1 курс / История медицины / Очерки_по_истории_кафедры_физиологии_Военно_медицинской_Академии

Глава 3

ОТ СЕЧЕНОВА ДО ПАВЛОВА (1870-1895 гг.)

16 января 1871 г. конференция заслушала «предложение начальника Академии от 14 января, что с увольнением профессора Сеченова кафедра физиологии остается вакантной и поэтому он просит членов конференции Академии о предложении на эту кафедру кандидатов». В том же собрании конференция выделяет из своего состава комиссию в составе профессоров Сорокина, Заварыкина, Зинина, Хлебникова, Грубера, Забелина

иБалинского «для подробного рассмотрения ученых трудов, прав

истепени способности к занятию вакансии преподавателя физио-

логии тех кандидатов, которые будут предложены для ее замещения»1.

Уже на следующем заседании конференции выясняются имена кандидатов, представляемых для замещения кафедры, оставленной Сеченовым. С. П. Боткин совместно с Равичем и Ландцертом выдвигают кандидатуру Циона. Заварыкин, Богдановский, Бородин, Флоринский и Шестов — выступают с кандидатурой экстраординарного профессора медицинской физики Харьковского университета — А. Шкляревского.

Кроме этих кандидатов были предложены А. Голубев, представлявшийся ранее Сеченовым на кафедру гистологии, и К. Устимович (выдвинутый Бородиным и Сорокиным). Голубев и Устимович сняли свои кандидатуры, и таким образом комиссии оставалось решить вопрос только в отношении Циона и Шкляревского. Тем не менее работа комиссии продолжалась необычайно долго —больше года. В течение этого срока преподавание курса физиологии вел проф. Заварыкин.

1 Протоколы Конференции Медико-хирургической академии, 1871, стр. 1.

41

Объем представленного комиссией доклада был необычайно велик — около 15 печатных листов, и его чтение происходило

ввечерних заседаниях конференции 23 февраля, 1, 8 и 11 марта. Кроме того, 8 марта проф. Балинский представил отдельный разбор трудов обоих кандидатов, не согласившись с мнением комиссии. Отчет комиссии был необычен не только по объему, по и по своему содержанию, что и вызвало замечание начальника академии, сказавшего, что внешняя форма его и тон изложения не вполне соответствуют общепринятым академическим формам. Однако предложение начальника об изменении редакции некоторых мест доклада встретило решительные возражения со стороны членов конференции, которые и высказались в том смысле, что для ученых отчетов не существует обязательной формы, которая могла бы стеснять свободное выражение мнений, представляемых

вколлегиальное учреждение.

Последующие за этим инцидентом выборы дали 11 голосов

впользу Циона (из 26 голосовавших членов конференции) и 14

впользу Шкляревского (из 25 голосовавших).

Министерство, которое не удерживало Сеченова, взяло под свою защиту Циона. После провала голосования начальник академии обратился за отзывом о научных достоинствах Циона к Гельмгольцу, Кл. Бернару, Людвигу, Брюкке и Пфлюгеру. которые дали о нем самые лестные отзывы. Столь же лестный отзыв дал о кандидате и царский министр народного просвещения Делянов, который, подписывая аттестацию Циону, в том же самом году писал попечителю Новороссийского учебного округа,

вподчинение которому в Одесский университет перевелся Сеченов: «г. Сеченов имеет репутацию отъявленного материалиста, который старается проводить материализм не только в науку, но и в самую жизнь ... вменяю себе в обязанность обратить внимание Вашего Превосходительства на вышеозначенную сторону репутации г. Сеченова и покорнейше прошу Вас сообщить мне: можете ли Вы иметь уверенность, что преподавание г. Сеченова

вНовороссийском университете и близкие его отношения к юношеству не будут иметь вредные последствия на его нравственное развитие и не повлияют вредным образом на спокойствие в университете».

