Куртизанка, проститутка

Часто деятельность девадаси рассматривают как сакральную проституцию и говорят, что священные тексты индуизма не упоминают о ней. Действительно, если рассматривать институт девадаси как сакральную проституцию, то таких предписаний в текстах мы не найдем. Потому что невозможно связать эти два явления – девадаси и проституцию. И девадаси никогда не были проститутками, ибо у этих двух категорий женщин совершенно разный образ жизни и разные профессии. Проститутка – это женщина, которая зарабатывает на жизнь тем, что оказывает сексуальные услуги множеству мужчин. Именно оказание сексуальных услуг является профессией проститутки, ее основной деятельностью, с помощью которой она добывает средства к жизни. У нее нет мужа и ей не полагается привязываться к одному мужчине, поскольку большая любовь означает маленькую прибыль. Часто бывает так, что влюбившись, проститутка не желает встречаться с другими мужчинами, что приводит к прекращению поступления денежных средств от других клиентов. К тому же, отказываясь встречаться с ними, проститутка перестает следовать своей дхарме. Часто делами дочери ведала престарелая мать, которая сама решала, какого клиента принять, а какого отвадить. Она была для дочери хорошей и строгой наставницей и как никто другой знала психологию мужчин, да и вообще все тонкости данного ремесла.

Во все времена существовало множество типов проституток – от самых дешевых и необразованных до утонченных и элитных. Одни жили в жалких притонах, другие в роскошных особняках, но у тех и у других была одна и та же профессия. Однако в Древней Индии существовал особый тип куртизанки – ганика (gaṇikā), с которой у девадаси много чего общего. Ганики – это образованные, красивые, богатые женщины, владеющие традиционными 64 искусствами и занимающие высокое положение в обществе. В число 64 искусств входили музыка, танец, пение, актерское мастерство, стихосложение, изготовление гирлянд и благовоний, косметических средств и умение составлять букеты, знание языков, умение загадывать загадки и придумывать головоломки, стрельба из лука и

фехтование, плотницкое дело и архитектура, химия и минералогия, разведение боевых петухов и обучение попугаев, логика и шифровка, изготовление искусственных цветов и лепка из глины, садоводство и кулинария, шитье и вышивание, и т. д. Конечно же, ганика не знала все 64 искусства, но, несомненно, владела многими из них. В первую очередь она должна была освоить искусство нравиться мужчинам и музыку. О ганиках упоминает санскритская и тамильская литература. О них преимущественно говориться как о талантливых танцовщицах, певицах или музыкантшах. Положение в обществе, богатство и известность ганика приобретала благодаря своей образованности, эрудиции, красоте и искусству. Например, согласно тексту «Куттанимата» Дамодарагупты (VIII в.), образованная Малати изучала классические тексты, посвященные различным видам искусства: «Натьяшастру» Бхараты о танце, сочинение Даттилы по вокалу (один из ранних трактатов музыке) и трактат по живописи «Читрасутру» (Вертоградова, 2014: 11). Такие ганики были украшением своего города и пользовались большим уважением. Их слава разносилась по всей стране.

«Камасутра» (VI, 6, 50) выделяет несколько типов проституток (veśyā), вернее, тех женщин, которые считаются общедоступными: «Шлюха, прислуга, гулящая женщина, актриса, ремесленница, оставившая семью, живущая за счет своей красоты и ганика – вот типы вешьи» (kumbhadāsī paricārikā kulaṭā svairiṇī naṭī śilpakārikā prakāśavinaṣṭā rūpājīvā gaṇikā ceti veśyāviśeṣāḥ) (Kāmasūtra, 1900: 363). Как видим, в данном списке фигурирует и ганика. Если шлюха (kumbhadāsī, букв. «рабыня кумбхи», то есть матки), гулящая женщина, оставившая свою семью и зарабатывающая своей красотой (торгующая телом) по роду своей деятельности действительно являются продажными женщинами, доступными для любого мужчины, то в отношении остальных категорий, казалось бы, можно усомниться, ведь в этом же списке по непонятным причинам присутствует также актриса, ремесленница и служанка, то есть те категории женщин, которые не ассоциируются с проститутками. Дело в том, что эти женщины составляют своеобразную «группу риска». Особенно паричарика (paricārikā) – прислуга, служившая по найму в разных домах, которая была доступна в сексуальном отношении для хозяина и для других мужчин семьи, на которую работала. В Индии всегда существовало две группы женщин – женщины для дома и женщины для публики. К последней категории относились не только проститутки, но также артистки и те женщины, которые вынуждены были выходить за пределы дома, чтобы работать. Такие женщины неизбежно должны были контактировать не

