Источники

Абеляр Пьер История моих бедствий. (разн. изд.)

Гуго Сен-Викторский. Семь книг назидательного обучения или Дидаскаликон //Антология педагогической мысли христианского Средневековья. Т. 2. М.,1994

Иоанн Гарландский. Поэтика //Проблемы литературной теории в Византии и латинском средневековье. М.,1982

Иоанн Сольсберийский. Металогик// Памятники средневековой латинской литературы X-XII веков. М.,1972

Петр Альфонси. Учительная книга клирика. // Памятники средневековой латинской литературы X-XII веков. М.,1972

Литература

Баткин Л.М. Итальянские гуманисты: стиль жизни и стиль мышления. М., 1978 (гл. 1)

Бахтин В. Школьная жизнь в Париже XII века // «Средневековый быт» Л.,1928

Безрогов В.Г. Сущностные черты средневековой педагогики // Послушник и школяр, наставник и магистр: Средневековая педагогика в лицах и текстах. М.,1995

Берман Г.Д. Западная традиция права: Эпоха формирования. М., 1994

Гаспаров М.Л. Поэзия вагантов,, Поэзия вагантов.М.,1975

Карсавин Л.П. Монашество в средние века М.,1992

Ле Гофф Ж. Интеллектуалы Средневековья. М., 1997.

Петров М.Т. Итальянская интеллигенция в Эпоху Ренессанса. Л., 1982. (Введение)

Тихонова-Клименко О.В. Парижский Малый мост// «Средневековый быт» М.,1928

Уваров П.Ю. Школа и образование на Западе в средние века// Послушник и школяр, наставник и магистр: Средневековая педагогика в лицах и текстах. М.,1995

Хэскинс Ч. О возрождении XII века// Богословие в культуре средневековья. Киев, 1992.

Лекция 2

УНИВЕРСИТЕТСКАЯ КОРПОРАЦИЯ;

УНИВЕРСИТЕТСКИЕ СТЕПЕНИ

*

Когда концентрация интеллектуалов достигала в городе своей «критической массы» в некоторых учебных центрах на рубеже XII-XIII вв. спонтанно формировались корпорации. Ранее школу мог без особых проблем мог открыть каждый, кто получил от местных церковных властей разрешение-лиценцию. Из «Метало­гика» Иоанна Сольсберийского мы узнаем об 11-ти таких школах в Париже, где в 30-х-40-х гг. XII в. он учился или же преподавал сам. Никакой ассоциации магистров и студентов на первых порах не существовало.

Городские гильдии и иные корпорации складывались с целью взаимопомощи, улаживания внутренних конфликтов и чтобы противостоять натиску извне. Такой внешней «агрессивной средой» для интеллектуалов были прежде всего горожане. Они имели немало оснований выступать против пришлых и буйных школяров, и, как это нередко бывало, распространять на студентов и магистров право репрессалий (т.е. если школяр убегал с места преступления или скрывался от кредиторов, гнев горожан мог излиться на его земляков или же вообще на любого подвернувшегося под руку студента или магистра). Естественным защитником интеллектуалов в городе была церковь, которая и выдавала лиценции на преподавание. Но городские власти не торопились признать верных сынов церкви в этих буйных пришельцах, среди которых было немало мирян. Поэтому первые хартии, выданные магистрам и студентам государями (Болонье в 1158 Фридрихом Барбароссой, Парижу в 1200 Филиппом II Августом) лишь закрепляли их местную церковную юрисдикцию и предписывали чиновникам заботиться о спокойствии ученых. Вероятно, те и сами проявляли какую-то инициативу, подавая коллективную жалобу суверену, например. Однако о корпорации можно говорить лишь тогда, когда магистры и студенты получили высокую степень независимости и от местных церковных властей.

В Париже эта борьба была выражена ярче, чем в других центрах. Магистров здесь возмущала легкость, с которой канцлер собора Нотр-Дам выдавал лицензию магистрам, не обладавшим достаточными знаниями, но щедро заплатившим. К тому же он порой требовал от лиценциатов вассальной присяги. Озабоченность магистров тем, что их станет слишком много и что упадет престиж парижской науки, действительно, напоминает мотивации ремесленников, создающих свои корпорации. Основывая свое объединение, спаянное взаимной клятвой - «университет» (общеиз­вестно, что словом «universitas» на первых порах обозначали любую корпорацию), магистры апеллировали в Рим. Там их движение нашло положительный отклик. Иннокентий III (как мы помним, сам преподававший в Болонье и Париже) тем самым усиливал влияние папства и мог лучше контролировать более упорядоченное преподавание. Ведь именно к нему взывал уже знакомый нам епископ Турнэ.

После ряда конфликтов с парижанами, королевскими чиновниками, парижским епископом и его канцлером «университет магистров и студентов города Парижа» получил к 1231 г. окончательное оформление, подкрепленное наличием папской хартии и собственных печатей. Новая корпорация регулировала правила преподавания и присуждения степеней (бакалавра, магистра, лиценциата, доктора), обладала своей юрисдикцией и получала право «сецессии» - прекращения занятий или переноса их в другой город в случае нарушения своих прав.

