Сага об Ингваре Путешественнике. (Глазырина)

Библиотека группы Асатру

Коль ты их поймешь:

Чужую жену

Не должен ты брать

В подруги себе143.

Образ "чародейки" (или колдуньи), упомянутой в "Старшей Эдде" в строфах 113-114, соответствует тому, как обрисованы "недобрые" женщины в "Саге об Ингваре": пришедшие к воинам, они заставили их забыть многократные увещевания Ингвара о недопустимости общения с ними ("Заставит она тебя позабыть о тинге и сходках", - сказано в "Старшей Эдде"); многие воины "легли с ними" (устами Одина - Высокого - автор "Старшей Эдды" предупреждал своего героя: "с чародейкой не спи, пусть она не сжимает в объятьях тебя"), и результатом этой ночи была гибель значительной части отряда: осуществилось то, что предсказывал Высокий, - "сон горестным станет". Можно полагать, что текст "Старшей Эдды" послужил своего рода образцом для разработки сюжета "Саги об Ингваре". Однако существенным различием этих двух произведений является отсутствие следов христианского влияния в приведенных строфах "Старшей Эдды" при явной доминирующей роли христианского мировоззрения в "Саге об Ингваре".

Один из выводов, к которому, проанализировав источники, приходит М. Кормак, заключается в том, что они являются "осознанной попыткой... Исландских авторов XIII в. Отождествить неподобающие сексуальные отношения с языческим прошлым"144. "Сага об Ингваре" позволяет уточнить, что речь должна идти не только о "языческом прошлом", противопоставленном христианскому настоящему того времени, о котором рассказывается в произведении, но и о язычестве, сосуществовавшем с христианством на ранних этапах его упрочения.

Произведения такого рода, считает М. Кормак вслед за Д. Джохенс145, выполняли в древнеисландском обществе дидактическую функцию, в частности пропагандировали моногамный брак146. Не отрицая подобного влияния, которое могли оказывать на слушателей или читателей средневековья рассказы о недопустимости "неподобающих сексуальных отношений" (смотри, например, строфу 115 "Речей Высокого"), я не вижу возможности ограничиться, как предлагает М. Кормак, такой интерпретацией этого материала. Мне представляется, что задача, которую ставил перед собой автор "Саги об Ингваре", вводя в свой сюжет этот материал, была более широкой.

Языческие женщины (при том, что они, бесспорно, играют в сюжете важную роль) выступают в саге не столько в своей женской сути, но более всего являют собой инструмент козней дьявола, который при помощи "сосуда греха" пытается поколебать твердость веры и устойчивость в послушании скандинавов-христиан и, сбив их с истинного пути, забрать к себе души некоторых из них. В кратком рассказе об их появлении в лагере сразу после боя автор дает понять, что это не обычные женщины. Описание их поведения, "завлекающего" воинов, эпитет, которым наделяет их автор устами Ингвара, говоря, что их следует остерегаться, "как самых ядовитых змей", указание на то, что "из-за их дьявольского колдовства" люди не смогли устоять перед ними, - это комплекс знаков, которые читатель получает от автора, свидетельствующих о том, что наряду с основным содержанием здесь наличествует еще и подтекст.

"Коварство" женщин (если использовать термин из приведенной выше 84 строфы "Речей Высокого"), ставшее испытанием для людей Ингвара, является главным испытанием и для него самого. Удержавшийся от соблазна и прогнавший от себя

91

Библиотека группы Асатру

"самую знатную женщину", Ингвар не смог оградить от искуса своих людей, и поэтому часть вины лежит и на нем. "Мы поражены этой смертельной болезнью по справедливому Божьему суду", - говорит он в своих предсмертных словах. Он знает, что для того, чтобы искупить свою вину, он должен умереть и с его смертью болезнь в войске тотчас прекратится. Мы можем полагать, что вина Ингвара заключается в его недостаточной твердости: ведь дьявол, который через участвовавшего в походе язычника Соти поведал Ингвару о его возможной гибели (И-10), предупредил его тем самым, что он станет искушать людей, и лишь от них самих зависело, смогут ли они справиться с кознями дьявола. Дидактическая направленность данного эпизода очевидна: грех непослушания своему наставнику (а именно таковым предстает Ингвар по отношению к своим людям, неоднократно пытаясь оградить их от возможной беды своими запретами на контакт с язычниками и особенно с языческими женщинами) ведет к трагедии.

