1. Соотнесите суждения и их авторов.

1. А) «Верую, чтобы понимать»; 1) Абеляр;

Б.) «Понимаю, чтобы верить»; 2)Ансельм Кентерберийский;

В) «Разумей, чтобы верить, верь, чтобы разуметь»; 3) Тертуллиан;

Г) «Верую, ибо абсурдно». 4) Августин.

Что такое разум? Что такое вера? Как они соотносятся в приведенных высказываниях? Как в них отражена философско-теологическая позиция авторов? Почему проблема соотношения разума и веры оказалась актуальной в эпоху Средневековья?

2. Заполните таблицу «Основные этапы средневековой философии»:

Этап	Представители	Основные задачи	Преобладающий метод философствования
1.Апологетика
2.Патристика
3.Схоластика

Кейс № 5. Философия Нового времени

Теоретический модуль.

Вопрос 1. Философия эпохи Возрождения.

1.1.Антропоцентризм и гуманизм в философской мысли Возрождения. Дж. Пико дела Мирандола. «Речь о достоинстве человека». Место человека в иерархии сущностей.

1.2. Пантеизм. Николай Кузанский. Концепция «ученого незнания». Бог как «абсолютный максимум».

1.3. Скептицизм М.Монтеня. «Опыты».

1.4. Ренессанс и становление новоевропейской науки. Гелиоцентризм и учение о бесконечности миров.

Вопрос 2. Эмпиризм и рационализм в философии Нового времени.

2.1. Критика религии и схоластики. Развитие научного знания.

2.2. Проблема метода познания.

1. Ф. Бэкон как основоположник эмпиризма: критика схоластики, догматизма и спекулятивной философии, учение о методе, разработка индуктивной методологии науки.

2. Р.Декарт как основоположник рационализма: критика предрассудков, авторитетов, традиций, разработка дедуктивной методологии науки, картезианские сомнение, Бог как гарантия существования мира и истинного знания.

2.3. Основные черты метафизического материализма ХУП века.

1. Б.Спиноза: Бог, природа, субстанция, атрибуты и модусы субстанции, универсальный детерминизм, свобода как осознанная необходимость.

2. Монадология Лейбница.

Вопрос 3. Европейское Просвещение.

3.1. фундаментальные характеристики и своеобразие национальных форм.

3.2. Французское Просвещение как наиболее радикальная и политизированная форма просветительской мысли.

1. Критика истории, общества и церкви.

2. Материалистическая тенденция.

3. Философия истории и просветительские версии общественного прогресса. Ф.Вольтер. Ж.-Ж. Руссо.

Основные понятий и термины кейса: антропоцентризм, гуманизм, пантеизм, эмпиризм, индуктивная методология науки, рационализм, дедуктивная методология науки, картезианские сомнение, теория общественного договора Ж.Ж.Руссо, идея прогресса, механистический материализм Просвещения.

Список рекомендуемой литературы.

1. Бэкон Ф. Новый Органон. //Соч. Т.2. М., 1972.

2. Вольтер Ф. Философские сочинения. М., 1988.

3. Гольбах П. Избр. Филос. произв. В 2 т. М., 1963.

4. Декарт Р. Рассуждение о методе. //Соч. Т.1. М., 1986.

5. Кузнецов В.Н., Мееровский Б.В., Грязнов А.Ф. Западно-европейская философия XVIII века. М., 1986.

6. Нарский И.С. Западноевропейская философия XVII века. М., 1984.

7. Руссо Ж.-Ж.. Трактаты. М., 1969.

8. Соколов В.В. Европейская философия XV –XVII вв. М., 1984.

Практический модуль

Тексты для анализа.

ФРЭНСИС БЭКОН. ЭМПИРИЧЕСКИЙ МЕТОД И ТЕОРИЯ ИНДУКЦИИ

Наконец, мы хотим предостеречь всех вообще, чтобы они помнили об истинных целях науки и устремлялись к ней не для развлечения и не из соревнования, не для того, чтобы высоко­мерно смотреть на других, не ради выгод, не ради славы или могущества или тому подобных низших целей, но ради пользы для жизни и практики и чтобы они совершенствовали и на­правляли ее во взаимной любви. Ибо от стремления к могуще­ству пали ангелы, в любви же нет избытка, и никогда через нее ни ангел, ни человек не были в опасности.

