Млечин/МО/МИДЫ
.pdfконфедерацию, и об этом пойдет жесткий разговор…
Когда Козырев закончил речь и в мертвой тишине вернулся на свое место, заместитель Государственного секретаря Соединенных Штатов Лоуренс Иглбергер попросил его выйти из зала, чтобы поговорить. Встревоженный Иглбергер сразу спросил:
— Андрей, что мы можем сделать для тебя лично?
Американский дипломат был уверен, что в Москве создан новый ГКЧП и Козырев вынужден излагать их новые идеи. Козырев вторично попросил слова и объяснил, что именно такой станет политика России, если власть возьмут реакционные силы. Он всего лишь хотел предупредить мир о такой возможности.
Многие назвали поступок министра недопустимой выходкой, политическим цирком. Но эта история в Стокгольме произошла после очередного съезда народных депутатов, на котором со всех сторон атаковали Ельцина. Козырев, как всегда, поддержал президента, обрисовав миру стратегию его противников.
Андрей Козырев легко вписался в «команду мальчиков» Егора Гайдара, который с началом экономических реформ возглавил правительство. «Мальчики» понимали, что они чужие в муравейнике власти, и старались держаться вместе. В то время Козырев часто совещался с Геннадием Эдуардовичем Бурбулисом, который был правой рукой Ельцина, его главным советником и стратегом реформ.
Отец экономической реформы Егор Гайдар и творец новой российской внешней политики Андрей Козырев стали для мира олицетворением происходящих в стране перемен. Казалось, что их уход из правительства невозможен. Но постепенно большая часть «мальчиков» во главе с Гайдаром лишилась своих постов. Бурбулиса отстранили от власти. Остался только Козырев.
После ухода Бурбулиса и Гайдара министр Козырев превратился в главную мишень для оппозиции, которая постоянно требовала его отставки. Руцкой, председатель Верховного Совета Руслан Имранович Хасбулатов, многие военные, националистически настроенные депутаты вели против него настоящую войну. Главными противниками Андрея Козырева всегда были те, кто считал, что опасность для России исходит с Запада, от Соединенных Штатов, НАТО. Козырев был неприемлем для оппозиции своими интеллигентными манерами, либеральными взглядами, высоким уровнем мышления, образованностью. Коммунисты и националисты не принимали его линию, которая обозначилась во внешней политике Москвы с присоединения к санкциям против Ирака. Это линия на совместные с мировым сообществом действия против тех, кто противопоставляет себя миру. Крайняя оппозиция считала министра иностранных дел предателем национальных интересов, преступником, который должен быть изгнан из правительства. К тому же политические противники подозревали Андрея Козырева в том, что он скрытый еврей, хотя евреев на работу в Министерство иностранных дел СССР не брали много десятилетий.
Андрей Козырев держался уверенно. Он хладнокровно, с легкой усмешкой выступал перед Верховным Советом, где его оскорбляли и требовали, чтобы он подал в отставку. В определенном смысле он очень упрям. Чем крепче на него давят, тем сильнее он упирается.
- 561 -
ПОБЕДА И ПОРАЖЕНИЕ ОДНОВРЕМЕННО
После октябрьских событий 1993 года многое изменилось. С политической арены исчезли Руцкой и Хасбулатов. Ельцин расстался с секретарем Совета безопасности Юрием Скоковым, пытавшимся подмять под себя МИД. Да и сам Совет безопасности после очередной реорганизации перестал быть конкурентом Министерству иностранных дел.
Но радоваться Козыреву было рано. 14 декабря 1993 года стали известны результаты выборов в первую Государственную думу. Неожиданно много голосов получили Аграрная партия и коммунисты Геннадия Зюганова, которые создали третью по значению фракцию.
Главной сенсацией выборов стал успех партии Владимира Жириновского, которая прошла в Думу с демагогическими и националистическими лозунгами.
