Uchebnik_missiologii

Богослужебный язык

«Апостол языков», св. Павел, в связи с вопросом о глоссолалии18 (говорении языками), прямо подчеркивает миссионерскую функцию языка богослужения, то есть его влияние на людей, его обращенность к людям, а не только к Богу: «Кто говорит на [незнакомом] языке, тот говорит не людям, а Богу; потому что никто не понимает [его], он тайны говорит духом; а кто пророчествует, тот говорит людям в назидание, увещание и утешение. Кто говорит на [незнакомом] языке, тот назидает себя; а кто пророчествует, тот назидает церковь. Желаю, чтобы вы все говорили языками; но лучше, чтобы вы пророчествовали; ибо пророчествующий превосходнее того, кто говорит языками, разве он притом будет и изъяснять, чтобы церковь полу- чила назидание. Теперь, если я приду к вам, братия, и стану говорить на [незнакомых] языках, то какую принесу вам пользу, когда не изъяснюсь вам или откровением, или познанием, или пророчеством, или учением? И бездушные [вещи], издающие звук, свирель или гусли, если не производят раздельных тонов, как распознать то, что играют на свирели или на гуслях? И если труба будет издавать неопределенный звук, кто станет готовиться к сражению? Так если и вы языком произносите невразумительные слова, то как узнают, что вы говорите? Вы будете говорить на ветер. Сколько, например, различных слов в мире, и ни одного из них нет без значения. Но если я не разумею значения слов, то я для говорящего чужестранец, и говорящий для меня чужестранец. Так и вы, ревнуя о [дарах] духовных, старайтесь обогатиться [ими] к назиданию церкви. А потому, говорящий на [незнакомом] языке, молись о даре истолкования. Когда я молюсь на [незнакомом] языке, то хотя дух мой и молится, но ум мой остается без плода. Что же делать? Стану молиться духом, стану молиться и умом; буду петь духом, буду петь и умом. Ибо если ты будешь благословлять духом, то стоящий на месте простолюдина как скажет: «аминь» при твоем благодарении? Ибо он не понимает, что ты говоришь. Ты хорошо благодаришь, но другой не назидается. Благодарю Бога моего: я более всех вас говорю языками; но в церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других

18 В древней Церкви существовал особенный дар Святого Духа — «глоссолалия» (от греч. glиssa — язык, речь, наречие, и lalšw — говорить, болтать, лепетать), то есть «языкоговорение», которое было особой молитвенно-про- роческой речью, произносимой на неведомом языке (по некоторым толкованиям, на «праязыке», существовавшем у людей до вавилонского разделения).

351

Принципы и методы миссионерской деятельности

наставить, нежели тьму слов на [незнакомом] языке... Когда вы сходитесь, и у каждого из вас есть псалом, есть поучение, есть язык, есть откровение, есть истолкование, — все сие да будет к назиданию. Если кто говорит на [незнакомом] языке, [говорите] двое, или много трое, и то порознь, а один изъясняй. Если же не будет истолкователя, то молчи в церкви, а говори себе и Богу» (1Кор. 14.2-19,26-28).

Свт. Феофан, затворник Вышенский, писал о назидательной ценности всего, что написано на церковно-славянском языке, и о необходимости новых переводов именно как о миссионерской (в широком смысле слова) потребности: «Наши богослужебные песнопения все назидательны, глубокомысленны и возвышенны. В них вся наука богословская и все нраво- учение христианское, и все утешения и все устрашения. Внимающий им может обойтись без всяких других учительных христианских книг. А между тем большая часть из сих песнопений непонятна совсем. А это лишает наши церковные книги плода, который они могли бы производить, и не дает им послужить тем целям, для коих они назначены и имеются. Вследствие сего новый перевод церковных книг богослужебных неотложно необходим» (Собр. Писем, вып. 2, пис. 289). Таким образом, вся назидательная, миссионерская ценность языка молитвы и того, что на нем написано, пропадает, если этот язык настолько сильно удаляется от родного, что перестает быть понятным.

Проблема непонятности богослужебного языка и необходимости тех или иных языковых реформ была глубоко осознана Русской Церковью в ходе подготовки к Поместному Собору в начале XX в. В предсоборных «Отзывах епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе» около половины архиереев высказалась по этой проблеме. Подавляющая часть выступала за исправление старых переводов, либо за новые переводы на цер- ковно-славянский язык (появился даже термин «новославянский язык»), а также за специальные «комментирующие» богослужение издания для мирян, и лишь очень немногие — за перевод самого богослужения на русский язык.

