1 курс / История медицины / Очерки_по_истории_кафедры_физиологии_Военно_медицинской_Академии

Представления о курсе, который читался И. М. Сеченовым в академии, могут дать два документа, заслуживающие большого внимания. Первый из них — официальная программа лекций И. М., составленная в 60-х годах, и второй — литографированный «Общий курс физиологии животных», читанный в Петербургском университете в 1880/81 академическом году.

Программа, написанная Сеченовым, достаточно подробна. Она действительно предопределяет тот объем знаний, которым должен был обладать слушатель. Она требует от него знаний, касающихся фактического содержания предмета, и, что очень важно, знания принципиальной стороны методов и приемов исследования физиологических функций. В качестве примеров можно указать на специально выделенные пункты: «Определение массы крови по Валентину и Велькеру»; «Способ определения средней скорости циркуляции крови»; «Способы количественного определения угольной кислоты в выдыхаемом воздухе» и много аналогичных им из других разделов физиологии. Обращает на себя внимание постановка ряда принципиально важных разделов программы, сформулированных в форме вопросов к слушателю, требовавших индивидуального, обдуманного ответа: «Чем вызываются дыхательные движения?». «Находится ли белок в действительном растворе или нет?». Характерной деталью программы является широкое использование русских или русифицированных научных терминов: оригинальная по своему содержанию русская наука излагалась на родном языке профессора и студента. Программа Сеченова называет п. Vagus бродящим нервом, эритроциты— кровяными шариками, вегетативные явления — растительными, анимальную теплоту — животной и т. д.

Свой курс Сеченов начинал изложением некоторых вводных данных, представляющих большой интерес. Он говорит своим слушателям о том, что «в настоящее время существует воззрение на животный организм, как на машину, своеобразно устроенную, которая при помощи внешних сил не только работает, но и сохраняет себя». Эти своеобразия он видит в том, что «во-первых, внутри животного организма существует целый ряд снарядов, регулирующих его деятельность. . . Во-вторых, наиболее важные органы в животном теле построены из веществ сложных и очень неустойчивых». В этом последнем обстоятельстве он видит причину «тех явлений, которые характеризуют жизнь, — той подвижности, вследствие которой неустойчивые агрегаты делаются более устойчивыми, а при последнем, как известно, развиваются живые силы». Сеченов е первых слов своего курса сразу же вводит слушателя в круг основных представлений физиологической науки своего времени, указывая, что основным регулятором жизненных функций является нервная система; именно она обеспечивает организму возможность приспособляться к условиям своего существования». Это мнение о нервной системе как регуля-

21

торе физиологических функций пронизывает в качестве основной идеи все содержание курса выдающегося физиолога. Дав затем в очень немногих словах характеристику «главных актов», «которыми характеризуется жизненный процесс». Сеченов переходит к систематическому изложению предмета, начиная с крови. За этим разделом следует учение о кровообращении, лимфоотделении и лимфообращении. После указанных отделов он переходит к подробному изложению учения о дыхании, в котором существенное место занимают данные о транспорте газов кровью, газообмене, внутреннем дыхании. Следующим разделом является учение о пищеварении, отделении молока, мочи, кожных выделениях. После этих разделов Сеченов излагает мышечно-нервную физиологию и заканчивает чтение общего курса нервной физиологии разделом «Некоторые факты из физиологии нервных центров».

Курс Сеченова прежде всего характеризовался чрезвычайною насыщенностью фактическим материалом, очень полно и досконально передаваемым слушателям. Это неизменное стремление лектора сообщить учащимся прежде всего фактическую, сторону предмета выливалось в исключительное внимание его к изложению и оценке тех методических приемов, которые были использованы для получения фактов. Поэтому в курсе дается подробное описание аппаратуры и методик. В качестве примера могут быть приведены такие лекции, как скорость течения крови, где Сеченов дает описание способа Фолькмана, гематахометра Фирордта, часов Людвига. То же самое можно проиллюстрировать и на примере следующего раздела «Способы измерения давления крови». Сеченов излагает предложение Паузейля заменить при измерении кровяного давления обычный водяной манометр ртутным; подробно описывает такой ртутный манометр и технику соединения его колена с полостью сосуда.