Индукцию мы считаем той формой доказательства, которая считается с данными чувств и настигает природу и устремляет­ся к практике, почти смешиваясь с нею. Итак, и самый порядок доказательства оказывается прямо обратным. До сих пор обычно дело велось таким образом, что от чувств и частного сразу воспаряли к наиболее общему, слов­но от твердой оси, вокруг которой должны вращаться рассуж­дения, а оттуда выводилось все остальное через средние пред­ложения: путь, конечно, скорый, но крутой и не ведущий к природе, а предрасположенный к спорам и приспособленный для них. У нас же непрерывно и постепенно устанавливаются аксиомы, чтобы только в последнюю очередь прийти к наибо­лее общему; и само это наиболее общее получается не в виде бессодержательного понятия, а оказывается хорошо определен­ным и таким, что природа признает в нем нечто подлинно ей известное и укорененное в самом сердце вещей.

Для наук нужна такая форма индукции, которая производила бы в опыте разделение и отбор и путем должных исключений и отбрасываний делала бы необходимые выводы. В основания наук мы полага­ем глубже и укрепляем, и начала исследования берем от боль­ших глубин, чем это делали люди до сих пор, так как мы под­вергаем проверке то, что обычная логика принимает как бы по чужому поручательству. Ведь человеческий ум, если он направлен на изучение мате­рии (путем созерцания природы вещей и творений бога), дей­ствует применительно к этой материи и ею определяется; если же он направлен на самого себя (подобно пауку, плетущему паутину), то он остается неопределенным и хотя и создает ка­кую-то ткань науки, удивительную по тонкости нити и громад­ности затраченного труда, но ткань эта абсолютно ненужная и бесполезная.

Эта бесполезная утонченность или пытливость бывает двоя­кого рода — она может относиться либо к самому предмету (таким и являются пустое умозрение или пустые споры, приме­ров которых можно немало найти и в теологии, и в филосо­фии), либо к способу и методу исследования. Метод же схола­стов приблизительно таков: сначала по поводу любого положе­ния они выдвигали возражения, а затем отыскивали результаты этих возражений, эти же результаты по большей части пред­ставляли собой только расчленение предмета, тогда как древо науки, подобно связке прутьев у известного старика, не состав­ляется из отдельных прутьев, а представляет собой их тесную взаимосвязь. Ведь стройность здания науки, когда отдельные ее части взаимно поддерживают друг друга, является и должна яв­ляться истинным и эффективным методом опровержения всех частных возражений.

Ф.Бэкон. О ДОСТОИНСТВЕ И ПРЕУМНОЖЕНИИ НАУК.

Те, кто занимался науками, были или эмпириками или дог­матиками. Эмпирики, подобно муравью, только собирают и до­вольствуются собранным. Рационалисты, подобно пауку, произ­водят ткань из самих себя. Пчела же избирает средний способ: она извлекает материал из садовых и полевых цветов, но распо­лагает и изменяет его по своему умению. Не отличается от этого и подлинное дело философии. Ибо она не основывается только или преимущественно на силах ума и не откладывает в созна­ние нетронутым материал, извлекаемый из естественной ис­тории и из механических опытов, но изменяет его и перераба­тывает в разуме. Итак, следует возложить добрую надежду на более тесный и нерушимый (чего до сих пор не было) союз этих способностей — опыта и рассудка.

Самих же наук, опирающихся скорее на фантазию и веру, чем на разум и доказательства, насчитывается три: это — астро­логия, естественная магия и алхимия. Причем цели этих наук отнюдь не являются неблагородными. Ведь астрология стре­мится раскрыть тайны влияния высших сфер на низшие и господства первых над вторыми. Магия ставит своей целью направить естественную философию от созерцания различных объектов к великим свершениям. Алхимия пытается отделить и извлечь инородные части вещей, скрывающиеся в естествен­ных телах; сами же тела, загрязненные этими примесями, очи­стить; освободить то, что оказывается связанным, довести до совершенства то, что еще не созрело. Но пути и способы, кото­рые, по их мнению, ведут к этим целям, как в теории этих наук, так и на практике, изобилуют ошибками и всякой чепухой. Но наиболее серьезная из всех ошибок состоит в отклоне­нии от конечной цели науки. Ведь одни люди стремятся к зна­нию в силу врожденного и беспредельного любопытства, дру­гие — ради удовольствия, третьи — чтобы приобрести автори­тет, четвертые — чтобы одержать верх в состязании и споре, большинство — ради материальной выгоды и лишь очень не­многие — для того, чтобы данный от бога дар разума направить на пользу человеческому роду.