Через несколько лет станет ясно, что Жириновский, как таковой, не представляет особой опасности. Он станет охотно и небескорыстно сотрудничать с Кремлем и Белым домом. Но тогда появление в Государственной думе фракции ЛДПР в пятьдесят девять человек было ошеломляющим событием. Успех Жириновского свидетельствовал о том, как широко распространены в обществе антидемократические и националистические идеи.
С демократами дурную шутку сыграла неспособность объединиться. Козырев говорил тогда:
— Я сказал Сереже (Шахраю) и Григорию (Явлинскому): ребята, создавайте свои партии для президентских выборов, но сейчас выступим единым блоком…
Ничего не получилось. В отличие от своих коллег, прошедших в Думу по партийным спискам, то есть без состязания с соперниками, Козырев стал депутатом, одолев соперников в одномандатном округе. Правда, он участвовал, кажется, только в одном заседании парламента, но депутатский мандат придал ему уверенности. Своей бодростью и оптимизмом Козырев посылал миру сигнал: политика Москвы — президентская, а не думская.
— Президент на месте, — говорил Козырев, — и это счастье, потому что его присутствие в Кремле гарантирует нас от появления на улицах чернорубашечников.
Но внешняя политика — всегда продолжение политики внутренней. И именно внутренняя политика определяла, что говорить российским дипломатам. Андрей Козырев всегда чутко следил за переменами в общественном мнении, в умонастроениях людей. И приспосабливал внешнюю политику к внутренней. Он вынужден был реагировать на внутриполитические зигзаги, на результаты выборов, на успех Жириновского, на усиление позиций компартии. Это очень точно подметил бывший министр иностранных дел Александр Александрович Бессмертных:
— Многие уничижительно говорят об Андрее Козыреве, сваливая на него все, что произошло во время его пребывания на посту министра. Да, ему не хватало опыта — единственного источника дипломатической умудренности. Но ему приходилось на максимальной скорости перемещаться из одной пожарной зоны в другую, тем более что горизонт то и дело затягивался дымом. Его главная трудность заключалась в разрушительной зависимости от внутриполитических комбинаций…
Сражаясь со своими оппонентами и набирая очки во внутриполитических играх в Кремле, министр Козырев слишком вовлекся в политическую борьбу. Он стал больше думать о том, как переиграть своих политических оппонентов, выбить у них из рук обвинение в «проамериканизме», «западничестве». Но за этой изощренностью противники скорее почувствовали слабость, неумение держать удар, стоять на своем. Зато сам министр частично позаимствовал у своих оппонентов державный лексикон и пытался провести
- 562 -
несуществующую грань между «приемлемым» национализмом и агрессивным шовинизмом. И тогда он настроил против себя уже и тех, кто его прежде поддерживал.
Привычную критику со стороны националистов и коммунистов Козырев переносил спокойно. На критику со стороны демократов и либералов сильно обижался. Видимо, считал, что его должны понять: он меняет лексику, а не политику. После выборов, на которых успех достался националистической партии Владимира Жириновского, Козырев начал вырабатывать новую, более жесткую линию в отношении бывших советских республик, в которых осталось многочисленное русское население.
Русский вопрос — вот важнейшая проблема московской дипломатии. И эта проблема поставила администрацию Ельцина в безвыходное положение. Оппозиция атаковала президента именно на этом беспроигрышном направлении: из-за вас страдают русские, оказавшиеся вне России. Но некорректно было обвинять политику Ельцина — Козырева в пренебрежении русским вопросом. Они столкнулись с проблемой, которая, как показывает история, не имеет идеального решения.
