Основы_теории_худож. культуры_стр._1-89

только географически-климатическими, этнопсихологическими (обусловленными национальными особенностями психологии разных народов), конфессиональными (обусловленными принадлежностью к той или иной религиозной общности — конфессии) и другими различиями, но и тем, что в синхронии застывает диахрония, т. е. за сосуществующим, одновременным, стоят разновременно сложившиеся исторические структуры: так, в наши дни на Земле сохраняются еще островки первобытной культуры, существуют рядом и феодальные, и раннебуржуазные, и индустриальные, и постиндустриальные типы культуры. Очень важно понимать это, потому что актуальнейшая проблема «Запад — Восток» является не только региональной, но и исторической проблемой: «Восток» — это законсервированное прошлое культуры, «Запад» — это ее состояние в новое время и зачатие будущего.

§ 1.2. ИСТОРИЧЕСКИЕ ТИПЫ КУЛЬТУРЫ

Исследование историко-культурного процесса нужно начинать с характеристики того длительного первого его этапа, на протяжении которого осуществлялся переход от биологического к социальному, от докультурного к культурному состоянию человечества. Ибо культура не возникает внезапно, как Афина из головы Зевса, но складывается постепенно, вместе с формированием самого человека и человеческого общества. Эту связь культурогенеза с социогенезом и антропогенезом и следует раскрыть как процесс перехода от генетически обусловленных форм поведения животных к биологически не определяемой и не передаваемой в генах, в инстинктах, деятельности человека. Переход этот мог осуществиться лишь в результате длительной, постепенной эволюции, в которой противоречиво совмещались, боролись друг с другом и вместе с тем органически уживались старое и новое, качества животные и культурные: анатомическая структура тела животного постепенно приобретала человеческие черты; инстинктивный труд постепенно преображался в сознательные способы решения практических задач; инстинктивные контакты, половые, возрастные, стадно-организационные постепенно возвышались до одухотворяемых социальными

чувствами форм человеческого общения — в отношениях полов, в воспитании поколений, в социально-организатор- ских действиях; примитивный мозг животных предков человека постепенно преобразовывался, становясь двуполушарным с функциональными особенностями правого и левого полушарий, обретая способность порождать формы абстрактного мышления и выражающую его словесную речь, познающие реальность и обобщающие конкретный опыт; вместе с тем, на основе совместного действия правого и левого полушарий рождалась способность человеческого мозга к художественно-образному, мифологическому на первых порах, освоению действительности; звуковые и жесто-мимические формы коммуникации постепенно вытеснялись, отодвигались на второй план артикулированной речью, хотя еще крайне бедной лексически, напевной и сопровождающейся активными компонентами кинетического (двигательного) характера. На этой переходной фазе еще нет ни мифа, ни наскальной живописи, ни устойчивой символической орнаментации тела, но именно в этот период складываются все предпосылки для возникновения этих явлений культуры на следующей, первобытно-общинной, стадии исторического процесса.

О предыстории культуры мы знаем очень немногое — только археология дает нам небольшой достоверный материал, требующий осмысления; в целом же научное мышление должно реконструировать этот процесс, поскольку оно знает и то, что ему предшествовало — формы жизни животных, — и то, к чему он привел, — культуру первобытного общества. А о ней мы знаем уже многое, и не только по данным археологии, но и по наблюдениям миссионеров, путешественников, этнографов, которым удалось на протяжении последних столетий, вплоть до наших дней, непосредственно видеть образ жизни многих народов, отставших в своем развитии и сохранивших более или менее неприкосновенным архаическое, первобытное сознание, поведение, деятельность, т. е. древнейший тип культуры.