Все это имело своим результатом обращение Н. И. Козлова к военному министру. Указав на неколлегиальные действия комиссии, представившей два отдельных мнения, неправильность отказа от обсуждения каждого из них в отдельности и, наконец, нарушение конференцией закона, выразившееся в разрешении профессору Заварыкину более года занимать две кафедры (гистологии и физиологии), Козлов констатировал, что тем самым конференция утратила право на выбор профессора, которое закон в таких случаях возлагает на военного министра. В ответ на это представление 14 июля 1872 г выборы конферен-

42

ции были отменены и ординарным профессором физиологии назначен Цион. Вместе с тем военный министр признал, что «составленный профессором Заварыкиным ученый разбор ни по форме своей, ни по характеру содержания не соответствует достоинству высшего образовательного учреждения», и вменил конференции «в обязанность на будущее время не допускать подобной резкой и раздражительной полемики».

Цион, ставший руководителем кафедры, заявил, что преподавание чисто экспериментальной науки многочисленной аудитории связано с большими затруднениями. Хотя демонстративные опыты должны играть господствующую роль в подобном преподавании, однако необходимость постоянных повторений этих опытов для каждой группы слушателей сделала бы всякое систематическое изложение невозможным. «Я поэтому, — писал Цион, — остановился на том, что одни лекции посвящаю чисто систематическому изложению физиологии, а другие, параллельно с ними идущие, — изложению методов исследования и как можно более обширным и наглядным демонстрациям».

Цион демонстрировал эксперименты почти по каждому из разделов курса. Широко применяя графическую регистрацию физиологических процессов, он сумел превратить все основные физиологические эксперименты в наглядные демонстрации. Разделив слушателей курса, количество которых составляло около 300 человек, он демонстрировал важнейшие опыты лекционного курса в вечерние часы.

Цион издал двухтомное руководство по физиологии «Курс физиологии» в 1873 и 1874 гг., составленное из стенограмм его лекций в академии. Дополнением к этому теоретическому курсу являлась изданная им в 1876 г. «Methodik d. Physiologischen Experimenten». Стремясь к распространению своей известности за рубежом, он издал ее только на немецком языке. Цион получил большие по тому времени суммы для приобретения весьма ценных аппаратов почти что для каждого из разделов физиологии. Имеются данные о том, что все или, по крайней мере, большинство приборов, изображенных в «Методике» Циона, принадлежало кафедре физиологии. В двух комнатах помещения лаборатории им было сгруппировано все необходимое для вивисекций; 4-я комната предназначалась для химических работ, наконец существовало особое помещение для работ по электрофизиологии и органам чувств.

Единственным постоянным помощником Циона, обеспечивавшим лекционные демонстрации, был студент 3-го курса С. Чирьев, окончивший к тому времени естественный факультет Петербургского университета.

Однако пребывание Циона на кафедре оказалось недолговременным. Причиной этого, с одной стороны, были разногласия между Ционом и рядом членов конференции, а с другой — реши-

43

тельные выступления против него со стороны студенчества. Уход Циона из академии приобрел характер общественно-поли- тического события. Это определялось в первую очередь тем, что в «ционовской истории» приняло участие революционно настроенное студенчество. К тому же следует указать на то трудное положение, в котором находилась в период начала 70-х годов академия, когда остро стоял вопрос о ее переходе из ведения военного министерства в министерство народного просвещения.

Натянутые отношения, которые возникли у Циона с рядом его товарищей по конференции, были отчасти предопределены историей его появления в академии и, кроме того, усугублены рядом бестактных шагов с его стороны.

Еще более неблагоприятно складывались отношения Циона со слушательской массой. Одной из причин этого являлась требовательность Циона на экзаменах, нередко сочетавшаяся с грубым и издевательским тоном по отношению к экзаменующимся.

В требовательности на экзамене не было, конечно, ничего дурного. Однако в ту пору, в начале 70-х годов, вопрос об экзаменах имел особую окраску, которая определялась рядом обстоятельств и, в первую очередь, неблагополучием учебного процесса в академии.