В саге, как кажется, поставлен более широкий круг проблем, чем отмечает М. Кормак: искушение и стойкость, грех и добродетель, вина и искупление, безверие и вера и, наконец, язычество и христианство. Этот комплекс понятий, неразрывно связанных между собой и находившихся в фокусе интересов раннехристианских исландских авторов, находит отражение в "Саге об Ингваре", подчиняя себе составляющие ее сюжет композиционные элементы.

Вернемся к сформулированному выше вопросу о том, на каком этапе своего развития относительно устойчивое в восточных источниках сказание о женщинах, погубивших отряд скандинавских воинов, трансформировалось в рассказ, который, как мне представляется, мы имеем достаточно оснований назвать рассказом о язычницах, вводящих воинов-скандинавов в грех по наущению дьявола. Едва ли подобные изменения (включающие оппозицию по конфессиональному признаку "христианствоязычество"; выделение одного мотива - запрет на контакт с языческими женщинами - и его множественный повтор в тексте; замену обыденных причин эпидемии - фруктов или даже яда, отмеченных в восточных источниках, на колдовские чары; введение мотива гибели главного героя как испытания твердости его веры) могли быть последовательно реализованы и зафиксированы в период бытования рассказа в устной дружинной традиции, поскольку после официального введения христианства значительная часть скандинавов продолжала придерживаться в основном языческих верований. Однако можно, как представляется, достаточно обоснованно утверждать, что систематическая переработка устного рассказа о гибели отряда норманнов на востоке от эпидемической болезни происходит в период создания письменного текста "Саги об Ингваре" в клерикальной или монастырской среде.

Дидактическая легенда, рассказанная дьяволом

Рассказ о коварстве женщин и их роли в погибели отряда скандинавских воинов представляет собой один из сюжетов Похода Ингвара, дидактический смысл которого ясно проявляется лишь при суммарном рассмотрении всех эпизодов, рассредоточенных по тексту и проанализированных в совокупности с замечаниями автора. Однако в этой части саги есть и цельное сказание - поучительная притча, которую рассказывает дьявол147.

Согласно сюжету, еще находясь на зимовке у конунга Юльва, Ингвар наконец получает ответ на волновавший его вопрос о том, "откуда течет река", по которой проходит его маршрут. Оказалось, что она вытекает из источника, носящего название "Линдибеллти"148, который примечателен тем, что он также дает начало другой реке, впадающей в Раудахав (Красное море)149. Признаками, указывающими на

92

Библиотека группы Асатру

приближение к Раудахав, являются большой водоворот и мыс Сиггеум; от этого места, сообщил Юльв, "река течет еще недалеко, прежде чем спадет она со скал в Раудахав, и мы называем это концом света"150. Выйдя из Гелиополя и пройдя недолгое время, отряд подошел к большому водовороту, мощь которого заставила их сойти на землю, а после благополучно завершившейся встречи с драконом (И-9) люди наконец обследовали мыс, к которому они пришли (И-10). Они увидели на берегу замок с большим, хорошо декорированным залом, в котором находилось много денег и драгоценностей. Из контекста явствует, что в замке они никого не встретили, и тогда Ингвар предложил, чтобы кто-либо из его людей остался там на ночь и разузнал "все, что только можно". Вызвался один из героев, по имени Соти, который вечером, как только войско ушло назад к своим кораблям, спрятался где-то в замке. Когда наступил вечер, Соти привиделся дьявол в человеческом облике, который без всякого предисловия начал рассказывать ему историю названия мыса, где стоял замок, а фактически - трагическую историю семьи, некогда там проживавшей.