только с членами своей семьи и со своим ближайшим окружением, но и с посторонними людьми, в том числе и с мужчинами, чем и компрометировали себя. Работающая женщина переходила черту, где оказывалась доступной для посторонних глаз. Так же незамужняя женщина, которая сама зарабатывала себе на жизнь, автоматически оказывалась в категории публичных.

Известно, что в обеспеченных семьях служанки, выполняющие многочисленные виды домашней работы, считались женщинами доступными и ублажали хозяина в любое удобное для него время. Что касается ремесленницы, то ее положение в этом отношении сходно с положением прислуги, ведь добропорядочной женщине не пристало работать, поскольку работая, она вынуждена общаться с посторонними мужчинами, что не делает ей чести и ложится пятном на ее репутацию. Женщины, работавшие на богатые дома, часто рассматривались как собственность господина. Поэтому не удивительно, что их автор «Камасутры» относит к женщинам доступным и приравнивает к проституткам, рассматривая как типы вешьи.

Еще одной категорией доступных женщин, согласно Маланге Ватсьяяне, является нати (naṭī). Этот термин довольно длительное время использовался для обозначения проститутки, однако в действительности он означает артистку, актрису, танцовщицу и происходит от санскритского глагольного корня «naṭ» – танцевать. Родственными словами являются «naṭana» – спектакль, представление, «naṭa» – артист, актер, танцор, а также «naṭaka» – с тем же значением. Все эти слова вообще не содержат никакого намека на проституцию. Более того, в одной связке с этими словами находится эпитет Шивы – Натараджа, означающий «Царь танца» (naṭarāja). Похоже, что отрицательный оттенок термин «naṭī» приобрел из-за того, что артистка во время представления выставляет себя на всеобщее обозрение, что весьма нежелательно для семейной женщины и отрицательно сказывается на ее репутации. Это не означает, что нати непременно является проституткой, но это относит ее к той самой «группе риска». Точно так же, как и работающая самостоятельная женщина в наши дни, которая зачастую рассматривается ортодоксами как доступная и приравнивается к проститутке. Такая самостоятельная особа действительно может менять любовников, но может быть вполне пристойной дамой и придерживаться строгих правил. Но она так же, как и нати, числится в «группе риска».

Похоже, та же самая ситуация и с термином ганика, который может указывать на артистку и пониматься как «собирающая много людей или зрителей». Несмотря на то, что ганика причисляется к категории вешья, она, тем не менее, принадлежит к особому типу женщин и ведет образ жизни, во многом отличный от образа жизни обычной проститутки. Прежде всего, ганика – это артистка. Она много лет посвящает изучению музыкального искусства и смежных дисциплин, а после окончания своего образования проходит через посвящение в профессию. Она слишком зависит от своего музыкального искусства, чтобы считаться проституткой, которая зарабатывает именно тем, что оказывает сексуальные услуги. Иными словами, у ганики и у вешьи разные профессии.