Однако было и другое обстоятельство, которое имело не менее серьезное значение для острого состояния вопроса об экзаменах. Оно заключалось в том, что при переходе с одного курса на другой обязаны были экзаменоваться только стипендиаты, то есть приблизительно 1/5 часть всех слушателей, принадлежащих к наименее обеспеченной части студенчества. В отношении их-то и проявил Цион свою строгость экзаменатора. Надо к тому же учесть, что радикально настроенную, демократическую молодежь отвлекали от систематических занятий многочисленные общественные обязанности, и это учитывалось многими членами профессорской коллегии, но не Ционом.

Экзаменационная практика Циона была только одним из поводов к развязыванию конфликта. Бестактные и неумные поступки Циона были лишь внешней, непосредственной причиной событий, получивших позднее название «Ционовской истории». Истинной причиной беспорядков, вышедших за стены академии, в которых власти совершенно справедливо увидели политическую демонстрацию, явился хорошо организованный протест против реакционных взглядов и поведения Циона и его реакционной тактики, одним из наиболее ярких проявлений которой были его выпады против Сеченова. Он начал их в конференции, продолжил в выступлениях на лекциях и публичных выступлениях и перенес затем на страницы научной печати. В особенно яркой форме он осуществил свою попытку подорвать авторитет Ивана Михайловича в своей речи «Сердце и мозг», произнесен-

44

ной на торжественном акте Медико-хирургической академии 21 января 1873 г.

Непосредственной причиной ухода Циона из академии послужили направленные против него студенческие волнения в октябре 1873 г. В январе 1874 г. военный министр рекомендует Циону еще задержаться за границей, куда он уехал вскоре после начала студенческих волнений. Цион охотно пользуется этим предложением, настаивая, однако, на сохранении полного содержания.

Однако эта политика министерства не принесла желательных результатов, так как натолкнулась на решительное сопротивление прогрессивных общественных кругов и встретила неожиданное препятствие в предельно бестактном поведении самого Циона.

Прибыв из-за границы в начале 1875 г., он уже не был допущен к чтению лекций. В августе того же года его отчисляют от должности профессора, но он остается на службе в военносанитарном ведомстве.

Свою дальнейшую службу Цион продолжает в должности финансового агента и осведомителя царского правительства во Франции. Уличенный Витте в попытке сыграть на понижении курса русского рубля. Цион, отказавшись приехать в Россию для объяснений, через печать лишается русского гражданства

иправа возвращения в Россию.

Суходом Цнона кафедра физиологии становится вакантной,

ивозникает вопрос об ее замещении. Начальник академии пытается разрешить этот вопрос сейчас же после того, как Непокойчицкий роняет фразу об «освобождении академии от Циона». Пользуясь случаем, Я. А. Чистович упоминает о Сеченове. Недалекий генерал «согласился, что действительно было бы очень хорошо» таким приглашением Сеченова завершить круг событий, разыгравшихся около кафедры физиологии.

Чистович, не теряя времени, написал С. П. Боткину с просьбой немедленно снестись с Сеченовым. Оба они — и Чистович

иБоткин — не видели политической стороны тех событий, которые

вих представлении ограничивались стенами академии и являлись результатом интриг главного военно-медицинского инспектора, Юнге, Ландцерта и неправильной информации ими военного министра. Дальновиднее их был Сеченов, который по телеграфу ответил, что он благодарит за предложение, но принять места никак не может.

Учебный 1874/75 год прошел крайне неблагоприятно. Экзамен был поручен приват-доценту Устимовичу и производился в присутствии профессоров Эйхвальда и Юнге, а кабинет передали в ведение проф. Ландцерта. В середине января 1875 г. лекции по физиологии начал читать проф. Ф. В. Овсянников, тепло встре-

45

результаты. Это остро ставило вопрос о постоянном преподавателе физиологии.

