5 курс / Сексология (доп.) / Лики_и_маски_однополой_любви_Лунный_свет_на_заре_Кон_И_С_

подчинена потребности рожать и воспитывать детей, причем эта потребность удовлетворяется в семье, движимые сексуальным и социальным импульсом мужчины создают все общественные и политические институты. Главная предпосылка общественной жизни, по Шурцу, — «инстинктивная симпатия» между мужчинами, из которой вырастают все социальные связи, патриотизм и воинские доблести, а также, естественно, и гомоэротизм.

До конца 1960-х годов антропология сексуальности и тем более — гомосексуальности была рискованным и малопочтенным занятием. Если медики могли оправдать свой интерес соображениями профессионального порядка, то у гуманитариев он выглядел «нездоровым». Английский историк Литтон Стрэчи говорил, что хотел бы написать книгу «Сексуальная жизнь англичан», наподобие знаменитой книги Бронислава Малиновского

«Сексуальная жизнь дикарей» (1928), но ее пришлось бы издавать на Новой Гвинее. Американская антропологическая ассоциация при письменном опросе своих членов в 1970 г. с трудом собрала необходимое число голосов под резолюцией о необходимости сравнительного изучения гомосексуальности. Сейчас эта тематика представлена везде и всюду.

В том же направлении развиваются исторические науки. До XX в. история однополой любви в основном ограничивалась Древней Грецией и Римом,

причем античная педерастия изображалась приглаженной и выхолощенной.

Хотя крупнейший немецкий филолог-классик Ульрих фон Виламовиц-

Меллендорф (1848—1931) часто упоминал в своих трудах древнегреческую любовь к мальчикам, он неизменно подчеркивал духовный и преимущественно созерцательный характер этих отношений. Спорить с этим было рискованно. Книга швейцарского модельера Генриха Хессли (1784— 1864), который доказывал, что «греческая мужская любовь» была телесной,

была сразу же запрещена.

В XX в. положение постепенно изменилось. Большим влиянием пользовались труды немецкого филолога-классика Пауля Бранда (1875—

1930), печатавшегося под псевдонимом «Ганс Лихт». Французский историк Анри-Ирене Марру в книге «История воспитания в классической древности»

(1948) рассматривает античную педерастию как особый институт социализации и передачи духовных ценностей. В 1976 г. американский ученый Берн Баллог опубликовал обобщающую работу по истории необычных форм сексуальности, включая гомосексуальность, написанную не в традиционно-сексологическом ключе, а в духе обычной социальной истории2 . Английский историк искусства сэр Кеннет Довер построил свою классическую работу «Греческая гомосексуальность» (1978) главным образом на исследовании росписей на вазах3 . Развернулась дискуссия о социальных функциях древнегреческой педерастии и ее связи с обрядами инициации мальчиков и традициями мужского воинского братства и т, д.

С появлением первых обобщающих работ о юридическом и социальном положении содомитов в средние века возник острый спор о позициях католической церкви: всегда ли она преследовала гомосексуалов или же раннее средневековье было периодом относительной терпимости?

Скрупулезное текстологическое исследование Библии и раннехристианских текстов, касающихся однополой любви, показало, что многие из них трактуются упрощенно и неверно. Множество специальных исторических и искусствоведческих работ посвящено эпохе Возрождения, елизаветинской Англии, французскому Просвещению, немецкому романтизму и конечно же викторианской Англии. Тщательно изучены «антигомосексуальные» скандалы и судебные процессы конца XIX — начала XX в. и история преследования гомосексуалов в гитлеровской Германии.

Первопроходцем истории гомосексуальности в России стал в 1970-х годах американский литературовед Семен Карлинский, за которым последовали Лора Энгельштейн, Ева Левин, Александр Познанский, Диана Бургин и другие. Историки-феминистки вырвали из забвения историю лесбийской любви, которой исследователи-мужчины не замечали, и сделали эволюцию

романтической дружбы и любви между женщинами важным элементом социальной истории и истории культуры. Консолидации сил и повышению профессионального уровня историков немало способствовало создание в

1991 г. «Журнала по истории сексуальности» («Journal of the History of

Sexuality»).

Быстрый рост числа исторических исследований вызвал спрос на новые теоретические идеи. Главным событием здесь явилась трехтомная «История сексуальности» (1976— 1984) Мишеля Фуко. До появления этой книги все историки были, так сказать, наивными эссенциалистами. Не сомневаясь в том, что однополая любовь и приверженные ей люди, как бы их ни называли,

существуют реально и объективно, историки описывали их исторические приключения и злоключения, как к ним относились в разные эпохи и т. д.