О ганиках говорится в поэмах «Шилаппадикарам» и «Манимехалей». Здесь сообщается, что в семье ганик родство передается по материнской линии, как и профессия, переходящая от матери к дочери. А вот в эпиграфических надписях чольского периода ганики, кажется, не упоминаются совсем. В «Шилаппадикарам» рассказывается о славном городе Мадурай, в котором был особый квартал, где жили ганики. Жили они во дворцах на улице, расположенной неподалеку от того места, где жил «властелин, призванный заботиться о своей стране», а также обитали знатные богачи. Во дворцы ганик для развлечений тайно наведывался правитель. Здесь жили известные ганики, «постигшие две разновидности танца: одну – для царского двора и другую – для простолюдинов. Они совершенствовались в танцах и пении, в тонкости знали мелодии и свойства музыкальных инструментов». Когда ганика брала высокую ноту, она получала богатые подарки, вплоть до тысячи восьми кажанджу золота («Повесть о браслете», 1966: 104). Обращаем особое внимание на то, что ганика получала плату именно за свое музыкальное искусство, а не за оказание сексуальных услуг. Примечательно, что сразу же после описания мастерства ганик автор поэмы как бы предупреждает мужчин о подстерегающей их здесь опасности и говорит: «Многие запутываются в сетях, расстилаемых с помощью коварных взглядов красавиц, в которых словно перевоплощается женский дух Анангу, и уже неотступно каждый день следуют за ними. Даже предающиеся тапасу и обретшие редкое знание поддаются соблазну; что же касается молодых и неопытных, то под лукавыми женскими взглядами они порхают, словно пчелы, перелетающие с одного душистого цветка на другой; не проходит и дня, чтобы они не наслаждались сладостными объятиями блудниц, владеющих тайнами шестидесяти четырех искусств, нежный голос которых – сама музыка и звуки лютни»

(«Повесть о браслете», 1966: 104).

Красивые и утонченные танцовщицы издавна рассматривались обществом как некая угроза семейному благополучию. Но не столько непосредственно семейным ценностям, семейному счастью и семейной стабильности, сколько материальному достатку семьи. Ведь институт семьи в Индии предусматривал возможность для мужчины привести в дом вторую жену и даже любовницу, которая жила вместе с супругами в их доме и помогала жене по хозяйству. Это было вполне легитимно и вписывалось в традиционную модель индийской семьи. «Камасутра» говорит о существовании такой категории проституток, которые могли жить со своим клиентом на положении временной жены, и посвящает им целую главу (Глава VI. О куртизанках). В таких случаях от них требовалось, чтобы их поведение и образ жизни соответствовали поведению и образу жизни порядочной супруги. Нередко богатые люди держали в своих домах проституток, которые занимали положение близкое к прислуге. Цари и магнаты содержали в своих дворцах многочисленных куртизанок, которые были на положении прислуги и получали за свою работу жалованье. Такие особы сопровождали своего господина во время его походов, в том числе и военных.

Существует стереотипное представление о том, что танцовщицы обманывают простодушных и невинных мужчин, вымогая у них деньги и богатые подарки, разоряя их, и тем самым делая семью несчастной. Мужчина почти всегда изображается как жертва, которую заманила в свои сети коварная танцовщица с помощью обмана. Танцовщицы всегда описываются как обманщицы, у которых нет стыда, которые не способны испытывать настоящие чувства и которые только играют с чувствами мужчины, как кошка с мышкой. Именно это роднит их с продажными женщинами, коими они, собственно говоря, и являются в глазах людей. В этом отношении весьма показательна история Мадави – самой знаменитой ганики. Обратимся в очередной раз к поэме «Шилаппадикарам».

Мадави по своей изначальной природе была апсарой и «не знала соперниц в мире танцовщиц», поэтому неудивительно, что ее арангетрам прошел великолепно. Своим мастерством она очаровала всех присутствующих. Но самым главным зрителем был царь Чола. Он был настолько очарован ее танцем, что подарил гирлянду зеленых листьев и назначил цену в 1008 кажанджу золота. Похоже, что сумма в тысячу восемь кажанджу золотом

считалась показателем самого высокого уровня владения искусством. Гирлянду Мадави дали в руки горбунье-служанке и объяснили ей, что «эта гирлянда стоит десять раз по сто и еще восемь кажанджу». Женщина должна была продать гирлянду именно за эту цену. Кто купит ее, тот и будет возлюбленным Мадави. Женщина вышла с гирляндой на большую улицу, по которой ходила «золотая молодежь», и встала рядом с другими торговцами. Цена запрашивалась немалая, поэтому купить ее мог только очень обеспеченный человек. Гирлянду Мадави купил Ковалан.

