2. Путь техники

Об этом втором случае, когда путь художника начинает­ся с практики и техники, следует поговорить особо.

Стеша великий художник в своей области. Только самые дерзкие головы и самые мужественные сердца мо­гут мечтать о достижениях в своем искусстве, равноцен­ных Стешиным.

Что же сделало ее такой?

Только терпеливая, неотступная работа над выработкой в себе необходимых качеств и верной техники.

Всмотримся получше в этот процесс.

Во всех подобных случаях как качество, так и техни­ка (т. е. владение всем аппаратом, включая сюда и эти ка­чества) настолько врастают друг в друга (и наоборот: вы­растают один из другого), что становятся неотделимы.

И вырабатываются они вместе, и действуют вместе, и никак нельзя сказать, где кончается одно и начинается другое.

Так, например, развивается целый ряд качеств, до сих пор пребывавших в зачаточном состоянии (по той простой причине, что в практике они почти не употребляются): осо­бая чуткость и тонкость восприятий, связанных с надоб­ностями данной профессии. А рядом с этим появляется чрез­вычайная отзывчивость всего физического и психическо­го аппарата к сигналам, идущим из области, лежащей за порогом сознания.

И, наконец, возникает особого рода как бы «пассив­ность» — отдача всего себя тем тончайшим процессам, в которых сосредоточена самая суть техники данного ис­кусства. Как это определял Каро: «Я действую как бы по­мимо своей воли: руки ловят и бросают сами без моего рассудочного вмешательства. Как только я вмешиваюсь рассудком, — в то же мгновение система расстраивается и какой-нибудь из шариков оказывается на земле».

Таким образом, все вместе — и качество и техника — в процессе своего действия превращаются в одно единое: некое особой тонкости рабочее состояние, в котором тех­ника является иногда качеством, и качество — техникой.

Это новое свойство, приобретенное человеком, имеет ог­ромное влияние на весь его дальнейший путь. Перед ним открывается совершенно новый для него мир ощущений: в своем деле он уже все видит по-новому: более тонко, бо­лее глубоко, более точно и более реально. Он и мыслит в нем по-новому, и хочет по-новому...

Это — уже другой человек.

Стеша, вступившая в эту стадию своих достижений, — уже не та Стеша, что была в первые дни и недели своей работы. Теперь для нее уже по-другому стало раскрывать­ся ее искусство: она стала видеть в нем то, чего раньше не видела: она стала понимать самую суть, самую душу его.

А чем более она работала дальше, тем более росла и из­менялась внутренне и внешне, тем становилась сильнее, серьезнее, строже и умнее в своем деле. А вместе с этим — тем выше и выше становился ее профессиональный идеал.

Так, начав с простой, казалось бы, техники, и зарабо­тав ее, — она получила в придачу и самые высшие интел­лектуальные и моральные качества художника.

Но!!!...

Спешу оговориться! Огненными буквами хотел бы напи­сать эту оговорку: только верная работа над своей техникой приводит к таким полноценным и чудесным результатам.

У нас дело обстоит так: если актерская работа невер­на — она только портит и актерский творческий аппарат (убивая или калеча все его верные инстинкты), и всю его интеллектуальную, моральную и эстетическую душевную конструкцию^*.

Ничто так не извращает взгляд актера на его искусст­во, как приобретенная им неверная техника — все эти «тррр», «двигательная буря», «простота» без всякого ядpa внутри, «изображальчество», «подача в публику» и проч. и проч... весь этот спасительный для ремесленника ассор­тимент «производственных» приемов. Он-то и прививает актеру больше всего мысли, что его искусство и есть не что иное, как это вот, довольно-таки несложное, ремесло.

Более добротное или менее добротное — это в зависи­мости от требований театра, в который его закинула судьба.

И чем больше так неверно актер работает, тем больше он грубеет, глупеет в своем деле и теряет всякое чутье к кра­соте, к ее тонкостям и нюансам и тем дальше отходит от того высокого идеала, который, может быть, и мелькал в мечтах когда-то, в начале его пути.

А если теперь он прочтет или услышит где-то слова о вы­сокой миссии служения человечеству при помощи его искусства, —пожалуй, теперь он способен только изде­ваться над ними. Эти струны у него уже не звучат — они оборваны.