Философ Фуко, который был по образованию психопатологом и одно время работал в психиатрической клинике, сказал, что это методологически неверно. Сексуальное желание подвижно и текуче, оно не существует вне своего осознания и символизации конкретными человеческими обществами и воплощается в определенных формах разговора, дискурса. Важно не то, что люди делают, а что они говорят. Хотя Викторианская эпоха считается периодом резкого усиления антисексуальных репрессий, люди никогда столько не говорили и, следовательно, не думали о сексуальности, как в то время! Речь, слова — не просто выражение наших чувств и мыслей, но формы социального контроля.

Подобно Фрейду, Фуко интересуется, прежде всего, скрытыми,

подавленными формами сексуальности. Но эта репрессия — не индивидуально-психологическая (неприемлемая информация вытесняется из сознания в бессознательное), а социокультурная (общество блокирует осознание нежелательных чувств, препятствуя появлению языковых средств,

необходимых для их обозначения и выражения). Фуко интересует не столько археология речи, сколько археология молчания.

Отправная точка теоретической рефлексии Фуко — история гомосексуальности как самого главного (хотя всем известного)

общественного секрета (и личного секрета самого Фуко). Согласно психоанализу, чтобы избавиться от невроза, человек должен вытащить его из мрака на свет, перевести содержание своего бессознательного в сознание.

Фуко берет на себя как бы роль социального психоаналитика.

Поскольку античность знала понятие однополой любви, но не знала понятия гомосексуальности и не классифицировала людей по этому признаку,

древние греки могли спокойно сравнивать плюсы и минусы любви к мальчикам и к женщинам, эти отношения не внушали им страха.

Средневековое христианство делило все человеческие действия, включая сексуальные, на правильные и неправильные, но разница между праведниками и грешниками оставалась все же относительной.

Субстантивировав гомосексуальное желание и превратив его носителей в особую породу людей — «гомосексуалов», буржуазное общество создало новые формы социального (медицинского, правового, педагогического)

контроля, а тем самым и репрессии.

Идеи Фуко стали знаменем социального конструктивизма. Фуко освободил историков (и вообще гуманитариев) от наивного материалистического натурализма, абсолютизации «твердых фактов», научил их видеть за текстом

— контекст и особенно подтекст. Гомосексуальность оказалась социальным конструктом, коренящимся не в психике индивида, а в общественном сознании.

Но исторические и сравнительные исследования невозможны без какой-то дозы эссенциализма. «Желание», которое анализировал Фуко, было исключительно желанием активного сексуального субъекта-мужчины;

женщины и «пассивные» гомосексуалы выступают у него только в роли объектов. Фуко недооценивает диалогичность эротических дискурсов,

которые, как и половой акт, суть взаимодействие партнеров, так что вопрос,

кто кого «трахнул», может быть предметом спора.

Коль скоро однополая любовь — социальное явление, ее нельзя понять без участия социологии. Вклад социологов в ее изучение не сводится к опросным исследованиям, о которых я говорил выше. Ими разработаны теоретические парадигмы гомосексуальности, которыми пользуются все общественные науки4 .

Самая емкая из них— теория сексуального сценария, предложенная американскими социологами Джоном Гэньоном и Уильямом Саймоном в противовес, с одной стороны, психоанализу, а с другой — механистическим и когнитивным теориям5 . Согласно сценарной парадигме, предвосхитившей многие идеи Фуко, сексуальность в целом, хотя и опирается на определенные биологические предпосылки, детерминирована исторически и культурно.

Сексуальное «желание» (влечение) к лицам собственного пола/гендера встречается у разных типов людей и может возникать не только в детстве, но и на более поздних стадиях жизненного пути. В отличие от Кинзи, Гэньон и Саймон считают, что эротические предпочтения вытекают не из нашего животного наследия, а из специфических стимулов и значений,

предлагаемых современной культурой.

Сексуальные сценарии, как и сами гендерные отношения, историчны и меняются у нас на глазах. Более широкий и мобильный круг общения и более диффузная структура Я облегчает принятие собственных гомоэротических желаний и делает сексуальные предпочтения современного человека более гибкими, подвижными и многовариантными. Многие желания, отношения и свойства, которые в условиях преследований и секретности казались взаимоисключающими, стали выглядеть взаимодополнительными. Границы однополой любви становятся при этом более размытыми, а вопрос «Кто я — гомо или гетеро?» — менее насущным, с этой неопределенностью можно

жить. Нужно говорить не о сексуальности и гомосексуальности, а о сексуальностях и гомосексуальностях.

