In terra pax hominibus bonae voluntatis.

ПАЛЕСТРИНА

Любви мистерия!

Ощущаю через глубокую ночь

Чрез наслажденье силой духа

Блаженное человечество

Внутренне близким.

Любящий звук – –

(Потолок кажется раскрывшимся; задний план исчезает;

видно, как весь блеск ангелов и неба

наполняет всю сцену, так что лишь собственно Палестрина

остается в темноте.)

ЛУКРЕЦИЯ

Мир!

(Тут фигура Лукреции начинает бледнеть.)

ПАЛЕСТРИНА

К все наводняющему счастью

Я вознесен!

Земная слава далеко осталась позади.

Лишь блаженный взгляд благодарности

Шлю я в вышину,

Восхваляя внутри

Вечную силу любви,

Которая мир принесла.

Мир – –

ХОР АНГЕЛОВ

Gloria in excelsis Deo,

Gratias tibi!

Laudamus te!

Glorificamus te!

Dona nobis pacem!

(После высшей точки подъема при «Gloria in

excelsis» одновременно с силой пения

уменьшается яркость освещения. Во время последних

тактов пения перед взором совершенно исчезают все видения вместе

с Лукрецией. В комнате снова как

Vorher, doch nicht wie am Anfang dieser Szene finstere

Nacht, sondern anbrechender Morgen. Von ferne hört man

mit zunehmender Stärke die Glocken des erwachenden Roms.

Palestrina war nach den letzten Noten der Messe wie

erschöpft in den Sessel zurückgesunken; der rechte Arm

hängt herunter, die Feder ist seiner Hand entfallen;die Notenblätter liegen auf dem Tisch und Boden zerstreut.

Er schläft tief. So verbleibt er bis zum Schluss des Aktes.)

Siebente Szene

Dann erscheint plötzlich Silla an der Türe, er winkt, nachdem

sein Blick auf den schlafenden Meister gefallen, dem noch

nicht sichtbaren Ighino, beide wollen mit Singebüchern zur

Morgenübung kommen.

SILLA

Ighino, sieh doch, komm herein!

IGHINO

(tritt auf, erschrickt beim Anblick des Vaters)

Mein Vater – Silla, was geschah?

SILLA

Nichts, nichts! – Du siehst, er schlief nur ein.

Ighino, aber sieh’ doch da!

(Er hat die beschriebenen Notenblätter bemerkt und sammelt

sie leise vom Tisch und Boden auf.)

IGHINO

Ach Silla, welches Glück! Er hat etwas geschrieben!

SILLA

Die ganze Nacht wohl ist er wach geblieben!

(Sie gehen mit den Blättern ans Fenster, um beim Scheine

des Morgenlichts das Geschriebene zu lesen; sie blättern

und lesen eifrig.)

Die alte Art – doch nicht so schwer.

IGHINO

Es scheint mir ganz besonders schön.

Aus jeder Note spricht doch er!

SILLA

Jedoch – kaum ist es zu versteh’n –

(bedenklich)

’ne ganze Messe, wie ich merk’!

Der alte Mann, und eine einz’ge Nacht –

Ich glaube nicht, dass grade dieses Werk

Dem alten Meister grosse Ehre macht.

Zweiter akt

VORSPIEL

Trident; eine grosse, saalartige Vorhalle im Palast des

Fürstbischofs Madruscht. Die Halle ist nahezu fertig zu der

Abhaltung einer letzten gemeinsamen Vorberatung vor einer

feierlichen Session, zu einer sogenannten „Generalkongregation“

hergerichtet. Auf beiden Seiten der Bühne laufen zwei

Halbkreise von Bänken und Stühlen, die für die Kardinäle,

Kardinallegaten und Nuntien bestimmt sind. Auf der Bühne

sind zunächst Kardinallegat Bernardo Novagerio, in seiner

Nähe, der Zeremonienmeister Ercole Severolus.

прежде, но не темная ночь, как в начале этой сцены,

а наступающее утро. Издали слышны

с возрастающей громкостью колокола пробуждающегося Рима.

Палестрина после последних нот мессы

в изнеможении опускается назад в кресло; правая рука

свисает вниз, перо из его руки выпадает;

нотные листы лежат разбросанные на столе и на полу.

Он глубоко спит. В таком положении он остается до конца акта.)

Седьмая сцена

Затем внезапно в дверях появляется Силла, он делает знак рукой, после того, как

его взгляд падает на спящего мастера, пока еще

невидимому Игино, оба явились с певческими книгами на

утреннюю практику.

СИЛЛА

Игино, посмотри же, войди внутрь!

ИГИНО

(появляется, пугается от вида отца)

Мой отец – Силла, что произошло?

СИЛЛА

Ничего, ничего! – Ты видишь, он лишь спит.

Игино, но посмотри ж сюда!

(Он замечает исписанные нотные листы и собирает

их тихо со стола и с пола.)

ИГИНО

Ах, Силла, какое счастье! Он что-то написал!

СИЛЛА

Вероятно, всю ночь он бодрствовал!

(Они подходят с листами к окну, чтобы при сиянии

утреннего света прочитать написанное; они листают

и старательно читают.)

Старая манера – но не столь тяжело.

ИГИНО

Все это мне кажется особенно прекрасным.

Ведь из каждой ноты говорит он!

СИЛЛА

И все же – это трудно для пониманья –

(задумчиво)

Целая месса, как я вижу!

Старый человек, и за единственную ночь

Я не верю, чтобы как раз это произведенье

Доставило старому мастеру большой почет.