Млечин/МО/МИДЫ

ДВА УКАЗА

Аэрофлотовский самолет задержали в пражском аэропорту, чтобы посол успел собраться, и Панкин вылетел в Москву. В Кремле у Панкина несколько раз проверяли документы, пока он не попал к помощнику Горбачева по международным делам Анатолию Черняеву. Тот сказал Панкину, что никто Горбачеву не называл его кандидатуру, он сам это решил. Причем вспомнил, что знаком с Панкиным еще с комсомольских лет.

Когда Панкина пригласили в кабинет Горбачева, там уже сидел Александр Яковлев. Горбачев достал из стола папочку, в которой лежали две бумаги, и несколько картинно подписал первый из указов, которым освобождал Панкина от обязанностей посла в Чехословакии:

—Но этот указ мы положим в стол. Пусть полежит там, пока Верховный Совет вот эту бумагу не утвердит. — Он подписал второй указ и прочитал его текст вслух: — «Назначить министром иностранных дел и внести настоящий указ на утверждение Верховного Совета СССР».

—Учти, могут и не утвердить, — предупреждающе сказал Яковлев. — Тут, брат, дело такое…

—Утвердят, утвердят, — уверенно сказал Горбачев. — Пусть попробуют не утвердить.

Это был звездный час Бориса Панкина. Это было нечто почти неправдоподобное. Его имя в те дни облетело всю планету. Указ о его назначении министром был зачитан по телевидению в девять вечера. В этот момент он еще находился в приемной президента. Все бросились его поздравлять. Евгений Максимович Примаков, которому неведома была его дальнейшая счастливая судьба, то ли в шутку, то ли всерьез попросил нового министра послать его послом в какую-нибудь хорошую страну:

— Только не на Ближний Восток, хватит с меня. Лучше, например, в ту же Англию.

Потом Панкина еще раз принял Горбачев, говорил о том, что предстоит сделать — «менять ориентиры, отбрасывать предубеждения», тесно сотрудничать с Западом, налаживать контакты с благополучной Саудовской Аравией, а не с Ливией и Ясиром Арафатом. Горбачев был очень недоволен поведением Министерства иностранных дел во время августовского путча:

— В МИД многое надо менять. Сидели, молчали, обслуживали ГКЧП… Чуть ли не все послы взяли под козырек. Все это надо основательно расследовать. Ко мне идут сигналы: лидеры не хотят иметь дело с такими послами… Кто действительно поддержал путч, тех, конечно, надо убирать…

За поддержку ГКЧП пострадали семь послов. В министерстве Панкину представили на каждого досье и рекомендации: отозвать. Николай Успенский, молодой дипломат, сделавший карьеру и назначенный послом в Швецию, дал интервью, в котором поддержал ГКЧП. Вадим Логинов, посол в Югославии, бывший второй секретарь ЦК ВЛКСМ и потому прекрасно известный Панкину, поспешил снять портрет Горбачева в посольстве. Леонид Замятин, бывший заведующий отделом ЦК КПСС, посол в Великобритании, в беседе с журналистами обосновывал отстранение Горбачева. Юрий Дубинин, посол во Франции, никакой вины за собой не признал — он только передал французским властям полученное из Москвы послание…

Панкин сразу же освободил от должности первого зама Юлия Александровича Квицинского, который курировал отношения с Восточной Европой и радикально расходился во взглядах с новым министром.

Квицинский говорил послу Панкину:

— Эти страны, нарушив кровные связи с нами, перестали представлять какой-либо интерес для мира. Теперь они превращаются в глухую мировую провинцию, уходят в глубокую тень. Серая зона. Задворки Европы…

- 522 -

ОТ СТАЖЕРА ДО ГЛАВНОГО РЕДАКТОРА

Борис Дмитриевич Панкин прежде всего блистательный журналист, редактор и литературный критик. Он родился в 1931 году во Фрунзе и после школы приехал поступать в Московский университет. У него была серебряная медаль, и он поступил, несмотря на огромный конкурс. Он мечтал стать журналистом и впервые опубликовался в многотиражной газете «Московский университет».

— И когда впервые увидел свою фамилию на газетной полосе, у меня от счастья просто потемнело в глазах, — вспоминает Панкин.

Приметил его Алексей Иванович Аджубей.