Первая ее черта, многократно отмечавшаяся наблюдателями и историками, — синкретизм, т. е. нерасчлененность различных форм, уровней, направлений деятельности. Духовное производство было непосредственно вплетено

в материальную практику. Трудовые операции сопровождались магическими заклинаниями природы, ибо весь мир и собственная жизнь человека осмыслялись им мифологически. А само это синкретично-мифологическое сознание первобытных людей сливало воедино познание действительности с ее ценностным осмыслением и идеальным преобразованием, нравственное сознание с религиозным, эстетическим, протополитическим и зачаточно философским. Соответственно, художественное освоение мира было здесь «непосредственно вплетено» в целостное материально-ду- ховное действо — сама мифология имела художественнообразную структуру, как и все обряды, ритуальные действа, магические заклинания (поэтому в наши дни, если мы не знаем мифологически-ритуального смысла этих представлений и действий, мы воспринимаем их как явления искусства — как сказки, песни, украшения и т. д.).

Точно так же нераздельны на этом первом этапе истории культуры предметная деятельность и общение людей. Последнее и зарождается в неизвестных животным предкам человека межсубъектных отношениях, складывающихся в самом процессе совместной деятельности первобытных людей — прежде всего в охоте, затем в военных действиях — «охоте на людей». Правда, в двух сферах человеческой жизни общение начинает очень рано обособляться от материальной практики и становиться автономной формой деятельности — в играх детей и в обрядах взрослых. Однако мы знаем, что изначально обряды были непосредственно вплетены в практику, — например, танец охотников предварял и завершал процесс охоты в качестве необходимого обрамления этого «труд-магичес- кого действа», а детская игра воссоздавала практическое поведение взрослых и к нему же готовила ребенка.

С точки зрения структурной, данное исходное состояние культуры следует определить как аморфное, еще не выявившее своего строения. Вместе с тем, нельзя не увидеть роль, которую играло здесь художественное творчество. В эту пору еще не было самостоятельно существующего искусства, но вся жизнедеятельность людей облекалась в формы искусства — была театрализованной, опеваемой, орнаментированной, метафорически опоэтизированной; иначе говоря, искусство создавало «художе-

ственную упаковку» для всех утилитарных человеческих действий; оно было сплошь «прикладным искусством», и вся практическая деятельность была сплошь художественно оформленной. Такого значительного места в культуре искусство никогда больше не занимало и занимать не будет, но оно навсегда сохранит подобную роль в жизни ребенка, в которой оно сплетается уже не с мифо-мисти- ческим сознанием, а с игровым, образуя особую разновидность культуры — культуру детства.

При всей нерасчлененности, слитности разных форм деятельности в первобытной культуре, в ней стало уже намечаться расслоение разных субкультур, которое впоследствии разовьется и сделает их совершенно самостоятельными, автономными ее областями. Расслоение это шло в двух плоскостях. Первая — начавшееся размежевание утилитарной деятельности, требовавшей рациональной организации, и обрядовой, магической, основанной на мифологическом осмыслении мира; вторая плоскость — расхождение сознания, поведения, деятельности взрослых членов общества и сознания, поведения, деятельности детей, т. е., условно говоря, деятельности «серьезной» и «игровой».

В первом случае расщепление культуры порождалось необходимостью решения ею двух задач — выработки эффективных способов практической деятельности по добыванию средств к существованию и объяснения, осмысления и проектирования собственной деятельности. Для решения одной задачи нужен был практический опыт познания природной среды и обобщения накапливавшихся наблюдений; так складывалось практическое познание мира (или обыденное познание, как его иногда называют), объективно отражавшее свойства, качества, сущностные черты всего того, с чем непосредственно сталкивался человек в сфере производства (собирание злаков, корней и плодов, охота, изготовление орудий, взаимоотношения полов, лечение болезней и т. д.). Решение другой задачи не могло осуществляться силами наблюдения, мышления, рационального обобщения — объяснять природные процессы, осмыслять их и пытаться на них воздействовать можно было только с помощью фантазии и программируемого ею поведения; так складывалось мифологическое сознание и воплощавшие его ритуальные действия, культовые

обряды, магические операции. И если рациональная, производственная субкультура оставалась «прозаичной», преследующей чисто утилитарные цели, то мифологическиобрядовая субкультура становилась «поэтичной», т. е. использовала все средства образного удвоения мира, которые поставляло ей художественное воображение первобытного человека, складывавшееся и развивавшееся под влиянием именно этой потребности — объяснять и осмыслять мир.