Наряду с элементарным изложением основ в курсе мы находим изложение современного состояния вопроса о термодинамике мышечной деятельности, успехов электрофизиологии и т. д. Использование литературных данных, характеризующих современное состояние науки, отличается в курсе рядом особенностей. Они приводятся Сеченовым таким образом, что отражают течение науки, характеризуют борьбу мнений по поводу той или другой проблемы, сопровождаются критическими замечаниями и выводами из них.

Мы не ставим своей задачей изложение существа взглядом Сеченова на эти трудные и в то же время важные проблемы биофизики. Лекции Сеченова свидетельствуют об очень высоком уровне отечественной биофизики уже в те годы, когда он их читал.

Характерной деталью изложения Сеченова является его неизменное внимание к результатам работ русских исследователей.

22

В частности, касаясь вопросов мышечной биофизики, он подробно приводит данные В. Я. Данилевского и своего бывшего сотрудника Я. М. Шмулевича; в разделе, посвященном электрофизиологии, мы встречаем имена С. Чирьева, студента Барановского и многих других. Излагая учение о движении крови по капиллярам, он приводит данные А. Е. Голубева и И. Р. Тарханова о сокращении специальных образований стенок капилляров при действии на них электрического тока, подчеркивает ценность объяснения А. С. Шкляревским центрального положения форменных элементов крови в сосуде и т. д.

И. М. Сеченов прежде всего поставил перед собой задачу организовать научную работу. Он считал, что высшие учебные заведения «должны быть не только учреждениями, где наука проповедуется, но и рабочими научными центрами, где она развивается, что учить и учиться можно только работая». Тем самым он оказался основоположником прочной традиции кафедры, всемерно развивавшейся его преемниками.

Надо, однако, подчеркнуть, что роль Сеченова в этом отношении была более широкой и значительной для истории русской науки. Он был первым отечественным физиологом, который начал самостоятельно и широко экспериментировать в данной области, введя также впервые в практику преподавания курса физиологии в России систематический эксперимент. Более того, являясь основоположником экспериментального направления в отечественной физиологии, он оказал влияние на широкое использование экспериментального пути отечественной медициной и прежде всего в стенах Военно-медицинской академии.

Необходимо всемерно подчеркнуть, что эту реформу отечественной физиологии И. М. Сеченов совершил самостоятельно, не имея в этом отношении предшественников на русской почве. Его московский учитель физиологии профессор И. Т. Глебов был ученым старой школы и еще в 50-х годах XIX века с полным убеждением говорил о том, что «во всех телах трех царств природы существует также сила и образовательная (vis formativa) и охранительная (vis conservatrix), которая в животных и растениях издревле называется силой жизненной».

Однако крупнейшей заслугой Глебова является его твердое убеждение в тесной связи между успехами естествознания и медицины: «от успеха естественных наук и от большего, основательнейшего с ними знакомства врачей преимущественно

Сеченова в нее именно как представителя «новой физиологии». Организуя лабораторию в академии, Сеченов в первые же годы пребывания в России систематизирует свои знания в области электрофизиологии и общей физиологии нерва и мышцы, выступая перед врачебной аудиторией с циклом лекций «О животном

23

электричестве», которые печатаются в «Военно-медицинском журнале» (1861) и затем выходят отдельным изданием (1862).

Книга Сеченова, бесспорно, представляла собой выдающееся явление в русской и иностранной литературе, в ней излагалось современное состояние не только теории, но и методики этой области физиологии. Мало того, как писал Сеченов в предисловии, сочинение его «не есть пассивная передача всего сделанного для животного электричества в новейшее время, а плод самостоятельного изучения этого отдела физиологии». За эти «Лекции» Сеченов заслуженно получил премию Академии наук.