Чистая дипломатия, переговоры, резолюции ООН, апелляции к международным организациям, двум верховным комиссарам по правам человека (европейскому от СБСЕ и всемирному от ООН) радикально изменить ситуацию не в силах. Потому что по-настоящему успокоить русских за пределами России, вернуть им утраченный душевный комфорт можно было, только восстановив СССР. Остальные решения желанного облегчения всем зарубежным русским не принесут. Самые умелые действия российских дипломатов, даже если им удастся, например, добиться каких-то уступок от правительств Прибалтийских республик, все равно не изменят атмосферу в Прибалтике, где русских считают инородным элементом и в лучшем случае соглашаются их терпеть…
- 563 -
СЦЕНА В АЭРОПОРТУ
30 сентября 1994 года в ирландском аэропорту Шеннон сел самолет российского президента, возвращавшегося из США. Ожидалось, что стоянка продлится всего два часа, но появление Ельцина на ирландской земле было оформлено как официальный визит главы Российской Федерации. В аэропорту его ждал почетный караул, ковровые дорожки.
Премьер-министр Ирландии Альберт Рейнольдс и его жена, укрывшись зонтами от моросившего дождя, стояли на летном поле, чтобы доставить Бориса Николаевича в старинный замок Дромоланд, там должны были состояться официальные переговоры. Ради встречи с Ельциным ирландский премьерминистр сократил на два дня визит в Австралию. Всю эту историю красочно описал тогдашний посол в Ирландии Николай Иванович Козырев (см. журнал «Международная жизнь» (2007. № 6).
Беда состояла в том, что Ельцин позволил себе лишнее и в самолете ему стало плохо. Сопровождавшие президента врачи не могли сразу определить, что это — сильный сердечный приступ или микроинсульт? Поэтому самолет сел с опозданием на час — он почему-то кружил над аэродромом. Но Ельцин на трапе не появился. Повинуясь чувству долга, Борис Николаевич пытался подняться на ноги, но не сумел выйти из самолета.
Представитель «Аэрофлота» в Шенноне доложил послу, что президент устал и вместо него переговоры поручены первому заместителю главы правительства Олегу Николаевичу Сосковцу. Посол ринулся в самолет. Но его остановил начальник охраны Коржаков:
— Президент очень устал.
Попытки российского посла объяснить, что ирландцы ждут президента больше часа и все это грозит скандалом, ни к чему не привели. Посол пошел к Альберту Рейнольдсу извиняться: у президента высокое давление, он плохо себя чувствует, не может вести переговоры.
— Ну что же, — ответил премьер-министр Ирландии, — если человек болен, ничего не поделаешь. Я готов говорить с представителем российского президента. Однако президент Ельцин — мой гость, он находится на нашей земле. Я не могу не подняться в самолет минут на пять, чтобы подать ему руку и пожелать скорейшего выздоровления.
Посол уже предлагал такой вариант Коржакову, но услышал категорический отказ:
— И этого тоже не надо.
Услышав отказ, вспоминает посол Козырев, премьер-министр на мгновение изменился в лице, но тут же взял себя в руки. Переговоры решили провести тут же, в здании аэропорта. Но ничего толкового не получилось. Сосковец не был готов к диалогу…
Потом Ельцин как ни в чем не бывало рассказывал журналистам, что он, утомившись, проспал, а охрана не решилась его разбудить. Но довольно быстро стала известна реальная подоплека. Пристрастие президента к горячительным напиткам ни для кого не оставалось секретом. История в Шенноне бурно обсуждалась в Ирландии, страна сочла себя оскорбленной.
- 564 -
«РАННИЙ» И «ПОЗДНИЙ»
Эволюция политики Козырева отражала изменения в общественном сознании и еще большие перемены в настроениях правящей верхушки, где стопроцентных демократов заменили люди, называющие себя государственниками. Они предъявили Козыреву серьезное обвинение: Россия утратила статус великой мировой державы, растеряла союзников, лишилась способности влиять на положение дел в мире.
В стране вновь брал верх прежний тип мышления — враждебность к окружающему миру, инстинктивное стремление спрятаться от него за частоколом ядерных ракет, поиск врагов — внутренних и внешних. Это порождение комплекса неполноценности, который проявляет себя в конфронтации. Чтобы уважать себя, нужно враждовать со всем миром, говорить по каждому поводу «нет».