Действительно, образование освобождает человека от дико­сти и варварства. Но следует сделать ударение на этом слове «правильное». Ведь беспорядочное образование действует ско­рее в противоположном направлении. Я повторяю, образова­ние уничтожает легкомыслие, несерьезность и высокомерие, за­ставляя помнить наряду с самим делом и о всех опасностях и сложностях, которые могут возникнуть, взвешивать все доводы и доказательства, как «за», так и «против», не доверять тому, что первым обращает на себя внимание и кажется привлекательным, и вступать на всякий путь, только предварительно ис­следовав его. В то же время образование уничтожает пустое и чрезмерное удивление перед вещами, главный источник всяко­го неосновательного решения, ибо удивляются вещам или новым, или великим. Что касается новизны, то нет такого человека, который, глубоко познакомившись с наукой и наблюдая мир, не проникся бы твердой мыслью: «Нет ничего нового на земле» . Наука настра­ивает и направляет ум на то, чтобы он отныне никогда не оста­вался в покое и, так сказать, не застывал в своих недостатках, а, наоборот, постоянно побуждал себя к действию и стремился к совершенствованию. Ведь необразованный человек не знает, что значит погружаться в самого себя, оценивать самого себя, и не знает, как радостна жизнь, когда замечаешь, что с каждым днем она становится лучше; если же такой человек случайно обладает каким-то достоинством, то он им хвастается и повсю­ду выставляет его напоказ и использует его, может быть даже выгодно, но, однако же, не обращает внимания на то, чтобы развить его и приумножить. Наоборот, если он страдает от ка­кого-нибудь недостатка, то он приложит все свое искусство и старание, чтобы скрыть и спрятать его, но ни в коем случае не исправить, подобно плохому жнецу, который не перестает жать, но никогда не точит свой серп. Образованный же человек, нао­борот, не только использует ум и все свои достоинства, но постоянно исправляет свои ошибки и совершенствуется в доб­родетели. Более того, вообще можно считать твердо установ­ленным, что истина и благость отличаются друг от друга только как печать и отпечаток, ибо благость отмечена печатью истины, и, наоборот, бури и ливни пороков и волнений обрушиваются лишь из туч заблуждения и лжи.

Мы можем сказать, что следует разделить учение о природе на исследование причин и получение результатов: на части — теоретическую и практическую. Первая исследует недра приро­ды, вторая переделывает природу, как железо на наковальне. Но поскольку всякая основательная и плодотворная естественная философия использует два противоположных метода: один — восходящий от опыта к общим аксиомам, другой — ведущий от общих аксиом к новым открытиям, я считаю самым разумным отделить эти две части — теоретическую и практическую — друг от друга и в намерении автора трактата, и в самом его содержа­нии. Учение о человеке из двух частей. Одна из них рассматривает человека, как такового, вторая — в его отношении к обществу. Первую из них мы называем фи­лософией человека, вторую — гражданской философией. Мы разделим этику на два основных учения: об идеале, или образе блага, и об управлении и воспитании души. Первое учение имеет своим пред­метом природу блага, второе формулирует правила, руководст­вуясь которыми душа приспосабливает себя к этой природе.

Р.Декарт. МЕТОД ПОЗНАНИЯ.

Поскольку все науки являются не чем иным, как человече­ской мудростью, которая всегда пребывает одной и той же, на какие бы различные предметы она ни была направлена, и по­скольку она перенимает от них различие не больше, чем свет от солнца — от разнообразия вещей, которые он освещает; не нужно полагать умам какие-либо границы, ибо познание одной исти­ны не удаляет нас от открытия другой, как это делает упражне­ние в одном искусстве, но, скорее, тому способствует. И право, мне кажется удивительным, что многие люди дотошнейшим об­разом исследуют свойства растений, движения звезд, превра­щения металлов и предметы дисциплин, подобных этим, но при всем том почти никто не думает о здравом смысле или об этой всеобщей мудрости, тогда как все другие вещи в конце концов следует ценить не столько ради них самих, сколько по­тому, что они что-то прибавляют к этой мудрости .

