказать в ответ о себе слово, — как о том, так и другом, что следует за ним.

Стоящие же у власти искони происходили из своей земли, но владели и другими, особо стоящими владычествами и самостоятельными государствами. Среди них есть и не принадлежащие по вере к „этому" двору (религии) — сильные восточные (татарские) царства, ³¹² которыми много лет обладали наши владыки — самодержцы, от того времени, когда они соединились вместе с нами под единою властью благочестивого [325] скипетродержавства; до этого они только из-за веры и из-за обширных пространств земли, а также и из-за дальности расстояния были отделены от нашего царства. Тотчас же с помощью божией наши правители избавили от нечестия все жилища этих измаильтян ³¹³ и насадили (здесь) веру и благочестие, как новый сад богу. Из всех этих многих городов, которыми они обладали, нам нужно говорить об одном, который когда-то шел впереди нас в вопросах веры, который был по существу как бы другой превеликий и древний Рим, ³¹⁴ за исключением положенного ему имени: он был наречен Новгород и принял это имя не от человека, и не от какой-нибудь вещи, а назван так богом. Это имя с честью произносили от самого его создания все концы земли под солнцем, на его землю от века никогда не смела наступить варварская нога, потому что этому мешал страх перед самодержцем Увы! Теперь он со всеми его пределами взят обманом этими (врагами) как бы в вечное наследие, и шесть лет без малого оставался в чужих иноверных руках, всячески и явно каждый день ими попираемый и пожираемый. Это было так, как писалось ранее, — как некий член своему телу, сострадал он (Новгород) главе всего царства, славной среди всех городов Москве, которая, как известно, приняла различным образом от латынян несказанное зло. Как там, так и здесь зловерные по своему желанию нашли себе предводителей, богоотступников от православной веры, которые могли исполнить всю их волю, потому что они им указывали путь на всякое зло. ³¹⁵ Но эти два преждеупомянутые великие города со всеми своими областями непосредственно не были осведомлены между собой о причиненных им врагами болезненных язвах, которые каждый принял и самостоятельно вкусил. Хотя (оба) и очень много слышали о зле, но каждый горе этого зла переживал внутри себя особо, с терпением, не рассказывая о нем. По их словам, не было таких, кто мог бы счесть и показать множество и существо этого зла и обстоятельно и выразительно рассказать о нем. Сколько сможет мой пустой [326] ум и медленно говорящий язык с устами рассказать, а вместе и перо, которое плохо движется у меня, всячески стесняемого в необходимом, а особенно — более чем прочими нуждами — пленением в городе; хотя бы только тень тех бед, а не самые беды я поведаю здесь, чтобы послужить уму и языку всех. Начало отражения нечувственного образа, как бы нечто чувственное, отобразилось в низких словах, которые за этим следуют.