Один из примеров — высказывание преосв. Иакова, архиеп. Ярославского: «Богослужебные книги наши изложены на церковно-славянском языке, от которого общеупотребляемый русский язык далеко ушел в своем развитии. В богослужебных книгах много речений устаревших, непонятных не только

352

Богослужебный язык

мирянину, не получившему образования, но и священнику, получившему специальное богословское образование. Что такое «амфо», «прoсти», «плесне и глезне», «ровенник», «сходники», «гаждение», «вресноту» и т.д.? Немало и таких слов, которые, хотя и употребляются теперь, но совсем с другим значением, например: «судьба», «понос». Точно так же немало встречается и целых выражений, где за греческой расстановкой слов или слишком буквальным, механическим переводом едва уловляется смысл. Чтение и пение их по этой при- чине не имеет назидания. И возвышеннейшее богослужение наше из-за пристрастия к умершему языку превращается в непонятное словоизвержение для поющих, читающих и слушающих... Необходимо немедленно приступить к новому переводу богослужебных книг на новославянский язык, всем понятный и вразумительный».

Говорилось о «новославянском языке, подобном языку чина литургии или Евангелия, с полным приближением его синтаксической конструкции к речи русской», причем подчеркивалось, что это «дело насущной и первой необходимости» (Стефан (Архангельский), еп. Могилевский). О важности «нового славянского перевода богослужебных книг, чем можно будет предупредить требование иных служить на русском обиходном языке», писал и будущий Святейший Патриарх Тихон (Белавин). Отме- чалась преемственность такого нового перевода и его отличие от перевода на русский: «Язык богослужения — старый и неисправный — должен быть приспособлен к пониманию молящихся, не утрачивая в то же время своих славянских особенностей» (отзыв из Олонецкой духовной консистории). По сути дела, ставился вопрос не о «реформе» как таковой, а о сохранении цер- ковно-славянского языка (для понимания людей, именно как языка, а не внешнего атрибута), и необходимых для этого изменений в самом церковно-славянском языке.

В плане решения проблемы богослужебного языка как миссионерской проблемы нужно строго различать два подхода. С одной стороны, это изменение богослужебного языка, новые переводы, редакции (например, русифицирующие), наконец, новый «извод» церковно-славянского языка и т.д., то есть все то, что всегда имело место в церковно-славянском языке (до XVIII в.), позволяло ему поддерживать живую связь с древнерусским языком и в то же время отделять библейский контекст употребления слов от бытового. С другой стороны, воз-

353

Принципы и методы миссионерской деятельности

можно не органическое изменение богослужебного языка, а его механическая отмена, переход на язык быта и светской культуры; при этом, естественно, тексты молитвословий и богослужения будут прочитываться в контексте бытовой сферы и светской культуры — такое прочтение будет задано самими механизмами языка, вне желаний того или иного человека19. И если для ранее воцерковленного человека подлинно церковный смысл молитв и богослужения уже известен (и перевод на русский язык его не собьет со смысла), то для невоцерковленного он подменится секулярным, обмирщенным прочтением этих текстов20. Последнее никак не может служить целям миссионерства.

Против второго подхода, отменяющего особый язык молитвы как таковой, неоднократно высказывались с позиций науки выдающиеся ученые современности, например, академик Д.С. Лихачев. Ученый писал: «Непонятность» богослужения лишь усилится, если языком его станет разговорный (обыденный, обывательский) язык, не имеющий всех богословских нюансов в своем словаре».

4) Современное восприятие богослужебного языка: Проблема использования языков в богослужении (и любых

реформ) наталкивается на особенности восприятия богослужебного языка в сознании верующих. Можно условно наметить три типа отношения к церковно-славянскому языку как к богослужебному, которые в том или ином виде присутствуют в современном сознании православных христиан:

а) Статус священного начинают приобретать сами языковые формы, в сознании людей «сакрализуется» звучание слов и их написание. Если что-то изменить в этих формах, в уже существующих текстах, то, в представлении таких людей, это повлечет за собой искажение истины. А потому лю-

19При этом надо помнить, что переводится текст, а не отдельные слова. Невозможно просто «оставить отдельные слова без перевода»: новый контекст будет задавать их новое прочтение. Даже простое «Помилуй» в русском контексте также обнаруживает совсем иные ассоциации, чем в церковно-славян- ском, а перевод русским словом «прости» никак не соответствует глубине цер- ковно-славянского значения.