Выбор такой темы для первого публичного выступления и первой из написанных им монографий далеко не случаен для Сеченова. «Физиолог — это физико-химик, имеющий дело с явлениями животных организмов», — так сформулировал он один из тезисов своей докторской диссертации. Биоэлектрические явления для физиолога 60-х годов как раз и представляли собой наиболее точно изучаемые физико-химические проявления наиболее существенного физиологического процесса — явления нервного возбуждения, которому Сеченов отдал первые годы своей самостоятельной научной деятельности. Однако и в этой области, которая теперь получила название биофизики, Сеченов неизменно обнаруживал такт большого ученого и осторожность смелого естествоиспытателя, что может быть отчетливо проиллюстрировано на примере полемики, имевшей место между ним и Я. М. Шмулевичем по поводу докторской диссертации последнего.

Шмулевич обнаружил, что при повышении температуры мышцы при ее деятельности удается получить большую работу, что и объяснил влиянием тепла на эластичность мышцы, откуда сделал вывод о том, что работа мышцы вообще является функцией ее эластических сил.

Сеченов указал диссертанту, что в его опытах не учитывается влияние изменения температуры на повышение мышечной и нервной возбудимости, что дало повод Шмулевичу ответить: «физиология ничего не выиграет от подобных объяснений», и что слово «раздражительность» так же тормозит развитие мышечной физиологии, как блаженной памяти «жизненная сила» тормозила развитие физиологии вообще».

Сеченов решительно встал на защиту понятия «мышечной раздражительности». «Если с этим понятием, — отвечал он Шмулевичу, — не связывается до сих пор никакого определенного механического представления, то вина этому лежит не в самом понятии, а в нашем полнейшем незнании процесса перехода мышцы из покоя в сокращение... выяснится последний процесс, и понятие о мышечной раздражимости получит механический смысл».

Научная деятельность Сеченова, развернувшаяся во время руководства им кафедрой Медико-хирургической академии

24

является исключительно плодотворной. «Самым блестящим периодом для Ивана Михайловича, — говорил Павлов, — было первое время его ученой деятельности, когда он был профессором Медико-хирургической академии» 1.

Научная жизнь сеченовской лаборатории была не только кипучей, но и разносторонней, особенно в последние годы пребывания Сеченова в академии. Однако центральное место в проблематике его исследований занимали вопросы физиологии

функций и в очень отчетливой форме было сформулировано Клодом Бернаром, который писал: «В высокоразвитых организмах большинство жизненных процессов находится под влиянием одной только нервной системы» (1857). Актив этой концепции был достаточно велик; она базировалась на уже упоминавшихся фактах активности нервов в отношении скелетных мышц, сосудов, желез, явлений обмена веществ и многих других. Но в этих успехах теории нервизма недоставало одного, самого главного и существенного.

Признание примата нервной системы в регуляции жизненных явлений требовало расшифровки механизма этого регулирующего действия. Объясняя функцию органа вмешательством иннервационного прибора, физиолог переносил необходимость научного объяснения на территорию нервной системы, ставил на очередь выяснение механизма ее функционирования.

На первый взгляд может казаться, что объяснение такого рода уже было в руках физиолога 50—60-х годов, заключаясь в рефлекторной теории функции нервной системы. Однако следует учесть, что в этот же период теория рефлекса переживала самый тяжелый кризис в истории своего развития и поэтому не могла быть использована для поддержки идеи нервизма.

Если старые физиологи 30-х и 40-х годов говорили о возможности наблюдать рефлекс только при отсутствии явлений сознания, то есть только за счет низших отделов нервной системы, то иной была точка зрения физиологов 50-х годов (Эд. Пфлюгер и др.), которые утверждали, что даже низшие отделы центральной нервной системы, например спинной мозг, — способны на акты сознания, и поэтому рефлексы представляют собой прояв-

1 И. П. П а в л о в . Полное собр. соч.. т. 6, стр. 265.