После университета Аджубей привел Панкина в «Комсомольскую правду». Его взяли стажером — большая удача для начинающего журналиста. Но через три месяца уволили, потому что нужно было когото сократить. Не ветерана же выгонять. Но потом смилостивились и оставили. Это просто хрестоматийная история, которую в «Комсомолке» рассказывали новичкам: мальчик из провинции пришел стажером, едва избежал увольнения, а стал главным редактором.

Панкин быстро прошел по ступенькам газетной иерархической лестницы — корреспондент, специальный корреспондент, заведующий отделом. В нем ценили и умение писать, и очевидную административную жилку. Аджубей, уходя в «Известия», наказал своему преемнику:

— Замом себе возьмешь Бориса.

В тридцать четыре года он стал главным редактором «Комсомольской правды», одной из лучших газет страны. Первый и пока единственный редактор «Комсомолки», который дорос до главного редактора, начав стажером. Никто не может оспорить того очевидного факта, что в газете он был первым не по должности, а по умению. Коллеги это признавали. А в те годы в «Комсомолке» собралась целая плеяда талантливейших журналистов.

— В этом кругу авторитет у того, кто лучше держит перо, — говорил мне Константин Александрович Щербаков, известный критик, который в те годы работал в «Комсомолке». — И он хороший редактор. Это же таинство, когда из хаоса гранок вдруг возникает газетная полоса. Он чувствовал эту газетную полосу.

«Комсомольская правда» под его руководством, оставаясь органом такой идеологически косной организации, как ЦК ВЛКСМ, одновременно ходила в коллективных диссидентах, отваживалась проводить собственную линию и распространяла в читателях вольнодумство.

—Когда в те годы с гордостью говорили: «Мы все из комсомола!» — вспоминал Панкин, — я поправлял: «Извините, я из «Комсомольской правды». Хотя должен сказать, что люди, с которыми работал

вкомсомоле и к которым относился пренебрежительно, в дальнейшем оказывались куда порядочнее некоторых моих соратников и воспитанников.

—Какими же качествами надо было обладать, чтобы делать острую газету и при этом ладить с ЦК комсомола?

—Я с ними не ладил, я с ними заседал. Иногда благодаря моему присутствию мнения раскалывались. А вообще-то за время работы я получил строгий выговор от ЦК КПСС и строгий выговор от ЦК ВЛКСМ. Бывало, что мои собственные статьи снимались из номера. Ничего, мы не пугались, а иногда и выходили победителями.

А как же Панкин обходил бдительное комсомольское начальство?

— Он умел разговаривать с этими людьми на их языке, хотя это ему давалось непросто, — говорил

- 524 -

ШВЕДСКАЯ МОДЕЛЬ

В 1973 году Панкин ушел из «Комсомолки», чтобы стать председателем Всесоюзного агентства по авторским правам. ВААП создавался как идеологический инструмент — контролировать произведения литературы и искусства, идущие на Запад, отсеивать то, что неприемлемо. Говорят, что один главный редактор так выразился по этому поводу:

— Современного Белинского назначили Бенкендорфом. Посмотрим, что из этого выйдет.

Это был министерский пост, а он человек честолюбивый. Это была самостоятельная работа, а он человек властный, не любящий подчиняться, и эта должность предполагала широкое общение с деятелями культуры, что льстило либеральному литературному критику Борису Панкину. Как и в «Комсомолке», он умудрялся нравиться начальству и при этом многое сделать для писателей, драматургов, художников, для которых открылась возможность издаваться, ставиться и выставляться за границей и получать за это какието деньги. Прежде все гонорары доставались государству.

Либеральная линия Бориса Панкина вызывала раздражение его ортодоксальных коллег. Один из его заместителей Марат Васильевич Шишигин, бывший работник Отдела пропаганды ЦК комсомола, написал на Старую площадь жалобу:

«По некоторым произведениям решения об уступке прав принимает лично т. Панкин, не всегда считаясь с мнением экспертов. Так, например, он дал распоряжение об уступке прав на издание «Кончины» Тендрякова одному из финских издательств вопреки заключению Управления по вопросам художественной литературы о нецелесообразности уступки по соображениям идеологического порядка. Без обсуждения по приказу т. Панкина бывли рекомендованы для издания зарубежным издательствам не опубликованные в СССР рукописи В. Аксенова «Золотая наша железка» и братьев Стругацких «За миллиард лет до конца света».