В 1875—1876 гг. преподавание физиологии поручается приватдоценту К. В. Ворошилову, а проведение экзаменов — профессору Заварыкину. В 1874 г. предложение занять кафедру получает приват-доцент В. В. Пашутин, однако он отказался от сделанного ему предложения. В связи с отъездом Ворошилова в Казань преподавание физиологии поручается «частному доценту» Ивану Романовичу Тарханову, который выставляется профессором А. П. Доброславиным на заседании конференции (март 1876 г.) в качестве одного из кандидатов на замещение кафедры физиологии.

Одновременно с Тархановым были названы кандидатуры Сеченова и Ковалевского.

При просмотре протоколов заседаний конференции о судьбе предполагавшегося конкурса не удается ничего выяснить; однако в мае 1877 года на заседании конференции оглашается приказ о назначении «состоящего при окружном военно-медицинском управлении кавказского военного округа» И. Р. Тарханова «экстраординарным профессором академии».

Иван Романович Тарханов родился в 1846 г. в Тбилиси. Первоначально Тарханов слушает лекции на естественном отделении Петербургского университета (физиологию читал тогда

Ф. В. Овсянников). Затем, уйдя из университета, он поступает

вМедико-хирургическую академию (1864), занимаясь физиологией начиная со II курса почти исключительно у И. М. Сеченова.

Уже будучи студентом, Тарханов выполняет ряд работ, напечатанных в мемуарах Академии наук («О механизме координации движения в акте ползания и скачков лягушки»; «О суммировании электрических ударов, падающих на чувствительные нервы лягушки» и др.). В 1869 г., окончив академию, Тарханов остается при ней для усовершенствования.

После трех лет прикомандирования Тарханов два год;: находится в заграничной командировке (1873—1875), во время которой знакомится с постановкой преподавания физиологии почти во всех столицах Европы. В Страсбурге он работает у физиолога Гольца, биохимика Гоппе-Зейлера и у Реклингаузена. Следующим этапом его заграничной работы является пребывание в Париже у Кл. Бернара и Марея. В этот период своей жизни он знал «только лабораторию и свою комнату» (В. И. Вартанов, 1908). благодаря чему успевал необычайно много сделать

46

в области экспериментальных исследований. За время пребывания за границей им было выполнено 14 работ по разнообразным вопросами физиологии и, отчасти, гистологии (в лаборатории Ранвье). Из них наибольшее значение имели исследования Тарханова, посвященные сосудистой системе.

Одна из этих работ сыграла очень большую роль в установлении механизмов сокращения капилляра и изменения состояния проницаемости его стенки. Конгейм считал, что проходимость стенки кровеносного сосуда для форменных элементов крови объясняется наличием особых «отверстий» в стенке капилляра — stomata и stigmata. Тарханов, как и другой русский исследователь Алферов, смог показать ошибочность этого мнения. Он представил отчетливые доказательства того, что выход форменных элементов может иметь место и тогда, когда последующая обработка препарата серебром не обнаруживает никаких небольших, круглых неокрашенных мест, которые считались такими отверстиями. В другой работе Тарханов представил первое объяснение механизма сужения капилляра при раздражении его стенки. Работая в области изучения сосудистой системы, Тарханов принял участие в исследовании актуального вопроса физиологии того времени, бывшего крайне запутанным и спорным, а именно - вопроса о природе сосудорасширителей.

Расширение просвета сосудов при раздражении нервов было открыто Кл. Бернаром, который, воспроизводя опыт Людвига с раздражением барабанной струны, заметил, что при этом не только начинается отделение слюны, но и одновременно ткань железы принимает красноватую окраску, несомненно зависящую от расширения сосудов (1856). Последующие годы принесли известия о наличии сосудорасширителей в целом ряде черепномозговых и спинальных нервов. Эти многочисленные факты ставили на очередь вопрос о природе такого рода нервных влиянии.