"Сильного и могущественного человека звали Сиггеусом. У него было три дочери. Им дал он золота. А когда он умер, был он похоронен там, где вы теперь видели дракона. После его смерти старшая [из дочерей] стала сожалеть, что разделила золото и драгоценности со своими сестрами. Она сама погубила себя. Ее примеру последовала вторая сестра. Третья жила дольше других, и получила наследство своего отца, и правила этим местом, но не только пока она была жива. Она дала название мысу и назвала [его] Сиггеум. Она наведывается в этот зал каждую ночь со множеством дьяволов, и я - один из них, посланный, чтобы передать тебе вести. Драконы съели мертвое тело конунга и его дочерей, но некоторые люди думают, что они сделались драконами".

Дидактизм истории о Сиггеусе и его дочерях очевиден. Взятый сам по себе, вне контекста произведения, этот рассказ можно рассматривать как аналог средневековых коротких повествований - exempla, которые имели "морализаторскую направленность, должны были учить, назидать, внушать отвращение к греху и приверженность к благочестию"151. Из всех людских пороков, порицаемых в подобных повествованиях (рис. 9), автор "Саги об Ингваре" концентрирует внимание своего читателя на одном из них - сребролюбии. Жажда золота, преступная страсть, порицаемая в Библии, в особенности недопустима в отношениях членов одной семьи или рода. По-видимому, автор придавал особую важность притче о гибели семьи Сиггеуса. Это следует, в частности, из того, что она не была пересказана самим автором или вложена в уста обычного для саг персонажа, как, например, простой воин, предводитель войска или правитель; она отдана для рассказа самому нечистому. Образы, используемые в легенде автором, - золото, люди, драконы, дьявол - составляют своего рода семантическую цепь, назначение которой в сюжете - показать и осудить греховность сребролюбия. Триада "золото-люди-дьявол" обычна для средневековой европейской дидактической литературы (рис. 10), но на четвертом элементе, входящем в образный ряд "Саги об Ингваре", - драконах стоит остановиться особо.

Образ огнедышащего дракона развивается из вошедшего в мифологию многих народов мира змея как хтонического чудовища, связанного с огненной стихией. Он олицетворяет враждебные человеку силы152. В письменные исландские саги этот персонаж перешел вместе с устной народной традицией. Для обозначения дракона в древнеисландском языке используется слово dreki. Другое слово - ormar (гады), обозначающее змей и червей, также могло включать драконов. В саге употреблены оба термина, дифференцированные лишь тем, что первый из них распространяется на взрослых особей этих чудовищ, с которыми люди вступают в контакт, а вторым, в уменьшительной форме ormlingar, обозначаются змееныши. О широкой популярности

93

Библиотека группы Асатру

образов этих фантастико-мифических существ свидетельствует, в частности, множественность сюжетов с их участием в различных произведениях древнесеверной литературы153 (рис. 11). Автор "Саги об Ингваре", подобно авторам других саг, также включает в свое повествование рассказы о встречах героев с драконами. Этот ряд эпизодов, в каждом из которых задействованы три (золото, драконы, люди) из тех четырех типов образов, на основе которых в саге построена дидактическая притча, помогает автору постепенно подойти к ней и подготовить ее восприятие читателем. Фактически и в этом случае он пользуется тем же самым приемом ретардированного развития сюжета, который был отмечен выше при анализе рассказа о гибели отряда Ингвара.

После эпизода, в котором описывается неудавшаяся попытка Кетиля, дежурившего ночью, унести из дома великана серебряный котел (И-1), в саге отмечается, что Ингвар и его люди долго плыли "по многим землям, и до тех пор, пока они не увидели живых существ другого рода и вида; из этого поняли они, что оставили позади свои земли и страны". В этой новой для путешественников обстановке и произошла их первая встреча с драконом (И-2). "Одним вечером увидели они вдалеке, что будто полумесяц стоит на земле". Эта ничего не говорящая современному читателю фраза для средневекового исландца была наполнена вполне конкретным содержанием и обозначала латентный фольклорный мотив: полумесяц на земле указывает на место, где спрятаны сокровища154. События разворачиваются ночью, когда державший вахту Вальдимар заинтересовался необычным сиянием и отправился к этому месту, нарушив запрет Ингвара ступать на землю без его разрешения. Там Вальдимар увидел холм, отливавший золотом и покрытый спящими змеями. Он подтянул к себе что-то, напоминавшее с виду золотое кольцо, но проснулся один змееныш и разбудил остальных вокруг себя, а затем проснулся Якуль. Вальдимар поспешил обратно на корабль и рассказал обо всем Ингвару, который велел своему отряду готовиться к тому, что на них нападут змеи. Вскоре над рекой показался Якуль и, пролетев над кораблем, которым правили два священника, извергнул столько яда, что люди вместе с кораблем погибли.