Козырев искал опоры внутри страны и не находил ее. В стране произошла смена вех, а он олицетворял политику, от которой правящая элита отказывалась. В результате возникало ощущение, что российская внешняя политика мечется, как нервическая барышня. То Москва соглашается подписать натовскую программу «Партнерство ради мира», то отказывается. То пригрозит американцам, то обнимет. То скажет: не будут наши солдаты под натовцами в Боснии, то идет на попятную.
К чему новая линия привела лично Козырева? Его державные оппоненты с ним не смирились. Скорее, они увидели в смене курса отступление, неумение держать удар. Новая жесткая позиция Андрея Козырева создала ему проблемы в отношениях с американцами и западноевропейцами, которые считают, что дипломаты должны не грозить, а вести переговоры за закрытыми дверьми, стараться убедить партнеров в собственной правоте и искать компромисс.
Я написал о «раннем Козыреве» и «позднем Козыреве», между которыми все меньше общего, в газете «Известия», где работал в середине девяностых. Ранний Козырев — это улыбчивый министрзападник. Поздний — неулыбчивый министр, который преподносит Западу неприятные сюрпризы. Андрей Владимирович считал, что остался таким же, каким и был, и, кстати говоря, обижался на меня за критику на страницах «Известий».
От других ему, впрочем, доставалось больше. Американские журналисты и вовсе назвали Андрея Козырева реинкарнацией души Андрея Громыко — после того как он стал оправдывать военную операцию в Чечне, включая ковровые бомбардировки городов. Разница между «двумя Андреями», по мнению американских журналистов, заключалась в том, что Громыко оправдывал акции Кремля интернационализмом, а Козырев — национальными интересами России…
Конечно, с одной стороны, не меняются только закосневшие догматики. С другой — повороты на сто восемьдесят градусов в политике называются сменой курса. Министр действительно утратил симпатии тех, кто его всегда поддерживал. Андрей Владимирович оказался вовсе без союзников. Вот и наступил момент, когда президент Ельцин задумался над тем, что ему следует пожертвовать министром иностранных дел, которого критикуют абсолютно все.
- 565 -
СОЧНЫЕ МУЖСКИЕ ПОЦЕЛУИ
Судя по рассказам людей знающих, президент предпочитал простые и ясные доклады, на какие был мастер министр обороны Павел Сергеевич Грачев: «Сделаем, Борис Николаевич!»
Среди бравых мужчин, которые при встрече по советской привычке бросаются целоваться и обниматься, рафинированный Андрей Козырев был белой вороной. Вот министр обороны Павел Грачев или управляющий делами президента Павел Бородин были своими. Они говорили с Ельциным на понятном ему языке, не возражали, не спорили, сыпали анекдотами. А Козырев начинал нудно объяснять, почему вот это и это никак нельзя делать. Это и на трезвую-то голову не всякий поймет…
—Иногда возникало ощущение, — спрашивал я министра иностранных дел, — что вы действовали самостоятельно, не поставив президента в известность, и потому он недоволен.
—Когда я обращался к нему с каким-то делом, он иногда мог сказать: ну что, сами не можете решить этот вопрос? — рассказывал Козырев. — Зачем беспокоите меня по мелочам? Хотя и он и я знали, что я не должен этот вопрос сам решать. Я не стану ему звонить с вопросом, который целиком входит в мою компетенцию. Его реакция означала, что он желает оставить себе свободу рук, чтобы потом, в случае неблагоприятного развития событий иметь возможность сказать: вот я вам доверил, а вы ошиблись. Это его право. Но мне важно было позвонить и доложить. А если он хочет оставить себе свободу рук, это его право.
—Бывало так: вы с Ельциным о чем-то договорились. А когда вы вернулись в министерство, выясняется, что он уже передумал или его переубедили?