Когда великий захочет поручить кому-нибудь из послушных ему, не откладывая, какое-нибудь большое дело, но не найдет в том месте, где находится, достойных на это, тогда хотя и по нужде, поручает его и недостаточно (умеющим), если не вздумает отложить свое решение. Поскольку лишился подлинных (исполнителей), он должен удовлетвориться и худшими, если в наставшее время плена и всякой нужды не добудет лучших. Так произошло и теперь, — о чем нам хочется сказать. В том городе, о котором мы упоминали, великий начальник (духовных) отцов и всем тут находящимся общий пастырь, занимающий святой престол, — тот, кто отличается от подобных ему своей снеговидной шапкой и кто первенствует среди равных ему четверых, — обратился здесь к нам со словом. Когда приближались к концу те годы, во время которых вражда нечестивых приносила нам множество бед, ³¹⁶ и когда мы ожидали для города желанной всеми свободы, потому что посланные боголикого и благочестивого царя нашего Михаила, ³¹⁷ — избавителя и освободителя нас от бед наших и от тяжелой работы, (подобной работе евреев) на фараона, — в некоем месте совещались с нечестивыми о заключении мира, — тогда в один день в церкви премудрости слова божия, ³¹⁸ в час приношения богоспасающей о мире жертвы (литургии) от уст святителя Исидора, ³¹⁹ как бы от уст божиих, мне было дано повеление; с его места, как из облака, послышался голос, которым я был призван и который приказал мне приблизиться к нему. Склонившись ко мне в уединенном [327] (месте) и осенив меня крестом своей святодейственной десницы, он тихим голосом принудил меня начать писать о наказании божием, о происшедших в русской земле событиях, и о всем, совершившемся с нами за последнее время, чтобы хотя какую-нибудь малую часть о них поведать, что писателю придет на память, что он здесь видел и слышал, — пусть даже и не очень совершенно из-за того, что мы все вместе были в плену и осаде, в нужде, еще больше из-за страха, а особенно из-за недостатка моего, по сравнению с другими, разума. Он не допустил меня много говорить об этом и отказываться, хотя я и указывал ему на то, что я недостаточно научен для этого дела, но сказал мне: (это следует делать), чтобы в течение ряда лет глубина нерадения не помрачила (памяти) и чтобы от небрежения не забылась необходимость этого дела. Больше же всего повелел он мне стараться (написать) о православном и великом этом Новгороде, перенесшем на себе от еллинов, — начиная с дней последних царей или немного ранее этого, многолетние нестерпимые язвы и различные болезни. Я же, боясь ослушаться, повиновался великому слову, но коснулся только начала дела, не надеясь и притворно на свою немощь и бессилие. И пусть не будет того, чтобы кто похвалился этим, — но как наставит божественный дух, открывающий уста немых и язык младенцев, делая (их) сыновьями. Молюсь о том, чтобы хорошо знающие, когда они найдутся, исправили то, что нами (написано).

Начало

После прошедших ранее семи тысяч лет существования этого мира, в последние годы мимошедшего времени — наступающего восьмого века, ³²⁰ были (у нас) самодержцы и обладатели земли всего Российского царства и патриархии, которые царствовали надо мной. Их имена вскоре будут названы здесь явно; о немногих из них, о тех, чьи рабы-свидетели [328] живы еще до настоящего времени и кое-что могут помнить о них, теперь для начала написано в кратких словах, например, вот это.

После первых (царей) правил в России людьми божиими нового Израиля ³²¹ твердый поборник благочестия, просвещенный Иван Всегрозный, ³²² сын великого князя Василия; ³²³ оба они под конец жизни — один за другим, второй за первым — временное царствование заменили иночеством. Тот, чье имя благодать (Иван), в свое время, после победы над сильными татарскими царствами, был первым царем всей великой России. Он был после своего отца вторым великим собирателем отовсюду всей Русской земли, — самодержцем над державными, крепким в войне и очень мудрым во всем, (так что) среди всего своего рода выделялся премудростью; необоримый в силе (своей) мощи, он к варварам враждебных земель был непреклонен и неумолимо мстил им за неправды. Слух о его имени и грозе, и славе гремел среди всех народов в обе стороны, даже до востока и до запада. Все соседние враги ужасались движения его меча и запрещения нападения, потому что он был похож в своих лучших чертах на Александра, царя Македонии и всей вселенной. Некоторые говорят, что из-за его яростного гнева жизнь его была погашена прежде времени его рабами, так же, как они поступили тогда и с его детьми. В иноверных странах много радовались его смерти, как светлому празднику, весело рукоплескал; с его смертью иностранные клеветники перестали ждать войны, — потому что он не напрасно возводил на них меч своей десницей и не напрасно низводил его с воздуха.

За ним сын его, добродетельно живший Федор Иванович, ³²⁴ государь всероссийский, наследовал престол своих предков в прекрасной святости, потому что царствовал, любя истину, незлобно и достойно; (подражая) кротостью Давиду,(он)пас своих людей, не любя крови; всю свою жизнь он проводил в посте и молитвах к богу, непрестанно и неусыпно день и ночь являясь великим предстателем (перед богом) о мире [329] и святым царем. Имея постоянное стремление к церковному великолепию и благочинию и непрестанную заботу об украшении святынь, он любил монахов и нищих и очень много им подавал. Он явно нес подвиг воздержания, потому что кипел в душе своей любовью к делам иночества, хотя был покрыт светлостью багряницы. Его желанию так жить у себя в доме не помешали ни супружество, ни высота самого царства. Он боролся со всякой неправдой, чуждался ее, и, как Иов, ³²⁵ „даже устами не роптал на бога"; он за всю свою жизнь ни разу не осквернил мерзкими словами своего богомольного языка, но весь постоянно был охвачен всяческим благочестием; таким же незапятнанным, думается, и предстал он перед богом, потому, что один из всех сохранил первообраз и в дни своего царствования охранял от вражеских наветов достояние своих предков. Он царствовал не только над людьми, но и над страстями; думаю, что тот не согрешит, кто его и в молитвах призовет.