Казалось бы, перед нами традиционный фольклорный мотив: человек потревожил дракона, охранявшего клад, и тот, обуреваемый яростью, мстит ему - мотив, хорошо известный, в частности, по англо-саксонскому эпосу "Беовульф", в котором образ хранителя клада запечатлен особенно ярко:

Клад незарытый

Стал достоянием

Старого змея,

Гада голого,

Гладкочешуйного,

Что над горами

Парил во мраке

Палящим облаком,

Ужас вселяя

В людские души, -

94

Библиотека группы Асатру

Ему предначертано

Стеречь языческих

Могильников золото,

Хотя и нет ему

В том прибытка;

И триста зим он,

Змей, бич земнородных,

Берег сокровища,

В кургане сокрытые,

Покуда грабитель

Не разъярил его [...]155.

Эпический образ дракона в "Беовульфе", зорко стерегущего сокровище, который для устрашения людей взмывает ввысь над горами, демонстрируя свою силу и мощь, и сжигает все вокруг, поражает своей красотой и одновременно вселяет ужас. Описание передает ощущение необычности и исключительности этого гиганта. В "Саге об Ингваре" дракон Якуль также вызывает у людей панический страх, заставляющий многих из них спрятаться при приближении чудовища. Однако в отличие от персонажа "Беовульфа", Якуль отнюдь не одинокий страж: вокруг него множество "детенышей", которые, повзрослев, как и Якуль, будут охранять свое золото.

Обстоятельства нарушения неприкосновенности клада, описанные в саге и в "Беовульфе", сходны и еще в одной детали: герой саги, как и герой англо-саксонского эпоса, делает попытку похитить сокровище, воспользовавшись моментом, когда страж клада "беспечно спал":

В те поры дракон,

Змей, исчадье тьмы,

Там явился, хранитель

Клада, скрытого

В неприступных горах

Среди каменных круч,

Где дорога

Человеку заказана;

Лишь однажды

К тем богатствам языческим

Некий смертный

95

Библиотека группы Асатру

Посмел проникнуть,

И покуда уставший

Страж беспечно спал,

Вор успел золоченую

Чашу выкрасть,

Умыкнуть из сокровищницы

Драгоценный сосуд -

Вот начало злосчастья,

Вот причина

Людских печалей!156

В отличие от персонажа поэмы, Вальдимар не успел заполучить золото. Описание этого момента в саге удивительно по тому впечатлению, которое оно производит, когда пытаешься зрительно представить себе, как от одного неловкого жеста человека, подобно движению волны, начинается пробуждение змей, расходится кругами и приводит к центру - Якулю, который и станет осуществлять месть за вторжение человека на его территорию и попытку, пусть неудавшуюся, присвоить себе его богатство. Идея, заложенная в этом эпизоде Похода Ингвара, существенно иная, чем в эпической поэме: наказуем не только сам проступок - кража золота; опасно уже и само стремление заполучить это богатство. Золото ведет к гибели.

Описанная в саге месть дракона, последовавшая вслед за этим вторжением, как ни странно, была направлена отнюдь не на того человека, который ее спровоцировал. В "Беовульфе" дракон сжигает геатские селения. Согласно саге, Якуль, подлетев к кораблям Ингвара, обратил свой гнев не на тот корабль, где находился его обидчик, но на корабль, "которым правили два священника", и чудовище погубило именно этот корабль, извергнув на него поток яда (деталь, с которой явно перекликается упоминание о потоке жидкого огня, направленного на суда Ингвара язычниками в эпизоде И-8). Вальдимар же благополучно продолжил поход вместе с Ингваром и, согласно саге, остался жив и после того, как значительная часть отряда погибла.