Париж, Болонья, Оксфорд, Монпелье - редкие примеры спонтанного образования университетов из старых центров. Многие прославленные школы XII в. так и не стали университетами - в упадок приходит преподавание в Салерно, Шартре, Лане. А подавляющее большинство университетов возникли уже в результате произвольного акта: сецессии из соседнего центра (универ­ситеты в Виченце, Ареццо, Падуе, Кембридже, Анжере) или учреждения церковными или светскими властями (1220 - Саламанка, 1224 - Неаполь, 1229 - Тулуза).

В XIII в. победу городской модели интеллектуализма можно считать свершившимся фактом. Об этом помимо прочего свидетельствует и бегство монастырской учености в города. Не только новые «городские» ордена - доминиканцев и францисканцев, но и вполне традиционные конгрегации - клюнийцы, цистерцианцы и даже отшельники-картузианцы стремятся обосноваться при университетах, готовить здесь кадры для своих орденов, вести преподавание.

В следующем столетии университеты продолжали распространяться по Европе. В 1348 г. Император Карл IV основывает знаменитый Пражский университет. Его примеру вскоре последовали многие германские правители - университеты открываются в Вене, Гейдельберге, Эрфурте, Кельне. Они обычно основывались в традиционных центрах образованности, где им предшествовали соборные или орденские школы. Власти, субсидирующие новую корпорацию, обычно приглашали опытного консультанта - ученого, имевшего опыт университетской деятельности. В большинстве случаев при этом уставы и программы Парижского университета служили моделью.

Не все университеты приживались удачно. Эфемерным оказался университет в венгерском Пече. Университетам Вены и Кракова основанным в 1364 г. пришлось ждать несколько десятков лет прежде чем действительно стать учебными центрами. Иногда основанию университета противились горожане, прикидывая возможные беспокойства от студентов (как это было в Барселоне), иногда - королевская власть, опасаясь, что выгоды судейской карьеры отвлекут горожан от коммерции и ослабят поступления в казну (как в случае с Лионом).

XV в. некоторые называют временем упадка университетов - они берутся под более жесткий контроль местными властями, порой утрачивают свой интернациональный характер, и не порождают мыслителей первого ранга. Однако в этот период становится ясно, что ни одно политическое формирование, претендующее на самостоятельность не может обойтись без своего университета.

Университеты, как впрочем, и любая городская корпорация никогда не были полностью независимы. Во внутриуниверситетские конфликты вмешивалось папство (временный запрет на преподавание по «книгам о природе» Аристотеля, борьба с парижским аверроизмом, конфликт университетов с «нищенствующими монахами», борьба с учением Уиклифа в Оксфорде), а позже - и светская власть, участвуя в борьбе «наций» в Праге (Кутно­горский эдикт 1409), или философских школ (попытка Людовика XI запретить номинализм в Париже в 1474). Но надо отметить, что всякий раз к папе или королю апеллировали сами магистры, и к тому же всегда решение высших властей опротестовывалось университетами же.

К концу XV века было основано 86 университетов. Только в единичных случаях число студентов и магистров измерялось на тысячи (Париж, Неаполь, Болонья, Оксфорд, Саламанка). Обычно речь шла лишь о сотнях, а то и о десятках человек. Но несмотря на многочисленные различия университеты образовывали единую систему со схожими принципами организации, унифицированными требованиями и иерархией степеней, однотипными программами.

**

Среди студентов можно было встретить как детей и подростков, так и убеленных сединами старцев. Обучение обычно начиналось лет с пятнадцати. Прослушав определенное число курсов на факультете свободных искусств («артистическом») студент становился сначала бакалавром, а потом и магистром искусств. В уставах оговаривалось, что эту степень мог получить человек не моложе 21 года, проучившийся уже не менее семи (в некоторых университетах - пяти) лет. Магистр получал право на преподавание, но мог и продолжить обучение на одном из высших факультетов - медицины, права, теологии. Наиболее длительным оно было на теологическом факультете - 12-15 лет, где последовательно обретались степени «курсора» (бакалавра-репетитора), «библикуса» (комментирующего Библию), «сентенциария» (допу­щенного преподавать по книге «Сентенций» Петра Ломбарда), бакалавра «формати» (участвующего во всех диспутах), лиценциата (об­ладателя «права преподавать повсюду») и наконец, степень доктора теологии - означавшая наивысшую компетентность. Студенты из монашеских орденов получали степень по облегченной схеме, что рождало постоянные конфликты внутри университета. На иных факультетах обучение длилось в среднем 7- 9 лет. К концу Средневековья наметилась тенденция к сокращению сроков обучения. Конечно, в действительности делалось немало уступок, позволяющих сократить необходимый срок пребывания в университетах (за взятки, из уважения к происхождению или сану соискателя или чтобы привлечь студентов в какой-нибудь новоиспеченный университет ).