Все науки связаны между собой настолько, что гораздо легче изучать их все сразу, чем отделяя одну от других. Итак, если кто-либо всерьез хочет исследовать истину вещей, он не дол­жен выбирать какую-то отдельную науку: ведь все они связаны между собой и друг от друга зависимы; но пусть он думает толь­ко о приумножении естественного света разума, не для того, чтобы разрешить то или иное школьное затруднение, но для того, чтобы в любых случаях жизни разум (intellectus) предпи­сывал воле, что следует избрать, и вскоре он удивится, что сде­лал успехи гораздо большие, чем те, кто занимался частными науками, и не только не достиг всего того, к чему другие стре­мятся, но и превзошел то, на что они могут надеяться. Мы отвергаем все те познания, которые являются лишь прав­доподобными, и считаем, что следует доверять познаниям только совершенно выверенным, в которых невозможно усомниться.

Мы приходим к познанию вещей двумя путями, а именно посредством опыта или дедукции. Вдобавок следует заметить, что опытные данные о вещах часто бывают обманчивыми, де­дукция же, или чистый вывод одного из другого, хотя и может быть оставлена без внимания, если она неочевидна, но никогда не может быть неверно произведена разумом, даже крайне ма­лорассудительным. И мне кажутся малополезными для данного случая те узы диалектиков, с помощью которых они рассчиты­вают управлять человеческим рассудком, хотя я не отрицаю, что эти же средства весьма пригодны для других нужд. Дейст­вительно, любое заблуждение, в которое могут впасть люди, никогда не проистекает из неверного вывода, но только из того, что они полагаются на некоторые малопонятные данные опыта или выносят суждения опрометчиво и безосновательно.

Из этого очевидным образом выводится, почему арифмети­ка и геометрия пребывают гораздо более достоверными, чем другие дисциплины, а именно поскольку лишь они одни зани­маются предметом столь чистым и простым, что опыт привнес бы недостоверного, но целиком состоят в разумно выводимых заключениях. Итак, они являются наиболее легкими и очевид­ными из всех наук и имеют предмет, который нам нужен, по­скольку человек, если он внимателен, кажется, вряд ли может в них ошибиться.

Под интуицией я подразумеваю не зыбкое свидетельство чувств и не обманчивое суждение неправильно слагающего во­ображения, а понимание (conceptum) ясного и внимательного ума, настолько легкое и отчетливое, что не остается совершен­но никакого сомнения относительно того, что мы разумеем, или, что то же самое, несомненное понимание ясного и внима­тельного ума, которое порождается одним лишь светом разума и является более простым, а значит, и более достоверным, чем сама дедукция, хотя она и не может быть произведена челове­ком неправильно, как мы отмечали ранее. Впрочем, может возникнуть сомнение, почему к интуиции мы добавили здесь другой способ познания, заключающийся в дедукции, посредством которой мы постигаем все то, что с не­обходимостью выводится из некоторых других достоверно из­вестных вещей. Но это нужно было сделать именно так, по­скольку очень многие вещи, хотя сами по себе они не являются очевидными, познаются достоверно, если только они выводят­ся из истинных и неизвестных принципов посредством посто­янного и нигде не прерывающегося движения мысли, ясно ус­матривающей каждую отдельную вещь; точно так же мы узна­ем, что последнее звено какой-либо длинной цепи соединено с первым, хотя мы и не можем обозреть одним взором глаз всех промежуточных звеньев, от которых зависит это соединение, — узнаем, если только мы просмотрели их последовательно и по­мнили, что каждое из них, от первого до последнего, соединено с соседним. Итак, мы отличаем здесь интуицию ума от досто­верной дедукции потому, что в последней обнаруживается дви­жение, или некая последовательность, чего нет в первой, и, далее, потому, что для дедукции не требуется наличной очевид­ности, как для интуиции, но она, скорее, некоторым образом заимствует свою достоверность у памяти. Вследствие этого можно сказать, что именно те положения, которые непосредственно выводятся из первых принципов, познаются в зависимости от различного их рассмотрения то посредством интуиции, то по­средством дедукции, сами же первые принципы — только по­средством интуиции, и, напротив, отдаленные следствия — толь­ко посредством дедукции. Эти два пути являются самыми верными путями к знанию, и ум не должен допускать их больше — все другие надо отвергать, как подозрительные и ведущие к заблуждениям.