Здесь необходимо сказать несколько слов о Ковалане, купившем гирлянду Мадави, и о его жене Каннахи. Ковалан – молодой купец, сын известного купца Масаттувана, «род которого возвысился вместе с лучшими семьями в государстве великого властителя». Ковалан был не только умелым торговцем, но и красавцем: женщины называли его «обладающим алым копьем Муруганом, что вызывает восхищение при первом взгляде». Его женили на красавице Каннахи. Каннахи «воплотила в себе великие сверкающие добродетели любви, так что другие женщины восхищались ею и преклонялись перед нею, говоря, что ее красоту можно сравнить лишь с обаянием Лакшми, восседающей на лотосе, а своей чистотой она подобна Арундхати, чуждой всякого зла». Впоследствии она стала паттини – богиней супружеской верности, которую почитают тамилы. Оба супруга были потомками великих родов, «их предки привезли на больших и малых судах редчайшие драгоценности и такие богатства, словно бы все страны мира свезли сюда свои сокровища». То есть у Ковалана была добродетельная красавица-жена и огромное состояние. На тот момент, когда он покупал гирлянду Мадави, он был недавно женившимся молодым человеком, которому еще не успела наскучить семейная жизнь и красота юной жены. Его никто не заставлял покупать столь дорогую гирлянду и становиться любовником Мадави. Это было его добровольным решением.

«Вместе с горбуньей он вошел в дом Мадави и тотчас же бросился в ее объятия, от вожделения потеряв рассудок. Сжигаемый неутолимым желанием, он забыл про свой дом и непорочную жену» («Повесть о браслете», 1966: 44). Ковалан регулярно посещал Мадави и делал ей дорогие подарки. Вскоре его богатство иссякло. Но Мадави искренне его любила. Когда он обиделся на нее и решил расстаться с ней, она понастоящему страдала, и даже предприняла несколько попыток вернуть его. Ковалан не захотел вернуться и остался со своей женой, обвиняя во всем танцовщицу, «которая постигла искусство обмана». А обиделся он из-за

того, что «созрели семена кармы»: когда Мадави пела для него песню, ему показалось, что она любит кого-то другого, поет о ком-то другом и тоскует о другом. То есть, Ковалану просто показалось. Итак, рассмотрим, в чем же, по мнению Ковалана, была вина Мадави. Вот как говорит об этом сам «пострадавший»: «В самом начале, когда любовь появилась в ее сердце, она соблазняла взглядом своих лотосоподобных глаз: тогда на ее луноподобном лике сверкал тилак и локоны были украшены цветами; ее тонкие черные брови были подобны стрелометному луку; ее носик был точь-в-точь, как бутон кумижа, а губы нежны, как алый цветок. Затем эта черноокая красавица, являющаяся на сцену и уходящая по прихоти публики, показала ряд искусных вариаций, подобных ее разнообразным танцам. Ее луноподобное лицо томилось от тяжести волос, напоминающих налитые дождем тучи. Ее глаза напоминали трепещущих карпов, и чарующая улыбка открывала множество сверкающих белизной кораллов. Увидев, как с приближением сумерек мое сердце начало терзаться глубокой болью разлуки, она появилась в другом облике, в сопровождении служанки с разящими, как копья, глазами, и утешала меня сладкими словами, какие бывают у попугая; ее грациозная походка напоминала плавный ход лебедя.