В то же время процесс формирования гомосексуального сценария отличается от гетеросексуального аналога. Гетеросексуальность обычно противопоставлялась гомосексуальности как моральный и биологический монолит, не требующий объяснения. Кинзи сохранил оба полюса, но превратил дихотомию в континуум, признав его нормальным по всей длине.

Со сценарной точки зрения разнополые и однополые эротические отношения

— две разные загадки, и вопрос, почему мужчины и женщины желают друг друга, не должен затемняться вопросом, почему некоторые мужчины желают мужчин, а некоторые женщины — женщин.

В отличие от теории сценария, сосредоточенной главным образом на содержании сексуальности, сетевой (network) анализ помогает изучению ее структурных аспектов. Человек выбирает сексуальных (как и несексуальных)

партнеров не из безграничного множества случайных индивидов, а из определенного, социально и пространственно ограниченного круга общения

—соседей, сослуживцев и т. п., которые образуют первичный круг (network)

его общения. Изучение гомосексуальной субкультуры начинается с локализации круга потенциальных сексуальных партнеров, мест (бары,

клубы, пляжи, дискотеки и т. п.), где они встречаются, знакомятся и проводят время, и типичных для каждого из них этикета и правил поведения

(американский социолог Лод Хамфриз описал поведение мужчин в общественных туалетах). На этой основе возможен и систематический анализ партнерских отношений.

Социально-психологическая теория маркирования близка к сценарной, но сложилась до и существует автономно от нее. Поскольку во многих обществах гомосексуалы — угнетенное и осуждаемое меньшинство,

принадлежность к нему ассоциируется с множеством отрицательных качеств,

образующих клеймо, ярлык (label) или стигму. Буквально стигмой

называется несмываемый отличительный знак, большей частью — отрицательный, выжженный или вырезанный на теле. Но чаще это слово употребляется в переносном смысле. Стигматизация, наложение стигмы может иметь разные формы и проявления —физические(уголовное преследование, лишение свободы), экономические (запрет на профессии,

увольнение с работы), нормативные (запрещение вступать в брак) или символические (оскорбительные шутки), — но всегда означает угнетение и дискриминацию. Она не только осложняет межгрупповые отношения, но накладывает отпечаток на психику и самосознание соответствующего меньшинства, порождая пониженное самоуважение, неврозы и многие другие черты, которые американский социолог Эрвинг Гофман называет

«испорченной идентичностью»6 . Такие черты, которые часто наблюдались у гомосексуалов и которые психоанализ считал имманентным свойством и порождением «сексуальной перверзии», могут быть и на самом деле часто являются продуктом дискриминации и предубеждения. Стигма и страх перед ней действуют как самореализующееся предсказание: мальчик, которого сверстники считают неженкой и дразнят «педиком», начинает сомневаться в своей маскулинности, завидовать более сильным мальчикам и в конце концов принимает навязанную ему роль, которую сам же считает унизительной. Интернализованная гомофобия, усвоенное отрицательное отношение к собственной сексуальности — самая массовая и мучительная психологическая проблема гомосексуалов. Однако существуют и другие стратегии обращения со стигмой. От их выбора во многом зависит судьба человека и его поведение в критических ситуациях.

Существенный вклад в изучение гомосексуальности внесли и социологи марксистской ориентации. Американский социолог Дэвид Гринберг в книге

«Конструирование гомосексуальности»7 (1988) обобщил практически весь известный исторический и антропологический материал по этому вопросу,

но в первую очередь он выделяет социально-структурные, классовые детерминанты гомосексуальности. С марксизма начинал и английский

социолог Джеффри Уикс, хотя в дальнейшем, под влиянием Фуко, он стал уделять больше внимания культурно-символическим, нежели социально-

структурным факторам8 .

Однополая любовь всегда, хотя зачастую скрытно, отражалась и преломлялась в литературе, искусстве и массовой культуре. Искусствоведы,

филологи и культурологи анализируют тексты, которые допускают и даже предполагают множественное, альтернативное прочтение, причем текстами являются не только художественные образы и произведения, но и сами жизни, биографии авторов.

Одни исследователи стараются раскрыть, как сексуальность автора отражается в его произведениях или как определенные типы гомоэротики преломляются в литературе и искусстве данной исторической эпохи, то есть акцент делается на отражении. Других больше волнует, как произведения искусства или тип культуры формируют, конструируют гомосексуальное желание. Очень интересно сравнение гомосексуальных автобиографий с современными им медицинскими патографиями.