Под методом же я разумею достоверные и легкие правила, строго соблюдая которые человек никогда не примет ничего ложного за истинное и, не затрачивая напрасно никакого уси­лия ума, но постоянно шаг за шагом приумножая знание, при­дет к истинному познанию всего того, что он будет способен познать. Если метод правильно объясняет, каким образом следует поль­зоваться интуицией ума, чтобы не впасть в заблуждение, про­тивное истине, и каким образом следует отыскивать дедуктив­ные выводы, чтобы прийти к познанию всех вещей, то, мне кажется, для того чтобы он был совершенным, не нужно ниче­го другого, поскольку невозможно приобрести никакого зна­ния, кроме как посредством интуиции ума или дедукции, как уже было сказано раньше. Ведь он не может простираться и до того, чтобы указывать, каким образом следует совершать эти действия, ибо они являются первичными и самыми простыми из всех, так что, если бы наш разум не мог пользоваться ими уже раньше, он не воспринял бы никаких предписаний самого метода, сколь бы легки они ни были.

Если кто-то поставит своей задачей исследовать все истины, для познания которых достаточно человеческого разумения, — а это, мне кажется, надлежит сделать хотя бы раз в жизни всем, кто серьезно доискивается здравого смысла, — он наверняка обнаружит с помощью данных правил, что ничего невозможно познать прежде, чем разум, так как от него зависит познание всего остального, а не наоборот; затем, постигнув все то, что непосредственно следует за познанием чистого разума, он сре­ди прочего перечислит все другие орудия познания, какими мы обладаем, кроме разума; их окажется только два, а именно фан­тазия и чувство.

Но здесь поистине не может быть ничего полезнее, чем изу­чать, что такое человеческое познание и как далеко оно про­стирается. Потому ныне мы и охватываем это одним-единственным вопросом, который, как мы полагаем, необходимо ис­следовать первым из всех при помощи правил, уже изложенных ранее, а это хотя бы раз в жизни должно быть сделано каждым из тех, кто мало-мальски любит истину, потому что в исследо­вании данного вопроса заключены верные средства познания и весь метод. Напротив, ничто не кажется мне более нелепым, чем, как делают многие, смело спорить о тайнах природы о влиянии небес на эти низшие области, о предсказании гряду­щих событий и о подобных вещах, никогда, однако, даже не задавшись вопросом о том, достаточно ли человеческого разу­мения, чтобы это раскрыть.

Как нужно пользоваться интуицией ума, мы узнаем хотя бы из сравнения ее со зрением: ведь тот, кто хочет обозреть одним взором много предметов, не увидит отчетливо ни одного из них; и равным образом тот, кто имеет обыкнове­ние в одном акте мышления обращать внимание сразу на многие предметы, обладает путаным умом. Однако те масте­ра, которые занимаются тонкой работой и привыкли со вниманием устремлять взор на отдельные точки, благодаря упражнению приобретают способность в совершенстве раз­личать сколь угодно малые и тонкие вещи; точно так же те, кто никогда не разбрасывается мыслью сразу на различные предметы, а всегда всецело сосредоточивается на рассмотре­нии самых простых и легких вещей, становятся проница­тельными.

Всем следует привыкнуть сразу охватывать мыслью столь не­многое и столь простое, что они никогда не сочтут себя знаю­щими то, что не усматривается ими так же отчетливо, как то, что они познают отчетливее всего. Правда, некоторые рожда­ются гораздо более способными к этому, чем другие, однако при посредстве искусства, а также упражнения умы могут стать гораздо более способными к этому; есть один пункт, на кото­рый, как мне кажется, здесь следует указать прежде всего, а именно: чтобы каждый твердо убедил себя в том, что не из внушительных и темных вещей, а лишь из легких и более доступных должны выводиться сколь угодно сокровенные знания.

Для интуиции ума нам необходимы два условия, а именно чтобы положение понималось ясно и отчетливо и затем чтобы оно понималось все сразу, а не в последовательности. Дедукция же, если мы думаем произвести ее так, как в третьем правиле, очевидно не может быть осуществлена вся сразу — она включа­ет в себя некое движение нашего ума, выводящего одно из дру­гого, и потому мы там по праву отличали ее от интуиции. Если же мы обращаемся к ней как к уже завершенной, тогда, как было сказано в седьмом правиле, она больше не означает ника­кого движения, но является пределом движения, и потому мы полагаем, что она обозревается посредством интуиции тогда, когда она проста и очевидна, но не тогда, когда она сложна и темна; в последнем случае мы дали ей название энумерации, или индукции, так как тогда она не может быть охвачена разу­мом вся сразу, но ее достоверность некоторым образом зависит от памяти, в которой должны удерживаться суждения о каждой из частей, подлежащих энумерации, с тем чтобы из них всех было выведено что-то одно.