25

ления сознания. Совершенно понятно, что ни то, ни другое представление о рефлексе не позволяло использовать рефлекторную концепцию для выяснения механизма функции нервной системы. Это было тем препятствием для развития идеи нервизма, не преодолев которого она никогда не дала бы плодов, позволяющих нам теперь говорить о второй половине прошлого и начале нашего столетия как о веке нервизма.

Трудность для физиолога тех лет заключалась в необходимости объяснить тот особенный характер, который действительно свойствен рефлекторным реакциям. Наблюдая за движениями лапки обезглавленной лягушки, на кожу которой положена бумажка, смоченная кислотой, нельзя было не видеть их целесообразный характер: они направлены на то, чтобы сбросить бумажку, освободиться от действующего раздражителя. Попытка объяснить эту целесообразность и толкнула Пфлюгера к поискам сознательного начала и «спинномозговой души», руководящей этими актами, направляющей движения лапки.

Началом серии работ Сеченова по изучению торможения в центральной нервной системе было сделанное им наблюдение о наличии «тормозящих центров в промежуточном мозгу лягушки» (1862). Он обнаружил, что раздражение поперечной поверхности разреза промежуточного мозга лягушки влечет за собой преходящее угнетение рефлексов, которое расценил как развитие явлений торможения.

Вэтом признании возможности развития тормозного процесса на территории центральной нервной системы заключалась величайшая историческая заслуга Сеченова перед наукой. Нужно особенно подчеркнуть, что вывод о наличии центрального торможения сделан им тогда, когда непрочным и ненадежным было даже положение вопроса о периферическом торможении.

Впоследующие два года Сеченов занимается детализацией существеннейшего пункта своего учения. Он проводит опыты, результаты которых не оставляют сомнений в том, что открытое им торможение развивается в центральной части рефлекторной дуги, то есть действительно является центральным торможением. Русский читатель мог прочесть об этом на страницах «Медицинского вестника» за 1864 г.

Втом же году Сеченов вовлекается в тяжелую дискуссию, которую открывает сын А. И. Герцена — А. Герцен. В оценке событий нужно учесть, что за спиной Герцена стоял его учитель Шифф, умевший отстаивать свои взгляды и создавать затруднительные положения для противника.

Эта дискуссия имела для Шиффа и его сотрудников особенно важное значение. Не признавая учения о торможении вообще, отрицая тормозную природу влияния блуждающего нерва на сердце, они должны были выступить и против учения Сеченова

26

о центральном торможении. Миссия защитника чести школы и выпала на долю Герцена.

Суть возражений школы Шиффа сводилась к двум утверждениям. Она отрицала, во-первых, наличие специальных тормозящих центров в промежуточном мозгу, доказывая ослабление рефлексов при раздражениях любого центрального или периферического элемента нервной системы. Во-вторых, школа Шиффи отказалась считать ослабление рефлексов в этих условиях проявлением торможения. Нет торможения как особого состояния; отмеченное Сеченовым угнетение рефлексов не что иное, как результат истощения нервной системы, вызванного действием сильного раздражителя. Эти положения и должен был опровергнуть Сеченов.

В предстоявшей ему научной борьбе он не мог рассчитывать на помощь зарубежных ученых; независимо ни от каких влияний зарубежной науки он выступил с учением о центральном торможении в ту эпоху, когда даже наиболее близкий к нему К. Людвиг избегал употреблять этот термин. Людвиг был последователен и даже теперь, в своих письмах к Сеченову, называл повышение рефлексов, наблюдавшееся им после удаления «тормозящих центров», гиперестезией, но не результатом снятия «тормозящих влияний». Отсюда Сеченов сделал совершенно правильный вывод о необходимости рассчитывать на свои собственные силы. Он привлек для помощи своих слушателей — студентов академии и молодых врачей, которые с увлечением и успехом поддержали молодого профессора, обеспечив ему блестящую победу

вэтом «единоборстве».