Становится ясной теперь фраза, вводящая в сюжет эпизод о трагической встрече с драконом Якулем, в которой отмечается значительная перемена в окружающей героев местности: они оказались в другом мире, где особая враждебность населяющих его существ проявляется не столько по отношению к человеческим особям как таковым, но главным образом к тем из них, кто представляет христианскую веру и противопоставлен миру мифолого-легендарных персонажей, связанных в первую очередь с язычеством. Таким образом, традиционный фольклорный мотив о мести дракона за потревоженное сокровище, лежащий в основе эпизода И-2, в "Саге об Ингваре" получил совершенно новую, христианскую интерпретацию.

Вторая встреча людей Ингвара с драконом (И-9) произошла уже на подходе к мысу, где вскоре одному из них будет суждено выслушать сентенции дьявола. Вблизи источника, из которого вытекала река, Ингвар и его люди увидели дракона небывалых размеров, лежащего на золоте. Они немедленно пристали к земле, отправились к тропе, по которой дракон обычно полз на водопой, и рассыпали по ней соль, а в конце соляной

96

Библиотека группы Асатру

дорожки положили засоленную ими ногу убитого раньше великана. Наевшись солонины, дракон трижды возвращался к воде, чтобы напиться, и у Ингвара и его спутников было достаточно времени, чтобы проникнуть в жилище дракона. Там они обнаружили слиток золота, "так жарко пылавшего, словно только что выплавленное. Тогда откололи они кусок своими топориками, и то, что они взяли, было огромным богатством". Дракон же, вернувшись домой, обнаружил пропажу, и ему "стало плохо от его потери. Он приподнялся на хвосте, и засвистел, словно человек, и свернулся в кольцо на золоте". Хотя Ингвар предупредил своих людей, чтобы они не смотрели на дракона, все же некоторые из них нарушили этот запрет, но, после того как они рассказали об увиденном всем остальным, они упали замертво.

Этот рассказ хорошо вписывается в общий принцип оформления тех микросюжетов в саге, которые построены на описании различных хитростей, изобретенных предводителем отряда и его людьми, о чем речь уже неоднократно шла выше. На этот раз, накормив дракона солониной и вынудив его несколько раз возвращаться к воде, герои выиграли время для осмотра его логова и овладения золотом. Однако наиболее интересными в этом сюжете представляются несколько моментов. Во-первых, это обыгрывание тех же конституирующих тему греха сребролюбия (точнее было бы сказать, "златолюбия") элементов, которые были использованы в композиции притчи, рассказанной дьяволом, а здесь соединяются в сюжете в иных, чем ранее, сочетаниях: люди-дракон, дракон-золото, люди-золото, дракон-люди. Во-вторых, особо стоит отметить, что здесь появляется новая линия, не присутствовавшая в рассказе о Якуле. Описывая переживания дракона, лишившегося части своего богатства, автор вводит в

свой текст ассоциативную связь "дракон-человек": когда дракон увидел, что его богатство уменьшилось, ему стало плохо и он "засвистел, словно человек". В-третьих, оба события - попытка Вальдимара украсть золото из клада, охранявшегося Якулем, и история с обедневшим драконом - происходят с наступлением темноты. Наконец, в- четвертых, данный эпизод, как и рассмотренный выше И-2, заканчивается смертью некоторых из тех людей, кто каким-то образом оказался связан с охранявшим золото драконом. Этот сюжет помогает автору осуществить переход к легенде о гибели дочерей Сиггеуса, могущественного и богатого человека.

В легенде, рассказанной дьяволом, вся фабула построена на "золотой лихорадке". Богатый отец наделил золотом трех своих дочерей. После его смерти сожаление о невозможности обладать всем богатством отца свело в могилу старшую дочь. "Она сама погубила себя (Hun spillti ser sialf)", - сказано об этом в саге.