Несмотря на бесконечное разнообразие уставов основные принципы преподавания были повсюду схожи. Утром читались курсорные или ординарные лекции (lectio). Преподаватель зачитывал текст книги, затем выделял основную проблему и разбивал ее на подвопросы. На вечерних, экстраординарных лекциях уже другие преподаватели (ими могли быть и бакалавры) растолковывали, повторяли утреннюю тему, либо же останавливались на специальных вопросах. Умение выделять вопросы (questio) считались важнейшим. Не меньшее внимание уделялось умению вести полемику. Обычные, ординарные диспуты (disputatio) проводились еженедельно. Событием, привлекавшим много публики были диспуты «о чем угодно» (quodlibet). Проводимые согласно особому кодексу чести, они напоминали турниры. Часто затронутые темы носили фривольный характер, но иногда касались злободневных политических вопросов.

C современной точки зрения университетская система образования была поразительно неэффективна - степень «магистра искусств» получало никак не более трети студентов, записавшихся в университет, и лишь единицы добирались до степеней на высших факультетах. Но это нисколько не снижало привлекательности университетских степеней, престижа и влияния университетов.

При том, что всегда существовали альтернативные формы преподавания и организации интеллектуальной деятельности («Stu­dia» монашеских орденов, домашнее обучение, позже - гуманистические кружки и академии, городские школы и др.) университеты обладали неким уникальным свойством, отличавшим «Высшую» или «Всеобщую» школу (Studia generalia) от школ местных (Stidiа particularia) или «незаконных» (leninoma), не получивших хартии: «Большие различия в них происходят от того, что в законных школах готовятся воины и господа наук увенчиваются лаврами, чтобы радоваться как одеждам, так и особым свободам; они пользуются также особым уважением как светских, так и духовных глав не менее, чем уважением народа и такие магистры и господа наук титулуются похвальным образом. В незаконных школах сколько бы магистры не кормились своей деятельностью, она не связана с привилегированным титулом, из чего следует, что само имя магистра двусмысленно по большей части. «- писал анонимный автор XIV века.

Главное заключалось в том, что степень, присужденная Университетом должна была признаваться во всем Христианском мире (licencia ubique docendi - называлась основная университетская степень). Гарантом этого выступала универсальная власть, выдавшая хартию университету и не признать полноценность степени значило бросить вызов этой власти. Такой властью было прежде всего папство. Привилегии могли выдавать и императоры, и короли (в особенности те из них, кто считал себя «императором в своем королевстве»), но такие университеты также становились полноправными «Studium generale» лишь после обретения ими папской хартии. И хотя бывали нарушения принципа всеобщности степеней (в Париже, например, магистров из других университетов неохотно допускали к преподаванию без дополнительных экзаменов), он декларировался всегда, даже тогда, когда, как принято считать, университеты стали носить более локальный характер. Даже если происходило установление более тесного контроля властей над университетской корпорацией, они сохраняли главное - право независимого присвоения степеней, что гарантировало научно-педагогической деятельности свободу, неслыханную ни на мудром арабском востоке, ни в ученой Византии.

Важным свойством степени была ее принципиальная общедоступность. Дело не ограничивалось одними декларациями. Разветвленная система университетской благотворительности и сравнительно с поздними эпохами невысокие расходы на обучение открывали доступ в университеты не только для представителей социальной элиты. От половины до двух третей студентов составляли выходцы из бюргерских и патрицианских слоев, но были в университетах и дети крестьян. Хотя некоторые привилегии знати и сохранялись в университетах, они не были определяющими - сын рыцаря мог претендовать на то, чтобы первым пройти экзамен, но не на то, чтобы быть от него освобожденным. Главное, что степень снимала социальные различия. И если в середине XIII в. сир Жуанвиль при дворе Людовика Святого еще мог попрекнуть родителями-виланами королевского духовника, Робера де Сорбонна, основателя прославленной коллегии, то на исходе Средневековья даже многочисленные враги не смели намекнуть Эразму (вы­пускнику Монтегю - коллегии для бедных, основанной в Парижском университете) на его сомнительное происхождение.

Мы надеемся впоследствии более подробно рассмотреть внутреннюю жизнь и быт университетов, равно как и многообразие их отношений с горожанами. Пока отметим, что часть европейской элиты, причем достаточно деятельная ее часть, проходила через плавильный котел университетской культуры. В течение многих лет им прививались рационалистические доктрины, умение логически мыслить и обосновывать свою точку зрения. Кроме того, за долгие годы студенты привыкали избирать ректора, прокуроров, казначеев землячеств, заслушивали их отчеты. Каждый имел право выступить и без всякого опасения аргументировать свою позицию. Они учились отстаивать права корпорации и права каждого из ее членов. И когда эти бывшие студенты получали реальную власть, они могли служить городу или принцу, или церкви, могли быть людьми беспринципными, жестокими или ограниченными, но полностью вытравить из себя навыки этой академической свободы они уже не могли.

Итак, университет мог придавать человеку особое социальное качество, признаваемое во всем Христианском мире. Причем такой «социальной магией» обладали, пусть и в весьма ограниченном объеме, даже низшие степени. И более того - престиж, отводимый в обществе магистру - лиценциату, понемногу распространялся на всех людей, занятых умственной деятельностью.