В1865 г. публикуется первый результат этой борьбы — брошюра И. Сеченова и студента В. Пашутина «Новые опыты над головным и спинным мозгом лягушки». Книга отстаивает наличие тормозящих центров в промежуточном мозгу; но что еще более важно, авторы — профессор и студент — доказывают, что при раздражении этих центров действительно происходит торможение рефлексов, а не ослабление их в результате истощения, вызванного действием сильного раздражителя. Если бы это было так, тогда слабый раздражитель, приложенный к зрительным чертогам, вызывал бы усиление рефлексов. На самом же деле раздражение их поперечного разреза, независимо от силы, дает только угнетение рефлексов. Мало того — при достаточно длительном раздражении «угнетающих центров» рефлексы постепенно восстанавливаются и, наоборот, обнаруживают ослабление при возобновлении раздражения...

Особенно интересно одно наблюдение, описанное в этой книге: после торможения рефлексы оказываются повышенными. Таким образом, Сеченов и Пашутин в 1865 г. открывают основной закон, определяющий взаимоотношение процессов возбуждения и тор-

27

можения — закон индукции: «усиление рефлексов после угнетения». Так обозначили это явление русские авторы.

Через два года (в 1867 г.) другой сотрудник Сеченова — Спиро опроверг еще одно соображение, которым оперировал Герцен в своей полемике с Сеченовым. Одним из доказательств наличия задерживающих центров в промежуточном мозгу Сеченов считал тот факт, что после их удаления (обезглавливание лягушки) происходит повышение рефлексов. Герцен пытался парировать это доказательство, используя мысль Шиффа, что всякое уменьшение массы нервной ткани должно привести к такому результату; возбуждение распространяется с большим напряжением по оставшейся меньшей массе мозгового вещества. Повышение рефлексов после удаления головного мозга происходит поэтому вовсе не вследствие выключения влияний тормозящих центров, как хочется думать Сеченову.

Однако Сеченов был слишком твердо уверен в своей правоте; чтобы уступить позиции. Он сам наблюдает «у лягушек с целыми нервными центрами» неизменное понижение рефлексов на одной стороне, наступавшее вслед за перерезкой седалищного сплетения— на другой. Таким образом, торможение развивается без всякого уменьшения массы мозгового вещества. Спиро продолжает эксперименты, и оказывается, что половинная перерезка спинного мозга (на уровне IV позвонка) угнетает рефлексы с обеих передних конечностей при целости головного мозга. Стоит, однако, обезглавить оперированную таким образом лягушку, удалить «сеченовские центры», как рефлекторная возбудимость повышается. Это значит, что «ограничение путей» для распространения возбуждения в центральной нервной системе оказывается эффективным почему-то только тогда, когда целы связи с промежуточным мозгом! Важность именно этого отдела для развития явлений торможения доказывается Спиро в следующей безупречной форме эксперимента.

Спинной мозг расщепляется вдоль по всей своей длине; у такого препарата передача влияний непосредственно с одной стороны на другую невозможна, и тем не менее перерезка поясничного сплетения или седалищного нерва на одной стороне вызывает задержку рефлексов на другой. И опять обезглавливание лягушки, то есть удаление «сеченовских» центров, приводит к снятию торможения, то есть к повышению возбудимости. При этом несомненна рефлекторная природа такого влияния «центров» на спинной мозг — оно вызывается теми влияниями, которые оказывает перерезка задних, чувствительных, корешков. Торможения нет, если перерезке подвергаются одни только передние корешки.

Помимо перечисленных исследований, к этой серии работ молодой лаборатории Сеченова должны быть отнесены эксперименты Матакиевича, изучавшего влияние некоторых ядов на

28

состояние «сеченовских центров»; Симонова, показавшего развитие торможения рефлекторной деятельности у щенков при электрическом раздражении промежуточного мозга; Сусловой, которая обнаружила прекращение сокращений лимфатических сердец лягушки при раздражении «сеченовских» центров.

Вслед за открытием торможения в центральной нервной системе Сеченов делает еще одно, столь же значительное открытие. В 1863 г. печатается его сообщение о явлении суммации в пределах центральной нервной системы. «Этот факт Ивана Михайловича представляется капитальнейшим в учении о центральной нервной системе» 1.