—Нет, он человек последовательный в принятии решений. И надежный. Другое дело, что ему иногда подсовывали неподготовленную бумагу, а потом удивлялись: почему документ не действует? Потому что тут же приходили другие люди и доказывали, что допущена ошибка. Я сам тысячу раз оказывался в такой ситуации, когда получал подписанный указ. Но мне было ясно, что президент не знает всей картины, ему не доложили. Кто-то подсунул, именно подсунул выгодную для себя бумагу. Это риск. Это как быстрые деньги: можно заработать, а можно и все потерять.
Если объясняешь свое предложение, доказываешь его правоту, то он тебя поддержит. Он вел себя порядочно. Он не забывал, что принял решение и разделяет с тобой ответственность за него. Я не ждал от него предательства: мы вдвоем приняли решение, а ты потом один расхлебывай. Бывало другое: он хотел, чтобы огонь критики попал на тебя. Я на это всегда шел без возражений и часто сам ему такой вариант подсказывал: пусть вся критика, которая неизбежна при таком решении, обрушится на меня. Не надо, чтобы президента по каждому случаю критиковали. Тогда можно разыграть так, будто решение вообще принято без президента. Были случаи, когда говорили, что МИД или Козырев принимают решения, о которых президент знать не знает. Мы это не опровергали.
- 566 -
В КЛЕТКЕ С ТИГРОМ
Люди, знающие Ельцина, отмечали его очень сильное качество — умение слушать. Тот, кто умел убедительно говорить, способен был добиться от президента большего, чем тот, кто представил самый точный и разумный анализ, но в письменном виде. Ельцин предпочитал не читать, а слушать. Но, как известно, недостатки — это продолжение наших достоинств. Тот, кому удавалось втереться в его доверие, кто научился убеждать президента, использовал свое умение себе во благо. Когда Ельцин прислушивался к таким людям, это приводило к печальным последствиям. Не случайно говорили: у Бориса Николаевича мнение последнего посетителя.
—Да вы поймите, что в тот момент решения принимались с ходу, времени на анализ не было, — возражает Андрей Козырев. — История не отпускала времени на долгие размышления. Было так: человек приходил к президенту не с идеей, а с последней новостью — что-то случилось! Это же меняет ситуацию, верно? Если дом горит, надо вещи выносить. А человек, который утром приходил, он еще не знал, что дом сгорит. И советовал проводить капитальный ремонт. Решение изменилось, но изменилась и ситуация. Так что не совсем честно его за это упрекать.
—С каким настроением шли на доклад к президенту? Опять придется убеждать его в очевидных истинах?
—У меня было ощущение, что разговор будет непростым. Всегда думал, как выстроить аргументацию, как упростить проблему, как понятно выразиться, как найти близкий для него поворот. Некоторые коллеги говорили, что они идут, как к тигру в клетку, с замиранием сердца: прыгнет он на тебя или не прыгнет? У меня не было такого ощущения, даже когда наши политические линии разошлись. У нас, правда, был запас многолетнего неформального общения. Даже если мы расходились политически, отношения до последнего дня оставались дружескими. Может быть, людям, которые с ним работали меньше, было сложнее.
—Убедить его можно было?
—Можно было спорить. Но желательно не публично. Не стараться на совещании обязательно настоять на своей точке зрения, чтобы президент вначале сказал одно, а потом признал: вот, Козырев все правильно придумал, а я ошибался… Но спорить с ним можно было. Я спорил с ним все пять лет. Другое дело, что в 1995 году наш спор зашел в тупик, он стал склоняться в сторону точки зрения Примакова.
Козырев много раз жаловался, что специальные службы дают президенту искаженную информацию. После некоторого перерыва в 1991–1992 годах они опять начали изображать окружающий мир как враждебный России.
— Президента убеждали: если мы займем жесткую позицию, то НАТО вообще развалится, — рассказывает Козырев. — Это же из области фантастики! Один источник информации утверждал: если на президентских выборах в Польше победит Квасьневский, то Польша вообще не захочет вступать в НАТО. Главный бузотер (Лех Валенса) уйдет, а Александр Квасьневский — социалист, мы его знаем — некоторые это даже с намеком говорили, хотя все это не подтвердилось.