При разрешении этого вопроса имелись некоторые трудности

ипо существу: сосудорасширители сразу же оказались в положении «необычного» нервного прибора. В то время как сосудосуживатели имелись в составе одной только симпатической иннервации, сосудорасширители обнаруживались, в самых разнообразных нервах — в том числе и в составе самого шейного симпатического нерва. Французские физиологи Дастр и Мора (1878) показали, что при раздражении головного конца шейного симпатического нерва у собаки наблюдается отчетливое расширение сосудов слизистой оболочки полости рта. Но этого мало: один

итот же нерв может давать и сосудосуживающие, и сосудорасширяющие влияния. Так, например, обстоит дело при раздражении периферического конца перерезанного седалищного нерва. Его раздражение сразу после перерезки вызывает сужение сосудов конечности; раздражение спустя некоторое время, особенно на следующие сутки, — отчетливое расширение.

47

Самые разнообразные гипотезы были предложены для объяснения механизма действия этих нервов; центральным пунктом каждой из них был вопрос о признании самостоятельности существования сосудорасширителей. Гольц ответил на этот вопрос твердым «да», но он пришел к этому, утверждая, что при раздражении периферического конца перерезанного седалищного нерва сразу же после операции не наступает сужения сосудов; он, следовательно, основывал свой положительный ответ на отрицании факта возможности двоякого рода влияний раздражения одного и того же нервного образования на сосуды.

Тарханов, вместе с Пютцейсом, видел, в противоположность Гольцу, это влияние. Войдя в противоречие с Гольцем относительно фактических данных, он не мог принять и предложенной им теории. Он встал на точку зрения существования одних только сосудосуживателей в составе седалищного нерва, которым, однако, свойственна быстрая утомляемость. В этом последнем состоянии сосудосуживателей и наблюдаются сосудорасширяющие эффекты.

Истина в описании фактических данных была на стороне Тарханова; недостаток его теоретической трактовки был вскоре исправлен русским исследователем А. А. Остроумовым, клиницистом по специальности. Ученик А. И. Бабухина Остроумов показал, что сосудосуживатели и сосудорасширители, находящиеся в одном и том же нервном стволе, обнаруживают различные функциональные свойства. Сосудосуживатели перерождаются ранее сосудорасширителей, поэтому сосудорасширяющий эффект раздражения седалищного нерва становится отчетливым на 2—3-й день после перерезки этого нерва. Эти иннервационные приборы по-разному относятся к электрическому раздражителю: сосудосуживатель реагирует на индукционный ток, тогда как сосудорасширители возбуждаются слабыми постоянными токами, которые надо усиливать в течение опыта. Тем самым Остроумов доказал самостоятельное существование сосудорасширителей, основывая свое мнение на впервые данных им оригинальных доказательствах. Однако он считал сосудорасширители «тормозящими нервами».

Говоря о парижском периоде жизни И. Р. Тарханова, нужно упомянуть и о том, что здесь он имел возможность удовлетворить свой интерес к учению о нервных и душевных болезнях, никогда не покидавший его в последующие годы. Молодого русского врача можно было видеть в большом амфитеатре Медицинской школы и в аудитории больницы Сальпетриер, где читал свой курс профессор Шарко.

нервной системы. Эти первые лекции сразу же привлекли симпатии слушателей к молодому лектору: они сопровождались

48

замечательными демонстрациями, были интересны по содержанию. Необычайное впечатление производит фигура самого лектора: «Красивые черты лица, длинные, почти ниспадающие до плеч черные густые волосы, выразительные, блестящие глаза, плавная, изящная жестикуляция, благородная осанка всего тела, в котором чувствовался мощный и, вместе с тем, пытливый дух, уже возбуждали любопытство и симпатию к нему», — вспоминал впоследствии его ученик Вартанов. «Высокий, слабый голос несколько не гармонировал с его внешностью, но после нескольких произнесенных фраз эта дисгармония исчезала. Его ясное и живое изложение, его безукоризненно в стилистическом отношении обработанная речь, образные сравнения и аналогии...

надолго оставляли след в умах слушателей. Его постоянное стремление «перекидывать мостики» между физиологией, медициной, гигиеной, психологией и философией вместе с блестящей внешней формой и тщательно подготовленными экспериментами создали ему славу лучшего лектора в Академии, которую он вполне заслужил, относясь к каждой лекции как к «священнодействию» '.