Большого внимания заслуживает описание открытия, сделанное самим Сеченовым в его письме к М. А. Сеченовой-Боковой: «Сегодня я устроил дело так: постоянный ток А замыкается

и размыкается у меня посредством метронома любое число раз

вминуту; при этом число замыканий и размыканий я могу чрезвычайно легко считать. Оказалось, что для одной и той же силы тока и для одной и той же частоты ударов число последних, нужное для того, чтобы вызвать движение, остается постоянным. Стало быть, может быть этим путем, будет возможным измерить никем не понятое еще свойство нервных центров суммировать отдельные возбуждающие толчки. Для исследования откры-

голова идет кругом от массы скопляющихся фактов, требующих решения» 2.

Сеченов был прав, именно так оценивая свое открытие: оно далеко выходило за рамки значения обнаружения частного факта физиологии. Доказав суммирование подпороговых раздражений, он впервые обнаружил одно из основных свойств процесса возбуждения— оставлять «след» в нервной системе.

Третью серию работ сеченовской лаборатории составил ряд исследований по некоторым принципиальным проблемам физиологии центральной нервной системы. Из них должны быть отмечены анализ синдрома Броун-Секара, который наблюдается после половинной перерезки спинного мозга; исследования рано погибшего ассистента Сеченова — И. Г. Березина, защитившего диссертацию на тему «Рефлексы от термических влияний на кожу лягушки» (1866); работа Я. Дедюлина, изучавшего сосудодвигатели задних и передних корешков у собак и кошек (1867), а также интересное исследование П. Розанова (1867), отметившего наступление дегенеративных изменений в сердце лягушки после перерезки блуждающих нервов.

29

Описывая работу Сеченова в академии, нужно подчеркнуть, что знаменитые «Рефлексы головного мозга» были опубликованы им именно в этот период его научной деятельности (на страницах «Медицинского вестника» в 1863 г.). Это гениальное произведение, являвшееся смелой проповедью материалистического представления о природе психической жизни человека, оказало существенное влияние на общественно-политическую и личную судьбу Ивана Михайловича и оказалось той нитью, которая связала творческий путь Сеченова с выдающимся открытием его преемника по кафедре в последующие годы — И. П. Павлова.

Невозможно переоценить значение этой книги Сеченова, ее роли в развитии материалистического понимания психической жизни человека. С исключительной убедительностью Сеченов развил положение о том, что в своей основе психическая деятельность вызывается воздействиями на человека стимулов, которые воспринимаются органами чувств: «первая причина всякого человеческого действия лежит вне его», — писал он. Первым в науке он высказал великую мысль о рефлекторной природе деятельности коры больших полушарий, постулировав тем самым положение о наличии определенных физиологических, то есть материальных, механизмов душевной жизни. Открыв явление центрального торможения, Сеченов смог объяснить природу таких психических процессов, как мысли, намерения и желания, внешнее выражение которых отсутствует в результате торможения двигательных актов. В мысли «есть начало рефлекса, продолжение его, и только нет, по-видимому, конца».

«Рефлексы головного мозга» представляли собой только один из блестящих этапов разработки Иваном Михайловичем системы последовательного материалистического понимания психической деятельности человека. Уже на страницах своей диссертации он постулировал рефлекторную природу так называемых «произвольных» движений человека. Во время своего пребывания в академии, во второй половине 60-х годов, Сеченов неотступно думает над вопросами психологии. Ярким доказательством этого являются опубликованные X. С. Коштоянцем ' письма Сеченова к жене — А. М. Боковой.

«Закончить официальную деятельность актом, логически вытекающим из всего предшествующего, все-таки приятно, — писал Сеченов — . . . я разумею мою лебединую песню — медицинскую психологию. Так как вся моя душа сидит в ней, то понятно, что производить я могу только в этом направлении...»2. В этих же письмах мы находим указания на самостоятельность, с которой Сеченов работал над волнующей его проблемой. Он понял,

30