Что касается второй плоскости дифференциации, то она порождалась потребностью найти замену переставшим программировать поведение человека инстинктам. Эту миссию начинают выполнять детские игры и обеспечивающие их игрушки, через которые ребенок овладевает опытом взрослого: дети играют в то, что взрослые делают всерьез (в войну, охоту, в дочки-матери и т. п.), орудуя маленькими копиями предметов, которые служат взрослым орудиями труда, оружием, бытовой утварью. Так формируется детская субкультура, основанная на игре. Точно так же детская субкультура вбирает в себя доступные ребенку формы художественной деятельности, делая саму игру спонтанным художественным действом (не зря ее называют «ролевой игрой»).

Дальнейший ход развития — ив онтогенезе, и в филогенезе — вел к преодолению синкретической аморфности начального культурного состояния и ко все более отчетливой структурной расчлененности культурного бытия человечества. Процесс этот был длительным: вполне определенные его результаты были достигнуты только в эпоху феодализма, а весь предшествующий многотысячелетний процесс на Востоке и на Западе был многоликим переходным периодом от первобытного культурного синкретизма к структурно расчлененному и строго иерархизированному типу культуры. Переход этот осуществлялся по трем разным путям; разумеется, каждый из них имел разные вариации, были и разнообразные смешанные формы, но принципиально возможными и необходимыми оказались три дороги, выводившие человечество из первобытного состояния.

Почему именно три? — Потому что в основе этой дивергенции исходного синкретического состояния культуры мог лежать и иметь доминирующее значение один из трех способов хозяйства, экономики, материального про-

изводства: скотоводство, выросшее из первобытного охотничьего хозяйства; земледелие, преобразовавшее первобытное собирательство; ремесло, развившее первобытное изготовление орудий труда, оружия, бытовой утвари.

Культура кочевых (номадических) народов вырастала из требований, которые предъявляло скотоводство, — постоянное передвижение в поисках пастбищ, неизбежные при этом столкновения с другими племенами и народами. Кочевым племенам был присущ культ зверя, лежащий в основе мифологии и обрядности, одностороннее развитие ремесла, направленного на изготовление оружия, сбруи, украшений, имеющих ритуальный характер. Скифская или татаро-монгольская культуры могут служить примерами этого пути выхода человечества из первобытного состояния.

В тех условиях, когда господствующей формой производства оказывалось, по тем или иным причинам, земледелие, как в большинстве стран Дальнего, Среднего и Ближнего Востока, и жизнь народов становилась поэтому оседлой, — создавались условия для появления крупных поселений, становившихся политическими, религиозными и торговыми центрами. Рабовладение могло лежать здесь в основе хозяйства, а могло иметь подчиненное значение или вообще отсутствовать, как в Древней Руси, — на сущностных свойствах культуры это не сказывалось. Определяющим для нее было формирование сильных государственных образований, в которых власть оставалась сращенной с религиозной организацией общественных отношений; языческий характер выраставших из первобытного культа религий, сочетавших зооморфные образы с антропоморфными и с обожествлением стихийных сил природы; первые шаги научного знания, оказывавшегося необходимым и земледелию, и торговле, и военным действиям.

Третий путь выхода культуры из первобытного состояния был проложен в Древней Греции и Риме на основе безусловной доминанты сосредоточенного в городах ремесленного производства («техне»). Развитие последнего привело к широкому распространению градостроительства, кораблестроения, всех отраслей прикладных искусств, связанных с ними и с архитектурой, а также развитию скульптуры, графики и живописи; оно породило творческое самосознание человека, гуманизировавшее

мифологию, обрядность, обусловившее развитие наук, философии, педагогики, театра.