Т. Панкин, по существу, поощрял действия писателя Ю. Трифонова, который в нарушение установленного порядка самовольно, минуя ВААП, заключил соглашение с западногерманской фирмой «Бертельсман» на издание в ФРГ своей повести «Дом на набережной» и получил от нее незаконно аванс в сумме 1500 марок. Вместо того чтобы заявить протест издательству, нарушившему генеральное соглашение с ВААП, и принять соответствующие меры к писателю Трифонову, признать его сделку незаконной, т. Панкин именно в это время демонстративно принял Ю. Трифонова…»

Марат Шишигин не нашел понимания в ЦК, его самого убрали из ВААП и устроили начальником главка в Государственный комитет по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.

Панкин заботился об издании за границей трудов вождей партии, и в частности министра иностранных дел Громыко. И в 1982 году получил назначение послом в Швецию. Панкин ехал в тихую мирную страну, а попал с бала на корабль. Накануне его приезда советская подводная лодка, потерпев аварию, всплыла у шведских берегов. Разразился скандал: шведы и без того подозревали, что советские подлодки постоянно заходят в их территориальные воды и занимаются шпионажем. В Москве отрицали эти обвинения. Возможно, даже и не врали. Но все настолько привыкли, что советская дипломатия постоянно врет, что, даже когда говорили правду, никто не верил.

—Что же там произошло в реальности, — спросил я Панкина, — это была ошибка капитана подлодки или он выполнял шпионское задание?

—Потом уже, когда стал министром, выяснил — это была ошибка. На лодке помимо командира находился адмирал с инспекционными целями. Адмирал и капитан выпили, поссорились и в результате

-526 -

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ В ЦЕНТРЕ ПРАГИ

Эдуард Шеварднадзе перевел Панкина послом в Прагу. Новым президентом Чехословакии стал знаменитый диссидент и драматург Вацлав Гавел. Имелось в виду, что литературному критику Панкину будет проще найти с ним общий язык, чем карьерному дипломату. Эта мысль пришла Шеварднадзе в голову после того, как в феврале 1990 года Гавел приезжал в Москву.

Проводив Гавела, министр отправил шифровку Панкину в Стокгольм: «В силу известных причин европейское направление вышло сейчас на передний план нашей внешней политики. Особенно бурно и неординарно развиваются события в странах Восточной Европы. Не буду скрывать, что нынешний уровень работы совпосольств в этих странах уже не удовлетворяет… Вот почему принято решение направить послами туда наиболее квалифицированных, опытных дипломатов, которые могли бы… помогать руководству страны вырабатывать и осуществлять политику на этом важном направлении. С учетом всех этих обстоятельств мы имеем в виду внести предложение о назначении вас послом в Чехословацкую Республику».

В Праге, как и в Стокгольме, Панкин тоже вел себя так, как считал нужным. Он охотно встречался с людьми, давал интервью, смело разговаривал с журналистами — не потому, что сам был журналистом, а потому, что был уверен в себе и не боялся. Он так и остался чужаком для мидовской элиты. Ему постоянно выговаривали за отклонения от принятой практики.

— Я, как мог, отбивался от них, — не без удовольствия вспоминает Борис Дмитриевич. — Писал в Москву: я всех ваших «табу» не знаю, потому и нарушаю какие-то неписаные правила, но дело делаю, и если нарушение оказывается во благо — так чего вам еще надо?

Коллектив пражского посольства тоже злился на посла. Дело было не только в идеологических разногласиях. Многочисленное советское посольство просто не могло смириться с тем, что рухнул коммунистический режим и закончилась удобная и сытая жизнь. Эти люди чувствовали себя в чужой стране полными хозяевами. Один пьяный советский дипломат, когда его остановили пражские полицейские, кричал на них:

— Наши танки здесь, а вы меня задерживаете?

Когда Панкин уже стал послом, было принято решение о выводе советских войск из Чехословакии. Военные в России просили не торопиться:

—Нам нужно время, чтобы подготовиться к их приему и размещению на советской территории. Чехи резонно отвечали:

—Мы ваши проблемы понимаем. Но когда вы в одну ночь ввели сюда войска, разве вы думали о том, где вы их разместите? А теперь у вас впереди полтора года.