20Причем факт такого секулярного восприятия богослужения другим человеком невозможно будет непосредственно увидеть человеку воцерковленному, поскольку ему самому доступно правильное понимание текста; такое неправильное восприятие станет заметным позже, по результатам.

354

Богослужебный язык

бой перевод, любая новая редакция и т.д. с их точки зрения уже не допустимы. Такое наделение силой не содержания, а лишь звучания текста, по своей сути, является магическим отношением к языку, подобным тому, какое встречается в каббале, или в язычестве по отношению к заклинанию. Подобное восприятие есть пережиток дохристианского сознания и в определенном смысле «обрядоверие» и не соответствует ни опыту Церкви, зафиксированному в ее истории, ни ее учению.

Иногда «защитники буквы» видят в церковно-славянском языке святыню наподобие икон, несущую особую благодать, и потому неприкосновенную. Обычно сторонники такого взгляда ссылаются на «намоленность» языка, на то, что он «освящен традицией», а посему благодатен; при этом данные обороты речи фактически подменяют догматическое учение Церкви (согласно которому не «намоленность», происходящая от людей, освящает

èявляется источником благодати — источником освящения и благодати является только Сам Бог). В этих случаях стоит помнить, что «освященными» и «намоленными» объявляются по- чему-то формы, восходящие к редакциям XVII в., и существенно отличающиеся от древнейших лингвистических редакций (в том числе и Священного Писания), употреблявшихся в Русской Церкви в XI или, например, XVI вв., и хорошо известных церковной науке21.

Кроме того, стоит помнить, что святость образа (например, иконы) не связана с какими-либо требованиями к исключительной сохранности ее первоначальной формы (отсутствия иконописных поновлений, реставрации, киота или ризы,

èт.п.). Наконец, при любых рассуждениях о мистическом характере церковно-славянского языка и преимущественной ценности этого мистического характера для Церкви (по сравнению со способностью языка нести смысл), необходимо помнить приведенные выше слова ап. Павла из 14-й главы 1-го послания к Коринфянам.

Близко к описанному подходу и фактическое отождествление Христа, присутствующего в Церкви «во все дни до скон- чания века» (Мф. 28.20), с теми или иными национально-

21 Однако нелепо было бы утверждать, что «благодатность» святынь возникает в Церкви только в XVII в., или что период последних трех веков — это период особой, «преизбыточествующей» благодати в Церкви, воспрещающей изменение каких бы то ни было традиций и устоев.

355

Принципы и методы миссионерской деятельности

религиозными формами (временными по своему характеру). При таком отношении нация «присваивает» себе Истину, превращает ее из Благой вести «даже до края земли» в часть своего собственного культурного наследия, в «свою» веру, намертво закрепляя ее за теми или иными богослужебными формами (например, языковыми) именно из отождествления Православия с национальной культурой, «культурой предков»22. Здесь аргументами становятся слова о том, что «русский народ любит церковно-славянский язык без всяких исправлений, пусть и не особо понимает его», что эти формы языка «освящены народной историей» (как многовековой историей их употребления) и т.д. Корни такого отношения — в подмене религии национальной идеологией, в желании придать временным по своей природе национальным формам религиозности (как и любым формам национальной культуры) абсолютный, «веч- ный» характер и смысл, отождествить национальную культуру с Истиной и оправдать исключительность нации в собственном мировоззрении.

б) Противоположное отношение: церковно-славянский язык, в силу своей непонятности для людей, его не знающих, отвергается или умаляется. Предлагается использование русского языка в богослужении не в качестве языка «изъяснений», но в качестве основного и единственного языка богослужения. В этом случае имеется некритическая оценка таких понятий, как «понимание» (проблема «непонимания» сводится исключительно к языку, в то время как не учитывается вообще проблема возможного «неправильного понимания» на русском языке), и «родной язык» (в угоду тем или иным теориям игнорируется фактический опыт Церкви, всегда имевшей в употреблении «церковно-национальные», а не просто «родные» языки). Тем самым, вместе с языком отвергается и многовековая традиция Русской Православной Церкви. В этих случаях полезно помнить, что молящиеся в православном храме не «выслушивают» богослужение (как «потребители», предъяв-

22 Можно вспомнить, что традиционное наименование Православия в XIX в. было «Греко-российская вера». «Церковное Предание» здесь отождествляется с «родной стариной», а эта родная старина становится священной сама по себе. Происходит подмена: не церковность (в глубоком смысле слова) становится критерием святости жизни народа, а напротив, народ и народность объявляется de facto критерием святости, в том числе и самой Церкви, и церковной жизни (например, языка богослужения).