Совершенно очевидно, что эти три пути развития культуры оказались отнюдь не равноценными. Способность ценить каждый шаг, сделанный человечеством на пути прогресса, необходимость бережно хранить все памятники культуры, изучать их и наслаждаться их эстетическими качествами не должны мешать нам различать те направления историко-культурного процесса, которые заключали в себе возможности дальнейшего развития, обогащения, совершенствования, и направления тупиковые, способные лишь сохраняться более или менее длительное время, но лишенные динамического импульса и потому останавливавшие движение культуры и, следовательно, умертвлявшие ее. Ведь в отличие от форм существования и поведения животных, остающихся неизменными на протяжении всей жизни данного вида, человеческое бытие динамично, трансформационно по самой его природе, ибо подчиняется не генетически транслируемому управлению, а свободно вырабатываемым программам. Между тем, мера свободы творчества, выхода из подчинения писаным или неписаным канонам была в античной культуре несравненно большей, чем в двух других типах древнейших культур. И хотя европейское средневековье пыталось свернуть культуру с пути, открытого античностью, и вернуться к структуре древневосточного типа, но в христианском варианте (византинизм), Возрождение и весь послеренессансный процесс показали, что именно здесь культура способна извлечь всевозможные плоды свободного человеческого творчества.

Не следует закрывать глаза на то, что в XX веке в европейской культуре (к этому типу относится и американская) свобода стала оборачиваться произволом, что активность личности, пожелавшей освободиться от всех социальных связей, рождала трагедию индивидуализма, разрушительную для культуры, но это не может скомпрометировать великое прогрессивное значение пути, который античность открыла перед культурой человечества. Это доказывает лишь то, что свобода, оторванная от социальности, связывающей человека с человеком, бесперспективна так же, как социальность, подавляющая свободу, парализующая самодеятельность личности.

Вместе с тем, античность оставалась в пределах переходной стадии истории культуры, ибо, подобно двум другим направлениям выхода из первобытности, она сохраняла мифологически-языческое сознание, сохраняла многие проявления синкретизма — прежде всего, нерасчлененность материальной и духовной практики. Известно, что в Древней Греции еще не было антитезы «ремесло-искусство», так как вся сфера «техне» была одновременно технической и художественно-осмысленной; гимнастика, т. е. физическая культура, была приравнена к духовно-эстети- ческой деятельности, а все миросозерцание было отмечено тем качеством, которое А. Ф. Лосев определил понятием «пластичность».

Конечно, такая непротиворечивость, уравновешенность, даже гармоничность разных уровней и направлений человеческой деятельности была в античной Греции классической ее поры гораздо более последовательной и яркой, чем, например, в Древнем Египте или Китае, Индии или даже Риме, однако нельзя не видеть и того, что повсеместно, в той или иной степени и в тех или иных формах, господствующей и типологически-характерис- тической была именно тенденция перехода от первобытности к развитой форме классового общества и его культуры; поэтому различия между слоноголовым божеством индусов, египетским птицеголовым богом и греческим кентавром не столь существенны, как их типологическое сходство. Это касается и всей древней храмовой архитектуры, которая, с одной стороны, и в Индии, и в Китае, и в Египте, и в Греции, и в Риме далеко ушла уже от первобытных культовых сооружений, но в грандиозном синтезе материальных конструкций и религиозного смысла не дошла еще до той степени одухотворенной дематериализации камня и витражного развеществления изображений, которые выявились в средневековых соборах.