Глагол spilla ("испортить, разрушить"157), употребленный в этой фразе, дает возможность полагать, что дочь Сиггеуса совершила самоубийство, поставив себя тем самым вне этики христианского поведения и предав свою душу дьяволу. Здесь можно усмотреть латентную параллель с Иудой Искариотом, которого тридцать сребреников привели к трагическому самоубийству (Матф. 27:5); его судьба особенно часто в средние века служила назидательным примером наказания за сребролюбие. Со второй из сестер произошло то же самое. Третья наконец обрела целиком все наследство, к которому так долго стремилась, и "жила дольше других". Она назвала этот мыс "Сиггеум" в честь своего отца и "правила этим местом", но, как сказано в саге, "не только пока она была жива". Судьба третьей дочери Сигеуса оказалась еще более страшной, чем двух ее сестер: после смерти она стала членом сонмища дьяволов, которые по ночам посещают зал с золотом и драгоценностями.

Автор устанавливает прямую связь между персонажами своей легенды и драконами. "Драконы съели мертвое тело конунга и его дочерей, но, - продолжает он, - некоторые люди думают, что они сделались драконами". Двойственность мнений, приводимых автором, не может, однако, оставить читателя в заблуждении относительно того,

97

Библиотека группы Асатру

какому из этих двух вариантов отдает предпочтение он сам. Рассказывая о Сиггеусе, автор саги упомянул, что когда тот умер, "был он похоронен там, где вы теперь видели дракона". Описывая в предшествующем эпизоде (И-9) душевные муки дракона, который, как человек, стенал над своим уменьшившимся слитком золота, автор подготавливает аудиторию к тому, чтобы было понятно, какого мнения придерживается он сам: драконами становятся люди, не выдержавшие искушения золотом.

Мотив обращения людей в драконов хорошо известен по целому ряду исландских письменных памятников. В родовой "Саге о Золотом Торире", датирующейся началом XIV в., представлен пространный рассказ о викинге Вале и его сыновьях, которые превратились в драконов и стали охранять золото, лежа на нем, а Золотой Торир и его люди боролись с ними за то золото158. Действие в этой саге происходит на северозападе Исландии в Тресковом фьорде. Торир и его сыновья решают вскрыть могилу берсерка, в которой, как они слышали, хранятся несметные богатства. Однако берсерк из могилы, Агнар, оказывается дальним родичем Торира, который, конечно, не может ограбить родственника. Агнар, в свою очередь, рассказывает Ториру о другой могиле, где спрятаны богатства, но предупреждает, что это золото не принесет ему удачи. Торир отправляется туда, где на золоте лежит дракон, в которого превратился викинг Валь, позарившийся на чужое сокровище. Захватить богатство Торир смог только тогда, когда воспользовался волшебными предметами, полученными им от своего отца и Агнара, чудесные свойства которых помогают ему перебороть злые чары золота дракона.

"Сага о Золотом Торире", постклассическая родовая сага, является, по-видимому, переработкой более раннего произведения159. В дошедшем до нас тексте проявляется много черт, характерных скорее для саг о древних временах, чем для родовых. Исследователями отмечено, однако, что в тех частях саги, где повествуется о событиях в Исландии (к которым относится и интересующий нас фрагмент), она следует принципам построения сюжетов родовых саг, хронологически более ранних, чем саги о древних временах. Автору "Саги о Золотом Торире" не пришлось объяснять своим читателям, почему Валь обратился в дракона. Мотив "дракон, лежащий на золоте, в прежней жизни был человеком" не представлял, должно быть, трудностей для восприятия, поскольку он уже был хорошо известен по устной эпической традиции.

Данный же сюжет был тем более понятен аудитории, поскольку существовала "Прядь о Вале", дошедшая до нас в составе созданной в середине XIV в. "Саги о Хальвдане Эйстейнссоне". Ее автор рассказывает историю о викинге Вале и его сыновьях Кётте и Киси, захвативших на одном судне два сундука с золотом. Сундуки были так тяжелы, что упали в пещеру, находившуюся на дне водопада. "Нырнули они туда, отец и сыновья, легли на золото и превратились в летающих драконов. У них были на головах шлемы, а под крыльями мечи, и лежали они там до тех пор, пока Гулль-Торир не захватил водопад"160.