Панкин был сторонником скорейшего вывода советских войск, как и командующий группой войск генерал-полковник Эдуард Аркадьевич Воробьев, впоследствии депутат Государственной думы.

—А вам было интересно перебраться из Стокгольма в Прагу? — спросил я Панкина.

—Еще бы! Прежде всего, у меня появилась возможность принести извинения за ввод советских

войск.

—Похоже, ваши извинения не очень помогли. Все равно Чехия, как и другие восточноевропейские страны, смотрит на Россию с подозрением, с опаской, с тревогой.

-528 -

— Если бы все было так легко — извинился, и будто ничего не было и все забыто. Так не бывает. Но мне кажется, что сожаление, идущее от души, не прошло незамеченным.

Утром 21 августа 1990 года советский посол пришел к тому месту, где сжег себя студент Карлова университета Ян Палах, и возложил цветы. Он был первым советским официальным представителем, который счел своим долгом сделать нечто подобное.

Студент Ян Палах покончил с собой в 1969 году в знак протеста против оккупации Чехословакии. 16 января двадцатилетний Палах купил белое пластмассовое ведро с крышкой и налил в него бензина на заправочной станции на той же улице, где обедал в студенческой столовой. На Главном почтамте оставил несколько писем. Примерно в четыре часа дня с ведром, полным бензина, он подошел к национальному музею в самом центре Праги. Снял крышку с ведра, облил бензином голову и одежду и зажег спичку. Нестерпимая боль погнала его через мостовую к тротуару. Прохожие, замершие от ужаса, увидели, как движется пламенный шар. На углу Ян Палах упал. Первым опомнился регулировщик уличного движения. Он набросил на горящего юношу свою шинель и сбил пламя.

За годы, прошедшие после смерти Яна Палаха, чешские журналисты подробно описали его короткую жизнь. Он был одинок, молчалив, вежлив и очень внимателен к окружающим. За год до смерти вместе со студенческим отрядом он побывал в Советском Союзе и сумел там добиться, чтобы бригада получала полноценное питание и чтобы все издевательства со стороны лагерного начальства прекратились. Он сделал это один, не устраивая собраний и не требуя от товарищей поддержки. В своих последних письмах он пишет о некой группе единомышленников, но никаких следов этой группы ни тогда, ни потом найти не удалось. Не придумал ли он эту группу, чтобы придать своим требованиям более солидный характер?

Его требования выглядят очень скромными. Главное из них — отменить цензуру и закрыть газету, которая приветствовала ввод в Чехословакию войск Варшавского договора. Ян Палах не требует от оккупантов немедленно покинуть страну. Его протест направлен не против власти чужой державы, с которой он ничего не может поделать, а против инертности внутри собственной страны, против медленного привыкания к самому ужасному. Он верит во внутреннее сопротивление. Он убежден, что, если интеллигенция, студенты и рабочие объединятся, единая воля народа заставит оккупантов уйти.

У него обгорело 85 процентов кожи. Но он жил еще четыре дня. Когда приходили мать и брат, старался улыбаться, хотя говорить для него уже было мукой. После его смерти медсестра уверяла, что последними словами Яна Палаха были:

— Никто не должен последовать моему примеру.

Слишком складная фраза, но она устраивала власть. На похоронах ректор университета и министр культуры заклинали студентов:

— Вы нужны стране живыми.

Но после смерти Яна Палаха и в Чехословакии, и в других странах Европы разные люди повторили его попытку выразить протест против оккупации страны. До последней минуты Ян Палах хотел знать, что изменил его поступок. Зашевелились ли люди, правительство?

— Этого слишком мало, — шептал он, когда медсестра читала ему газеты.

Он напрасно ждал каких-то известий. Руководители страны — Александр Дубчек, первый секретарь ЦК компартии, и Олдржих Черник, глава правительства, выразили его матери соболезнования, но ничего не сделали. Они еще у власти, но уже сдались, и поступок Яна Палаха их только пугает. Они искренне верят, что единственное, что нужно стране, — это порядок, спокойствие, нормализация. Вскоре они лишатся своих постов.

- 529 -