Козырев тоже лично знал Квасьневского и повторял, что Польша от вступления в НАТО не откажется. Так и получилось: Квасьневский сразу сказал, что он будет добиваться вступления в Североатлантический блок, и чем скорее, тем лучше.
Расчет на то, что Восточная Европа перестанет добиваться вступления в НАТО, обернулся для страны большими издержками. Кто-нибудь ответил за эту дезинформацию? За эти намеки насчет того, что они
- 567 -
обладают какой-то особой информацией? Вовсе нет. Кто все это утверждал, тот и сейчас подает информацию наверх — с разного рода намеками, но непроверенную и, самое главное, без всякой ответственности за последствия…
- 568 -
ВОКРУГ ОДНИ ВРАГИ
Информация, которую получал президент, рисовала окружающий мир в искаженном свете. Президенту внушали, что против России существует заговор, что страна со всех сторон окружена врагами.
— Когда-то в Кремле вокруг президента был коллектив политических единомышленников, — говорил Козырев. — Но он растаял. Появились люди, которые были назначены по каким-то иным критериям, известным только самому президенту. Эти люди подозрительно относятся к окружающему миру. Они не видят, что иностранные партнеры представляют иную цивилизацию, иную культуру и традиции.
Скажем, во время обеда с чужеземным президентом принято произнести один тост. Наши люди, исполненные лучших чувств, начинают произносить тост за тостом, как на профсоюзной пьянке, и видят, что иностранцы поглядывают на них с удивлением и не пьют на равных. Возникает отчуждение. Наши обижаются: «Нос воротят! Не хотят с нами по-человечески! Значит, враги».
Уловив это непонимание и обиду президента, его со всех сторон стали заваливать антизападными, антиамериканскими бумагами. В Кремле на этом делались карьеры. Когда началась борьба против расширения НАТО, какое количество людей воодушевилось и воспрянуло духом! Когда Козырев уже ушел
вотставку, Виктор Степанович Черномырдин, еще остававшийся главой правительства, предъявил бывшему министру прямое обвинение, что именно он виноват в том, что НАТО приближается к границам России.
—Вы признаете себя виновным? — спросил я Козырева.
—Да, я чувствую себя виновным. Когда я был министром, я не все возможности использовал, чтобы объяснить главе правительства, как и президенту, а главное — российской общественности — некоторые простые вещи. Нравится нам НАТО или не нравится, оно будет расширяться. Я удивлен тем, что для нашего премьер-министра это оказалось новостью. Решение НАТО о том, что расширение блока обязательно произойдет, было принято еще в 1992–1993 годах. Странно, что Виктору Степановичу не доложили. Пытаться противодействовать — значит начинать вторую холодную войну. Да и это их не остановит. Мне не менее странно то, что премьер-министру не доложили, что само НАТО меняется.
—А в чем заключаются перемены внутри НАТО?
—Прежде всего, входящие в него страны сокращают вооружения, военные бюджеты. Но главный способ для них измениться — сотрудничать с Россией. Когда они с нами сотрудничают, мы можем на них воздействовать. Мы требуем, чтобы НАТО изменилось, но несколько лет сами отказывались вести с ними переговоры об этих изменениях. У нас давно уже договор мог быть в кармане. Проблема была бы полностью снята…
—А говорят, что только жесткая позиция Москвы заставила НАТО пойти на переговоры.
—Надо ясно сказать, что не мы НАТО сломали каким-то секретным способом и заставили пойти на переговоры, а мы сами вынуждены были сесть за стол переговоров. Наша страна нуждается в инвестициях,
впреодолении дискриминационных барьеров против наших конкурентоспособных товаров. Вот где надо побороться с Западом, вот в чем наши реальные интересы. А все отодвинуто разговорами о расширении Североатлантического блока. Так в советские времена поступали: когда чем сложнее было внутриэкономическое положение, тем ожесточеннее боролись с НАТО.