Для познания вещей нужно учитывать лишь два условия, а именно нас, познающих, и сами подлежащие познанию вещи. В нас имеется только четыре способности, которыми мы для этого можем воспользоваться, а именно разум, воображение, чувство и память. Конечно, один лишь разум способен к пости­жению истины, однако он должен прибегать к помощи вообра­жения, чувства и памяти, с тем чтобы мы случайно не оставили без внимания нечто находящееся в нашем распоряжении. Что же касается вещей, достаточно исследовать три пункта, а имен­но: сначала то, что очевидно само по себе, затем как познается нечто одно на основании другого и, наконец, что из чего выво­дится.

И подобно тому как обилие законов нередко дает повод к оправданию пороков и государство лучше управляется, если за­конов немного, но они строго соблюдаются, так и вместо боль­шого числа правил, составляющих логику, я заключил, что было бы достаточно четырех следующих, лишь бы только я принял твердое решение постоянно соблюдать их без единого отступ­ления.

Первое — никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таковым с очевидностью, т.е. тщательно избе­гать поспешности и предубеждения и включать в свои сужде­ния только то, что представляется моему уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к со­мнению. Второе — делить каждую из рассматриваемых мною трудно­стей на столько частей, сколько потребуется, чтобы лучше их разрешить. Третье — располагать свои мысли в определенном поряд­ке, начиная с предметов простейших и легкопознаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наи­более сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу.

И последнее — делать всюду перечни настолько полные и обзоры столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ни­чего не пропущено.

Те длинные цепи выводов, сплошь простых и легких, кото­рыми геометры обычно пользуются, чтобы дойти до своих наи­более трудных доказательств, дали мне возможность предста­вить себе, что и все вещи, которые могут стать для людей пред­метом знания, находятся между собой в такой же последова­тельности. Таким образом, если воздерживаться от того, чтобы принимать за истинное что-либо, что таковым не является, и всегда соблюдать порядок, в каком следует выводить одно из другого, то не может существовать истин ни столь отдаленных, ни столь сокровенных, чтобы они были недостижимы, ни столь сокровенных, чтобы нельзя было их раскрыть. Мне не состави­ло большого труда отыскать то, с чего следовало начать, так как я уже знал, что начинать надо с простейшего и легко познавае­мого. Приняв во внимание, что среди всех искавших истину в науках только математикам удалось найти некоторые доказа­тельства, т.е. некоторые точные и очевидные соображения, я не сомневался, что и мне надлежало начать с того, что было ими исследовано.

Задачи.

1. В «Речи о достоинстве человека» Пико делла Мирандола от имени Бога писал: «Ты, не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя представляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобно обозревать все, что есть в мире». И далее: «Человек может как опуститься до низменного, животного состояния, так и подняться до ангельского совершенства. В последнем случае он достоин восхваления, так как в своих деяниях возвышается до Бога». Выделите новые мысли о природе и сущности человека, которые здесь прозвучали. Каков идеал человека вообще и ренессансного в частности? Как называется данная концепция и как она соотносится с пантеистической картиной мира?

2. Высшим критерием нравственной жизни Д. Бруно объявил деятельность человека, видя в ней смысл, достоинство и возвышение личности. Он назвал главным труд во имя высших целей, а не ради достижения личного благополучия и самосохранения. «Человек, - писал он, - должен преодолеть стремление к самосохранению, подняться над страхом личного уничтожения, ибо то высокое наслаждение, к которому стремится энтузиаст, немыслимо без деяний и жертв».

В чем новизна такой трактовки смысла жизни человека по сравнению с христианской? Как эта нравственная позиция Бруно согласуется с жизнью и смертью мыслителя? Выскажите свое отношение к жизненному подвигу Д. Бруно.

3. К. А. Гельвеций сравнивал процесс познания с судом, где пять органов чувств это пять свидетелей, которые только и могут дать истину. Его оппоненты, однако, возражая, заявили, что Гельвеций забыл судью. Что имели в виду оппоненты Гельвеция под судьей? Как можно охарактеризовать гносеологическую позицию философа? В чем ее ограниченность? Что собой, по-вашему, представляет процесс познания в полном объеме?

4. «Человек – машина», - утверждал в одноименном произведении Ламетри. «Человек – не машина», возражал ему Дидро. Какие мировоззренческие установки относительно человека здесь заданы? Что общего между машиной и человеком? Что их отличает? Правильно ли высшей ценностью человека считать его интеллект, разум? Ответ аргументируйте.