Затем, бросая на меня исполненные страсти взгляды, красавица, чья талия вот-вот готова переломиться под тяжестью украшений, исполнила танец желания под бряцание ножных браслетов и легкий звон пояса, намеренно оставаясь вдали от меня. Эта красавица с дивным лицом и тонкой гибкой, словно молния, талией, готовой переломиться под тяжестью гирлянд, локонов. Украшений, нитей жемчуга и красивых грудей, исполняет танец возмущения: она намеренно превратно истолковывает смысл моих слов, которые я передал ей через служанку. Она исполнила танец страдания, поведав о боли, которую причинила ей наша разлука. Она исполнила танец печали с наступлением сумерек, украшенная гирляндой, вокруг которой вьются пчелы, и рассказала о своей грусти всем видевшим ее. После этого она исполнила танец, в котором изобразила обморок после стольких страданий и медленное возвращение сознания. Она истинная танцовщица, и только танцы создают величие этой красавицы, украшенной дивными браслетами. Она проводит дни в игре» («Повесть о браслете», 1966: 69–70).

Как видим, Мадави виновата лишь в том, что она красивая и талантливая танцовщица, интересная и образованная девушка, которая не может не нравиться мужчинам. Мужчины всегда считали женщин соблазнительницами, потому что сами желали быть ими соблазненными. В

поэме ничего не говорится о том, что Мадави сама пыталась соблазнить его, использовать Ковалана в своих целях или обмануть его. Напротив, она была с самого начала искренна с ним и по-настоящему любила его. Он был первым ее мужчиной, ее первой и единственной любовью. Когда она в очередной раз послала к Ковалану свою служанку с посланием, где говорила о своей любви, и он снова отверг ее, она была так подавлена горем, что потеряла сознание прямо на глазах у служанки, сообщившей ей плохую весть. Кстати, Мадави было всего двенадцать лет, впрочем, как и Каннахи, а Ковалану – шестнадцать. Но по тем временам это люди довольно взрослые. Автор сочувственно относится к Мадави и устами служанки говорит, что жизнь ганики безмерно тяжела: мудрецы смотрят на нее, как на тяжелую болезнь, а другие и вовсе стараются не смотреть на нее и торопятся уйти. По сути, вся вина Мадави состоит в том, что Ковалан не устоял перед искушением и пошел на поводу у своих страстей, забыв о жене и о своем чувстве долга перед ней. Но если к страданиям Каннахи общество отнеслось с сочувствием и «поспособствовало» ее превращению в Паттини, то к страданиям танцовщицы оно осталось глухо.

Ковалан стал отцом, но родила от него ребенка не жена, а ганика. Мадави родила дочь, которую назвали Манимехалей. Вскоре после этого Мадави остригла свои волосы и стала жить затворницей в буддийской обители. Ее пожеланием было, чтобы ее дочь никогда не познала горестей мира ганик. Манимехалей выросла среди танцовщиц и стала настоящей красавицей.

«Густые черные волосы этой девушки были заплетены в пять кос. Ее чистые глаза с красными уголками сразу чувствовали ложь, но сердце ее было чуждо обмана. Улыбка открывала за коралловыми губами ровные сверкающие зубы. Ее созревшие и пробуждающие желание груди начали слегка опускаться книзу. Начали округляться ее бедра, утончилась хрупкая талия, стали полнее ноги выше колен – в ней созревала женщина. Ее маленькие ножки с натянутой блестевшей кожей испытывали боль от тяжести драгоценностей и украшений» («Повесть о браслете», 1966: 186). Манимехалей, как и ее мать, изучила искусство танца. «Но молодые люди из знатных семей еще не видели ее, ибо устроитель представлений никогда не выпускал ее на сцену» («Повесть о браслете», 1966: 187). То есть Манимехалей получила образование в соответствии с традицией, но ее учитель не спешил устраивать для нее арангетрам, так как Мадави пожелала, чтобы ее дочь отправилась в буддийскую обитель постигать дхарму. Так и произошло. Но это уже другая история, описанная в другом произведении и другим автором.

Как видим, образ жизни ганики весьма далек от образа жизни проститутки, но схож с образом жизни девадаси, а некоторые категории храмовых танцовщиц обозначались в религиозных текстах термином «рудраганика»

(rudragaṇikā).