Как уже указывалось, в 1877 г. Тарханов был назначен экстраординарным, а в 1879 г. — ординарным профессором академии. Корректный, щепетильный в принципиальных вопросах, он дважды избирался ученым секретарем конференции академии (в 1890 г. его избрали в третий раз, но кандидатуру его не утвердил военный министр).

Прослужив 25 лет, Тарханов был представлен и на следующее пятилетие, однако ходатайство конференции не поддержал начальник академии В. В. Пашутин, отношения с которым у Ивана Романовича сложились неблагоприятно. Тарханов в расцвете творческих сил, имея только 48 лет, должен был выйти в отставку (в 1895 г.). Студенчество проводило его необычайно тепло. «После первой лекции, — вспоминает Вартанов. — между профессором и студентами устанавливалось простое, теплое отношение, и И..Р очень этим дорожил, более того, гордился им. В течение его 25-летней профессорской деятельности не было ни одного случая, который бы омрачил установившиеся дружеские отношения... При всех невзгодах академической или внеакадемической жизни он горячо защищал и отстаивал интересы как отдельных лиц, так и целой студенческой корпорации, что иногда вредило ему»2.

После окончания последней лекции Тарханова в академии от имени всех студентов ему был прочтен адрес, в котором искренне выражалось отношение учеников к учителю.

49

Взволнованного Тарханова во дворе встретили студенты,- пишет Вартанов, — и, подхватив на руки, с пением Gaudemus и криками vivat понесли его в квартиру. Речи и песни продолжались в его квартире весь день.

По словам его друга Вартанова, И. Р. Тарханов «любил Академию какой-то детской наивной любовью; он говорил о Нижегородской улице, о самом здании Академии, о комнатах лаборатории с какой-то особенно нежной улыбкой... После того, как его оторвали от Академии, он в течение многих лет намеренно избегал даже проезда через Выборгскую сторону, чтобы не расстраивать своих душевных ран», нарочно наняв себе квартиру вдалеке от кафедры, на улице Герцена (ранее — Б. Морская). Лишившись аудитории ... он не мог успокоиться; он говорил всегда, что аудитория для него жизнь. Чтобы хоть несколько заполнить образовавшуюся брешь, Тарханов становится приватдоцентом университета, читая курс биологии. Не менее тяжелой оказывается для него потеря экспериментальной лаборатории и тем самым возможностей для научной работы, которые с этого момента ограничиваются только скромной домашней лабораторией и неплохо, по тем временам, оборудованной лабораторией (кабинетом) Тенишевского училища, состоявшей из трех комнат, где ему помогал Н. Н. Малышев. Кроме того, летом И. Р. ездил в Краковскую лабораторию своего ученика и друга проф. Цыбульского, на руках его Иван Романович и умер, успев произнести слова; «Как бы я желал еще жить, но парламент распущен» '.

По примеру своего учителя И. М. Сеченова Тарханов уделял много внимания делу преподавания. «Лекции свои И. Р. тщательно обрабатывал и разнообразил, стараясь передать студентам последнее слово науки. Особенно интересны были его первые лекции. В течение около 20 лет я не помню, — писал проф. Вартанов, — чтобы И. Р. свою первую лекцию повторил, — всегда он находил интересную тему или по поводу вновь появившихся за год исследований, имеющих общебиологическое значение, или иногда в своих лекциях касался физиолого-психологических или физиолого-философских тем, как, например, теории познания, воли и пр.»2. Эти лекции посещались студентами всех курсов и врачами; они производили большое впечатление, приводили аудиторию в восторженное состояние. После лекции лаборатория наполнялась студентами, просившими профессора дальнейшего разъяснения по поводу затронутых им вопросов, и эти беседы, горячие споры были в высокой степени интересны и поучительны.

Громадное значение Тарханов придавал лекционным демонстрациям и сам учил ассистентов, как ставить опыты для демонст-

50