Наша обычная претензия к руководству блока: вы с нами не консультируетесь! Да как же с нами будут консультироваться, если мы сами не создаем механизм консультаций, не создаем климат доверия. Ведь это улица с двусторонним движением. Если мы хотим, чтобы в НАТО знали и учитывали нашу точку зрения,
- 569 -
то должны быть готовы в той же мере учитывать позиции блока. Задача наша состояла в том, чтобы научиться партнерствовать с НАТО, внедриться в НАТО, чтобы изнутри влиять на процесс принятия решений. Не выкрадывать их документы, что составляет заботу спецслужб. А добиться, чтобы в этих документах была отражена и наша точка зрения!
Я давным-давно начал зондировать почву: а можем ли мы участвовать в принятии политических решений в Североатлантическом блоке? Например, по образцу Франции, которая состоит в НАТО, но не входит в военную организацию. А если мы участвуем в принятии политических решений, то как мы можем бояться НАТО? Пусть себе вступают новые члены, а мы там уже сидим за столом и принимаем самые главные — политические — решения. Все остальное, даже военные меры, — это всего лишь исполнение политической воли.
—Что же вам помешало довести дело до конца?
—Мои коллеги-смежники написали Борису Николаевичу, что вот Козырев собирается вести с НАТО какие-то переговоры о договоре. А нужен ли нам договор? Нам нужно пожестче с ними, они испугаются, не будут расширяться, а то и вообще развалятся…
—Может ли военная организация НАТО представить когда-нибудь опасность для России?
—В принципе две огромные военные машины России и НАТО конечно же могут представить друг для друга опасность. И ведь мы, преодолевая в Москве всяческие подножки, подписали с натовцами в июне 1994 года большую программу «Партнерство ради мира» и специальный протокол, который давал России более широкие права, чем другим участникам программы, и признавал за нашей страной высокий статус. Но программа не реализуется. Опять-таки по нашей вине. Наши военные пропускают семинары, встречи, заседания штаба, в том числе и по ядерной проблеме. А какой же иной есть способ убедиться в том, что против нас ничего не готовится, кроме как постоянно встречаться с натовскими штабистами, генералами? Почему бы не проводить совместные учения, маневры? Вот это и будет преодолевать конфронтацию и ликвидирует опасность противостояния двух мощнейших военных машин.
—Расширение НАТО — неизбежный процесс?
—Варшавский договор был создан теми режимами, которые отвергнуты народами. Режимы развалились, и с ними распался Варшавский договор. А Североатлантический союз был создан демократическими режимами. Конечно, одна цель существования НАТО полностью исчерпана — Советского Союза больше не существует, и коммунистической угрозы тоже больше нет. Но у них в руках остался нормальный механизм военного сотрудничества. И отказываться от этого полезного инструмента им ни к чему.
—А зачем нужно НАТО?
—Опасностей в мире полно. Кстати говоря, угроза для нашей безопасности исходит вовсе не с Запада. Посмотрите, где в последние годы льется кровь российских солдат: это конфликтные зоны в странах СНГ, таджико-афганская граница, Чечня. НАТО тут ни при чем. Почему мы видим опасность там, где
еенет, где находятся вполне цивилизованные страны?
—Андрей Владимирович, вы не считаете опасным расширение НАТО, потому что вы западник?
—Я хочу, чтобы мы все жили как на Западе. Я не хочу, чтобы мы жили так, как на Востоке. Сравните уровень жизни Запада и Востока. Я не имею в виду Японию — она, по нашим понятиям, тоже Запад. Спросите нормальную домохозяйку: куда она хочет ходить? В западный супермаркет? Или на наш колхозный рынок? Или на восточный базар, где что-то можно купить, но качество не то? Я хочу, чтобы наша хозяйка ходила на западный рынок и чтобы мы жили на их уровне.
-570 -