Жезл правления над людьми своего от века наследственного царства и всю верховную власть еще при своей жизни он отдал Борису, ³²⁶ который вскоре со всем лукавством похитил и престол его; этот же благочестивый царь Федор не оставил после себя миру благородного наследника — потомка, но благочестивые семена, сжав внутри себя, умертвил, потому что так было о нас суждено богом. Добрым царствованием богоугодного своего правления он окончил и запечатал существование своего рода. Увы, он был таков после своего отца, как всемирная свеча, зажженная для нас, или последняя пресветлая звезда, вскоре по божьему попущению погашенная в этой жизни нанесенными вражеским старанием ветрами, — она была благодатью светло зажжена для его царства во время его жизни и навеки. Он был тезкой по имени богозрителю Иеремии, ³²⁷ который был освящен еще во чреве до того как был спеленан, — он (Федор) произвел в дни своей жизни от своих чресл одну дочь, не оставшуюся в живых, ³²⁸ но однако тогда по поводу ее рождения [330] у людей была большая радость, и ради любви к отцу и приязни к нему его подданных ее стали считать наследницей. Имел он у себя и брата от одного отца по плоти, по имени же и по естеству — от другой матери, ³²⁹ но злой раб, которого враг (дьявол) ранил властолюбием, ³³⁰ не дал мальчику войти в возраст. Он, как поросли, выросшей из корня, не допустил ему подняться в высоту и дать добрый плод, и срезал серпом смерти, как несозрелый и высокородный колос, ³³¹ подражая Ироду; этим убийца издалека готовил путь к выполнению своего желания.

Увы! Общей кончиной этих двух братьев после их смерти был прерван род и весь благородный корень российских властителей! После же этих начали возводить на верх царства рабов — людей из среды бояр (членов синклита), но по-разному, одного так, другого — иначе: среди них первый — Борис, потом Расстрига ³³² и те, кто за ними, чья дерзость была совсем бесстыдна и воцарение странно; ³³³ из-за них и земля, не терпя (этого), столько лет даже до настоящего времени смущаемая из-за царя, колеблется неустанно, о чем подробно и ясно будет рассказано в подобающих местах (людьми), способными на это, а не нами.

После них некто, не утвержденный всею землею царь, ³³⁴ думал, что держит Российский скипетр. Хотя он стал обладателем (царем) и не самостоятельно и не так, как его предшественники, но за грехи мира он не имел власти, потому что не по воле всей земли, не многими, а одним некиим гордецом, ³³⁵ однако имеющим силу, был подговорен на это и скоро, без замедления, и спешно — без рассмотрения воссел на высочайшее место (престол царя); он не так, как бывшие перед ним захватчики, склонял к себе меньших (людей). Ради этого и возненавидели его люди, и вся земля не захотела, чтобы он ею долго обладал и царствовал над нею, но воздвиглась на него яростной войной, придя войском под самую столицу царства, в которой его и весь род его .заключили в осаде и отделили, как птицу в клетке. И по всей [331] земле из-за него вспыхнул огонь ненависти, и многие города, принадлежавшие его крестопреступной власти, отписались от его имени и его власти, и в разных местах по отдельным городам начали возникать многие срамные и лживые цари из мельчайших и безымянных людей; больше же всего они ставились из среды последних страдников в безумном шуме городской чернью всей земли, досаждая этим законным царям; глядя на этих появившихся перед нами захватчиков, развращались и люди всей земли.