Феодализм как социальная система, утвердившаяся на большей части земного шара в первом тысячелетии нашей эры, имел общие, инвариантные и многообразноразличные, вариативные черты, потому и исторический тип культуры, который сложился в феодальном обществе, отличался диалектической связью единого и особенного в разных регионах и странах. Различия религиозные не

были, конечно, единственными в этих вариациях культуры феодального общества, но их роль чрезвычайно значительна, ибо в этом типе культуры религия стала господствующей формой общественного сознания, официальной идеологией — она полностью подчинила себе не только мораль, эстетику, искусство, но и политику и право, она освящала государственную власть, она порождала войны (крестовые походы или уничтожение еретиков-гугенотов). Религия могла доходить до полного запрещения некоторых форм художественной деятельности (иудаизм и мусульманство) или же дискутировать о правомерности или неправомерности существования иконописи (в Византии), или резко ограничивать изобразительное убранство храма (протестантизм), или, напротив, освящать эротику и воссоздавать ее в скульптуре и в танце (в Древней Индии); но в той мере, в какой искусство призывалось на службу религиозным ценностям, оно должно было находить ту или иную форму подчинения своих познаватель- но-реалистических, как и преобразовательно-идеализиру- ющих, устремлений тому, что диктовалось данными религиозными представлениями.

Культура феодального общества выросла на земледельческой основе, как древневосточная, но с иной структурой сельскохозяйственного производства, с заменой рабства крепостничеством, с распадом былой слитности религиозной и политической власти, с иным типом города. Потому культура феодального общества лишена той однородности, какая была свойственна всем предшествующим формам культуры, — в ней явственно различаются относительно самостоятельные, хотя, разумеется, активно взаимодействующие и проникающие друг в друга, четыре субкультуры: крестьянско-фольклорная, церковно-монастырская, рыцарско-придворная и бюргерская (городская). Первая сохраняла в большей мере — и даже в новое время — архаические черты первобытной, языческой, синкретичной культуры; последняя стала истоком грядущего — буржуазного — типа культуры. В чистом же виде культура феодального общества выявляет свои особенные качества в двух ее центральных формах — в храме и в замке.

Тип сознания, лежавший в основе той или другой формы, отличался прежде всего иерархичностью, неизве-

стной всей предшествующей истории человечества. Раз- двоение сущего на противоположности, одна из которых категорически и повелительно возносится над другой и признается истиной, возвышенной, благородной, призванной господствовать в жизни и культуре, было всеохватывающим: таковы иерархические противопоставления материального и духовного, тела и души человека, реального и идеального, естественного и потустороннего, рая и ада, труда и досуга, жизни сеньоров и вассалов, рыцарского кодекса чести и торгашеского обмана, права первой ночи и платонической любви, возвышенно-духовной и гротескно-смеховой культур и т. д. и т. п. Наиболее кратко этот тип мышления можно было бы назвать «вертикальным», ибо главная аналитическая плоскость, которой оно оперировало, — противоположность верха и низа и превосходство верха над низом. Понятно, что если материальная жизнь была оценена как нечто низменное, а духовная признана возвышенной и истинно ценной, то третий слой культуры — художественный — должен был цениться в той мере, в какой искусство способно удаляться от материально-природного низа и возноситься к боже- ственно-духовному верху. Соответственно, в структуре художественной реальности воссоздание природно-теле- сного приносилось в жертву выражению художественноспиритуального, и в резком противопоставлении античному идеализирующему реализму складывался новый стиль европейского искусства — мистический символизм.

Уже само иерархическое противопоставление духовного и материального, осмысленное религиозно, политически, этически и эстетически и жестко закрепляемое, говорит о том, что в этом типе культуры ценностное сознание стало духовной доминантой; его всевластие привело к господству наиболее последовательного выражения безличной формы ценностного сознания — религиозной. Религия потребовала строгого подчинения себе не только морали, политики, права, эстетики, искусства, но и развивавшихся в городах и монастырях способов познания мира — математики и астрономии, физики и химии, медицины и «науки наук» — философии.

Следует иметь в виду, что при всем могуществе религиозного сознания средневековая культура содержала