356

Богослужебный язык

ляя к нему требования «комфортности»), а полноценно уча- ствуют в нем, действуют, стремясь к освящению и духовному росту — и эта духовная работа должна быть отражена и в языке. Помнить, что миссия — это не просто ориентация на интересы «внешних» («захожан»), которые чего-то не понимают в Церкви, — это путь, который помогает «внешним» перестать быть таковыми.

Оба вышеуказанных типа восприятия церковно-славянского языка ведут к потере богослужебного языка как такового. В первом случае теряется понимание церковно-славянского языка (если утрачивается понимание, то язык воспринимается лишь в каче- стве внешнего атрибута богослужения). Во втором случае окон- чательно «узаконивается» потеря языка (понимание которого было уже утрачено раньше).

в) Третий тип отношения к церковно-славянскому языку соответствует исторически зафиксированному опыту Церкви и ее учению, и в то же время он соответствует и современным науч- ным представлениям о языке как особом единстве «сферы выражений» (знаков) и «сферы значений», он не разрывает эти два плана и не мыслит язык лишь как «форму».

В основе такого подхода — отношение к языку как способу передачи слова Божия и способу достижения цели миссии — евхаристического общения; иными словами — миссионерское отношение к языку. Язык используется для благовествования, для провозглашения Царства Божия и призыва к «перемене мысли», покаянию (и здесь в качестве языка проповеди и языка изъяснений может использоваться и обыч- ный язык — именно ради передачи слова Божия и вести о Христе). Но так же язык непосредственно служит не только для рассказа о Христе и Царстве Божием, но и для евхаристического общения, для присутствия этого Царства Божия, этой «Жизни будущаго века» уже в настоящем времени. С его помощью приносится «словесная жертва», на нем звучат слова Христа и людские молитвы Духу Святому, вводящие реальность «грядущего эона» в человеческую жизнь. Такой язык, служащий на богослужении для присутствия в земной жизни воплощенного Слова Божия, Самого Христа, в буквальном смысле отлагает все «житейские попечения», формирующие «сферу понятий» языка быта, потому что слова в контексте особого богослужебного языка оказываются чуждыми бытовых ассоциаций.

357

Принципы и методы миссионерской деятельности

Относясь к языку как к способу благовествования и средству достижения локальной цели миссии (то есть евхаристического общения), третий подход направлен на сохранение этих функций языка. В отношении богослужения это значит, что он направлен на сохранения языка богослужения, что всегда было свойственно церковной традиции. Если священный текст становится непонятным или понимается неправильно, его необходимо перевести заново — именно для сохранения вышеуказанных функций языка как носителя слова Божия (таким образом, только в новых переводах и редакциях возможно сохранение функционирующего языка).

Кроме того, в тех же миссионерских целях требуется и изъяснение богослужения, и в нем может непосредственно использоваться обычный язык. Очевидно, что при изъяснении — проповеди, толковом переводе и т.д., при использовании обычного языка есть возможность уточнять смысл слов именно с помощью разъяснений, толкований, и нет нужды в смыслообразующем «разграничении контекстов» (чем всякий «комментарий» к священным текстам, будь то проповедь или параллельный перевод, и отличается от самого священного текста). Русская Православная Церковь традиционно использует на богослужении, в соответствии с «принципом использования разных языков», как минимум два различающихся языка — богослужебный церковно-славянский и обычный литературный язык как язык для «изъяснений», язык церковной проповеди.

В итоге, можно сказать, что при первом подходе язык объявляется не средством, а источником освящения, во втором же, полагая язык средством, предлагается действовать «без разбора средств», а точнее, по принципу «цель оправдывает средства». В третьем же случае язык полагается средством благовестия и средством богослужения и евхаристического общения, и в зависимости от этих целей к средству предъявляются соответствующие требования.