Личная жизнь автора, отраженная в его дневниках, переписке и документах,

и его художественные произведения — взаимосвязанные, но принципиально разные тексты, которые непонятны друг без друга и в то же время несводимы друг к другу. Читатель, не знающий о гомосексуальности Оскара Уайльда,

никогда не поймет «Портрет Дориана Грея». Но прилично ли копаться в чужом белье, которое обычно считается грязным, тем более что роман — не только «об этом»? И если нам удастся поставить все точки над i, чего будет больше — прояснения или упрощения?

Где границы нашего права анализировать и реконструировать частную жизнь человека, который не хотел выставлять ее напоказ? Спрашивая себя, хотел бы имярек, чтобы его интимные переживания обсуждались посторонними людьми, я большей частью отвечал себе: «Нет!» Но когда я спрашивал себя,

хотел бы он, мучаясь своими жизненными проблемами, опереться на аналогичный опыт другого, заведомо достойного, человека, я так же категорически отвечал: «Да!»

Кроме этических («имею ли я право?») есть методологические («как я могу это сделать?») проблемы. Соотношение гомосоциальности (склонность общаться преимущественно с лицами своего собственного пола/гендера) и

гомофилии (эмоциональное предпочтение лиц своего пола/ гендера) с

гомоэротизмом и гомосексуализмом всегда проблематично. Старая литература стыдливо обходила эту проблему. Современные исследователи,

вооруженные психоанализом и семиотикой и свободные от викторианской застенчивости и чопорности, напротив, склонны к размыванию границ и трактовке любой эмоциональной близости между лицами одного пола как гомоэротической и гомосексуальной. Иногда эта «эпистемология чулана»9

работает успешно, раскрывая скрытый, глубинный гомоэротизм изучаемых персонажей. Но подчас это просто пародия на науку.

Множество исследований однополой любви связано с феминизмом.

Антропологи-феминистки (Маргарет Мид, Кэрол Вэнс, Шерри Ортнер,

Харриет Уайтхед, Мишель Росальдо и др.) не только привлекли внимание ученых к специфически женским проблемам, включая лесбийскую любовь,

но и помогли по-новому взглянуть на многие общие тенденции.

Феминистский подход означает не столько изменение предмета исследования, в фокусе которого оказываются не мужчины, как было всегда,

а женщины, сколько то, что все вопросы рассматриваются главным образом с женской или, шире, с гендерной точки зрения (подобно тому, как марксизм рассматривает все с точки зрения классовых интересов). Применительно к нашей теме, феминистки, по сути дела, заново открыли феномен лесбийской любви и соответствующие сексуальные идентичности, которые в прошлом замалчивались либо изображались упрощенно и карикатурно.

Геи и лесбиянки не только объекты, но и субъекты научного дискурса. «Геевско-лесбиянские исследования («gay and lesbian studies) превратились в автономную и быстро растущую область знания. Не говоря уже о многочисленных исследовательских организациях, специализированные центры или кафедры этого профиля существуют в нескольких американских

(Сан-Франциско, Нью-Йоркский городской университет) и

западноевропейских (Утрехт, Амстердам, Бремен) университетах. Учебные курсы читаются в большинстве американских университетов. Во всех профессиональных научных сообществах есть соответствующие секции или исследовательские группы. Издается огромное количество научной литературы, причем ее печатают самые престижные академические и коммерческие издательства. Старейший научный междисциплинарный журнал «Journal of Homosexuality» (главный редактор профессор Джон Де Чекко) существует уже 25 лет. В Германии с 1987 г. издается литературоведческий журнал «Forum. Homosexualitat und Literatur» (редактор

— профессор Вольфганг Попп) и т. д.

В 1990 г. известный американский исследователь Уэйн Дайнз с небольшой группой сотрудников опубликовал двухтомную «Энциклопедию гомосексуальности»10 , а затем 13-томную серию «Исследования гомосексуальности»11 . Издано несколько аннотированных библиографий,

биографических словарей12 и обзорных работ общего характера.

Лесбигеевские исследования имеют и собственные теоретические подходы.

В 1970—1980-х годах их главной заботой было определение геевской и лесбийской идентичности: кто мы такие, в чем наша сущность, чем мы хотим и должны стать? В 1990-х годах была провозглашена новая теоретическая ориентация, так называемая «квир-теория». По мнению ее сторонников,

прежние социальные теории имели три главных недостатка: 1)

недооценивали значение гендера и сексуальности; 2) были андроцентричными, их отправной точкой неизменно были мужские