С середины XIX века началось движение за запрещение общине храмовых танцовщиц заниматься своей профессиональной деятельностью, то есть танцевать. На протяжении следующей сотни лет их образ жизни активно подвергался криминализации и, в конце концов, был объявлен приступным, а их внебрачные отношения с покровителями были приравнены к проституции. Даже термин «дочери Бога», который встречается в чольских надписях, иногда воспринимался как указание на то, что девадаси не знали своего биологического отца, поэтому считали своим отцом Бога. Однако, как справедливо полагает Л. Орр, эта интерпретация основана на образе девадаси, созданном в XIX–XX веках, когда обществу внушали идею о том, что девадаси не имеют ясного представления о своем происхождении, не знают имени своих отцов и являются проститутками, и якобы только по этой причине называли себя «дочерьми Бога» (Orr, 2000: 59). Но подобная интерпретация не может быть принята, поскольку исследования последних десятилетий показали, что девадаси прекрасно были осведомлены, кто является их собственным отцом и отцом их детей, а их отношения с покровителем были стабильны и в большинстве случаев долговременны (Orr, 2000: 220). То есть абсолютно очевидно, что отец у детей девадаси был и дети прекрасно знали не только его имя, но и «в лицо». И уж тем более еще меньше предпосылок для подобного утверждения в отношении периода Чолов. Судя по надписям, данный термин носил уважительный характер.

Часто можно встретить утверждение, что девадаси занимались сексом с паломниками и с каждым, кто платил (см., например, статья В. Кашина «Подруги индийских богов»). Но исследователи, изучавшие жизнь девадаси, говорят совершенно об обратном. Ф. Марглин, например, сообщает, что девадаси не имели близких отношений с паломниками, посещающими знаменитый религиозный центр в Пури. Паломники могли видеть девадаси во время храмовых ритуалов и на улице во время праздничных процессий (Marglin, 1985: 108). Также паломники могли организовать с помощью жреца встречу с девадаси, но такие встречи проходили прилюдно, так как женщины приходили к ним в их съемное жилье всегда группой. Между паломниками и девадаси не было

сексуальных отношений. Паломники предлагали девадаси присесть (āsana), наносили на лоб сандаловую пасту, предлагали цветы, браслеты, сари, краску для ног и листья туласи. Они ставили стопы девадаси на специальную подставку и омывали их, затем собирали воду, делали несколько глотков, а остаток уносили в специальной посуде домой. Эта вода называлась «тиртхаджала» (tīrthajala), то есть священная вода, принесенная с места паломничества (tīrtha). После оказания почестей девадаси просили спеть. Девадаси исполняли для паломников религиозные песни – бхаджаны (bhājana) и джананы (janana). Перед уходом женщины получали подарки и деньги, и все полученное они распределяли между собой (Marglin, 1985: 109). Некоторые паломники (как мужчины, так и женщины) могли прийти в дом девадаси, чтобы оказать ей полагающееся по статусу почтение (Marglin, 1985: 110). Интересно также сообщение Ф. Марглин о том, что девадаси ходили на различные мероприятия группами (не менее пяти человек), но никогда в одиночку (Marglin, 1985: 96).

Использование термина «проститутка» по отношению к девадаси XIX и начала XX века отражает непонимание европейцами индийских реалий и является результатом в высшей степени невнимательного и безразличного отношения к такому сложному явлению как институт девадаси. Хотя, как мы видели на примере «Шилаппадикарам», еще полторы тысячи лет тому назад существовало противопоставление добродетельной супруги и ганики, и не в пользу последней, конечно. Тем не менее, девадаси, которые числились в ганиках, не оказывали своему покровителю сексуальных услуг за плату. Это был другой уровень отношений. В отличие от проститутки близость с покровителем не являлась профессией для девадаси. Ее профессия связана с искусством танца и с участием в храмовых богослужениях. Не последнюю роль в навешивании европейцами ярлыка «проститутка» по отношению к храмовой танцовщице было связано с осуждением и неприятием индуизма в целом. Да и сами индийцы к этому времени сильно изменились. Многие из них смотрели на своих собратьевиндуистов как на неполноценных в духовном отношении людей. Если люди перестают верить в существование настоящих ценностей, тогда включается механизм десакрализации и люди теряют способность видеть в чем-либо священное и вечное.