Эти произведения - "Сага о Золотом Торире" и "Прядь о Вале", взятые в совокупности, - сохранили рассказы о людях, позарившихся на чужое сокровище и поэтому превратившихся в драконов. Рассказы, бытовавшие, очевидно, в устной форме, можно рассматривать как обработку древнегерманского эпического сюжета о золоте Нифлунгов. В "Старшей Эдде" Фафнир, сын Хрейдмара, убивает своего отца и берет все его золото, не пожелав поделиться со своим братом. Фафнир обращается драконом, чтобы охранять свое богатство. В рассказах "Саги об Ингваре" о Якуле и драконе-

98

Библиотека группы Асатру

оборотне Сиггеусе присутствуют детали, сходные с теми, что приведены в "Старшей Эдде" при описании встречи Сигурда и Регина с Фафниром:

"Сигурд и Регин отправились на Гнитахейд и нашли там след Фафнира, который он оставил, когда полз к водопою. Сигурд вырыл большую яму возле следа и засел в ней. И когда Фафнир пополз от сокровища, он изрыгал яд, и яд падал на голову Сигурда"161.

Однако в саге разработка образа усложнена. В ней детали, присущие эпическому сюжету, распределены между разными персонажами: изрыгающий яд дракон - это Якуль, сжигающий корабли, а идущий на водопой и оставляющий на земле следы от своего тяжелого тела дракон - это оборотень Сиггеус. Мы встречаемся здесь с аналогом авторского приема раздвоения персонажа, который уже был отмечен выше при обсуждении переработки автором саги сюжета шведской версии "*Пряди об Эймунде". Эддический Фафнир - или его прототип - в саге реализован в образах двух драконов.

Фольклорный мотив оборотничества, распространенный в произведениях древнеисландской литературы, при всей его многогранности лишен той остроты, которую придал своей притче автор "Саги об Ингваре", соединив мотив о драконе, охраняющем золото, с нормой христианской этики: согрешившие люди принимают образ дракона, и наказанием за грех жадности становится привязанность оборотня к своему золоту, которое ему суждено охранять от посягательств таких же грешников, как он сам. Связь элементов, конституирующих притчу (золото, люди, драконы), с дьяволом придает мотиву совершенно новое содержание и драматизм. Автор находит немало способов, чтобы подчеркнуть это. Встреча с дьяволом происходит ночью, в то время, когда люди наиболее уязвимы, а силы зла - опасны. Не каждый из людей Ингвара мог оказаться в роли слушателя; только один из его отряда - Соти подходил для этой роли, поскольку он был, по словам дьявола, "нечестивым и неверующим". Он, узнав все, что дьявол хотел сообщить христианам, умер сразу же, как только рассказал Ингвару об услышанном им. Его смерть была заранее предсказана: "...ты останешься с нами", - сказал дьявол. И действительно, "когда Соти закончил свой рассказ, все увидели, как он упал замертво", сказано в саге. Исполнение пророчества дьявола в отношении Соти служит сигналом читателям, еще не ведающим конца истории, о том, что и другое его предсказание о смерти Ингвара и большей части его войска сбудется.

При всей трагичности истории о Сиггеусе и его дочерях автор отнюдь не пессимистичен, о чем свидетельствует последний из эпизодов, в которых участвуют драконы. Автор вновь вводит в свою сагу крылатого дракона Якуля, погубившего тот из кораблей Ингвара, которым правили священники. Сын Ингвара Свейн, идущий по маршруту, которым прошел его отец, подходит к тому месту, где обитает Якуль (С-7). Его спутники рассказывают ему историю, произошедшую там с отрядом его отца, и он решает остановиться. Оставив корабли, большая часть отряда прячется в лесу, а нескольких юношей Ингвар посылает узнать, что происходит у дракона. Описание вылазки, предпринятой юношами, в Походе Свейна практически дословно повторяет соответствующий эпизод Похода Ингвара. Обстановка в логове была такой же, как во время плавания Ингвара: змеи, которых было множество, спали, и Якуль, свернувшись кольцом, был подле них. Так же как в свое время Вальдимар, один из юношей попытался копьем достать золотые кольца, но, дотронувшись до одного детеныша, перебудил всех, включая Якуля. Идентична и реакция Якуля на вторжение в его мир: он полетел к кораблям, намереваясь поразить их, по-видимому, так же, как ранее корабли Ингвара, извергнув на них яд (летел "с разверстой пастью"). У этого эпизода принципиально иной финал: Свейн, поджидавший Якуля, использовал оружие, уже не единожды примененное им против язычников. Он выстрелил прямо в пасть змея