5) Современное состояние богослужебного языка:

Сегодня среди ученых — лингвистов и филологов преобладает мнение, что церковно-славянский язык не является для носителей русского языка «иностранным» или «мертвым» языком; эти языки мыслятся взаимосвязанными, взаимодополняющими, образующими единую систему. Однако, что ка-

358

Богослужебный язык

сается богослужебного языка, то многие церковно-славянс- кие тексты в их нынешней форме, к сожалению, не понятны носителю современного русского языка, особенно каноны, стихиры и псалмы. Это часто приводит к печальной ситуации, когда на общем богослужении каждый из присутствующих молится «для себя» (священник, хор и народ). Здесь по-пре- жнему актуальными остаются приведенные выше слова свт. Феофана Затворника о необходимости новых переводов на церковно-славянский язык, а также новых, исправленных редакций (что и будет естественным способом реформирования языка23). В 1907-1917 гг. работала Комиссия по исправлению богослужебных книг под руководством митрополита Сергия (Страгородского), будущего патриарха всея Руси; при сохранении церковно-славянского языка комиссия существенно прояснила смысл правленых текстов, заменяя непонятные синтаксические формы и слова на новые, заимствуемые из современного русского языка. Однако работа комиссии не была закончена из-за революции (было осуществлено лишь несколько изданий Триодей)24.

Вопрос о реформировании богослужебного языка был поставлен на Поместном Соборе 1917 г., но не был решен (из-за роспуска Собора большевиками). Доклад, подготовленный соответствующим подотделом Собора, имеет сегодня рекомендательный характер; он включал в себя, во-первых, тезисы о том, что «Славянский язык... должен сохраняться и поддерживаться как основной язык нашего богослужения. ...Необходимо принять меры к широкому ознакомлению с церковнославянским языком богослужения как чрез изучение его в школах, так и путем разучивания церковных песнопений с прихожанами для общего церковного пения», а кроме того, содер-

23Нужно понимать, что главной проблемой является не абстрактное «непонимание языка», то есть его отдельных слов и выражений, а непонимание конкретных богослужебных текстов. В контексте богослужения многие непонятные слова не мешают общему пониманию смысла текста, а текст может быть куда более понятен, чем отдельные составляющие его слова. Поэтому может ставиться задача исправления, редактирования и перевода текстов, но не задача абстрактного «реформирования языка».

24Нужно признать, что комиссия осуществляла не только лингвистическое, но и богословское редактирование некоторых церковно-славянских текстов, что сегодня вызывает неоднозначное отношение. Поэтому во второй половине XX в. издания церковных книг осуществлялись по старому, неправленому варианту.

359

Принципы и методы миссионерской деятельности

жал предложения о параллельном чтении Евангелия на разных языках, о создании комиссии по исправлениям церковнославянских книг и новым переводам, о частичном возможном использовании русского и украинского языков для богослужебных целей.

Применительно к вопросам понятности богослужения и богослужебных переводов профессор П.П. Мироносицкий высказывался так: «Нам не следует охранять мертвость цер- ковно-славянского языка, как что-то ценное, и его отграни- ченность от русского языка, как от иного». Проблема обновления богослужебного языка должна быть решена таким образом, «чтобы дать волю давно начавшемуся историческому процессу, который сочетал славянский язык с русским в одно органическое и живое целое. Пусть славянский язык становится все живее, благодаря русскому, а русский все богаче, благодаря славянскому» (Речь на акте Богословского института 11/24 мая 1921 г.).

Что касается последнего вопроса, то сегодня существует не один вариант перевода на русский язык всего корпуса основных богослужебных текстов, которые могут использоваться для изъяснения. В отношении Священного Писания, главным текстом на русском языке, по сути, выполняющим изъяснительную роль, является так называемый «Синодальный» перевод Священного Писания. Синодальный перевод Священного Писания на русский язык, осуществленный благодаря свт. Филарету Московскому, существует уже около полутора столетий, он освящен не только церковной традицией и многими годами душеспасительного прочтения, но и имеет церковное благословение Священноначалия для литургического употребления в миссионерских целях.

Однако даже этот перевод вызывал и вызывает в церковной среде разное отношение. Известны трудности, с которыми столкнулся свт. Филарет при осуществлении Синодального Перевода: ему противостоял ряд иерархов Русской Церкви, а также некоторые чиновники, считавшие такой перевод недопустимым. До того времени, как известно, все попытки перевести Писание на русский язык заглушались. И лишь благодаря его личному влиянию и иерархическому положению, в Русской Православной Церкви появляется Синодальный перевод Священного Писания, который, к сожалению, до сих пор признается еще не все-

360