99

Библиотека группы Асатру

стрелой, к которой он привязал трут с освященным огнем, и "попал прямо в сердце", так что Якуль мгновенно умер. "Увидев это, Свейн со своими людьми помолились Богу с благодарностью".

Как кажется, анализ ряда эпизодов "Саги об Ингваре" (И-2, И-9, И-10, С-7) дает достаточно оснований полагать, что образ дракона появился в тексте не случайно. Соединение этих эпизодов с деталями, характеризующими христианско-этический взгляд на мир, позволяет считать, что автор саги, использовав традиционно присутствующие в скандинавской мифологии и фольклоре сюжеты, подает их в совершенно иной трактовке. Переосмыслению автором образа дракона могла способствовать библейская традиция, согласно которой "дракон, змий древний... Есть диавол и сатана..." (Откровение 29:2).

ЭПИЛОГ

Содержание Эпилога, в котором среди большого числа имен упоминается имя Одда Сноррасона - по мнению многих исследователей, вероятного автора "Саги об Ингваре", - уже рассматривалось выше при обсуждении проблемы авторства произведения162. В данном разделе остановлюсь лишь на составе Эпилога. Эта завершающая повествование часть саги фактически распадается на три фрагмента, которые посвящены разным темам:

А) Обсуждение вопроса о генеалогии Ингвара.

Но мы знаем о том, что некоторые сказители саг говорят, что Ингвар был сыном Энунда Олавссона, потому что им кажется, что ему прибудет чести, если его назовут сыном конунга. Но Энунд с охотой отдал бы все свое государство, если бы он мог выкупить жизнь Ингвара, потому что все хёвдинги в Свитьоде предпочли бы, чтобы он был конунгом над ними. А случается, что некоторые люди спрашивают, чтó указывает на то, что Ингвар не был сыном Энунда Олавссона, и на это мы хотели бы ответить следующим образом. У Эймунда, сына Олава, был сын по имени Онунд. Он был похож на Ингвара во многих [проявлениях] природы, и превыше всего в своих дальних странствиях, как это засвидетельствовано в той книге, которая называется "Gesta saxonum" и в которой так написано: "fertur, quod Emundus rex sueonum misit filium suum Onundum per mâre balzonum, qui post trem ..... Ad amazones et ab eis interfectus est"163.

Б) Характеристика одного из эпизодов плавания отряда.

Так говорят некоторые люди, что Ингвар и его люди плыли 2 недели и не видели ничего, если только не зажигали свечу, потому что высокие берега смыкались над рекой, и было так, как если бы они находились в пещере все эти полмесяца. Но мудрые люди считают, что это не могло быть правдой, если только река не текла по таким [узким] ущельям, что их вершины смыкались, или если леса не были так высоки, что они соприкасались там, где были ущелья. Но хотя это и возможно, все же это не похоже на правду164.

В) Рассказ авторов Эпилога о некоторых обстоятельствах создания "Саги об Ингваре".

А мы слышали, как рассказывали эту сагу, и записали ее на основе древних сказаний тех книг, которые монах Одд Мудрый велел сложить по рассказам мудрых людей, о которых он сам говорит в своем письме, посланном Йону Лофтссону и Гицуру Халлс[с]ону. А те, кто считают, что они знают [об этом] лучше, пусть исправят там, где чего-то недостает. Монах Одд говорит, что он слышал, как эту сагу рассказывал тот священник, которого зовут Ислейв, и второй [человек] по имени Глум Торгейрссон, а

100