67. Высшие ценности: гуманизм, ненасилие, свобода, счастье

Значение ценностных ориентаций нравственного сознания заключается в том, что они обеспечивают содержательное и функциональное единство всей его структуры, характеризуя его общую направленность. Как из истории, так и из современной духовной жизни известны многообразные системы ценностей, имеющие различную общую направленность в зависимости от доминирующих в них элементов. Таковы, например, религиозные системы ценностей, гуманизм, ненасилие, прагматизм, сциентизм, экзистенциализм и т.д.

Насилие и ненасилие представляют собой разные перспективы в борьбе за справедливые отношения между людьми в обществе. Возможные линии поведения человека перед лицом насильственно поддерживаемой социальной несправедливости можно свести к трем основным.

Во-первых, это пассивность, малодушие, трусость, капитуляция, словом, непротивление насилию. Такая позиция заслуживает безусловной негативной оценки.

Во-вторых, ответное насилие. Эта линия поведения является в практическом плане более эффективной и в нравственном плане более достойной, чем первая. В ответном насилии уже, по крайней мере, чувствуется «ответственность за цели» (Жан Госс). Это уже вызов насилию, активное его неприятие, борьба с ним. Широко известны слова Ганди о том, что если бы перед человеком был выбор между трусливым смирением или насильственным сопротивлением, то предпочтение, конечно, следовало бы отдать насильственному сопротивлению. Ответное насилие лучше, чем покорность. Но есть еще третья линия поведения — это активное ненасильственное сопротивление, преодоление ситуации несправедливости, но другими — принципиально ненасильственными - методами. Отождествление ненасилия с пассивностью является одним из устойчивых общественных предрассудков. В обыденном сознании насилие, как правило, оправдывается в качестве альтернативы покорности. Такая позиция была бы понятна только в том случае, если бы не было третьей возможности — ненасилия, предполагающего исключительно высокую степень активности и действенности, более высокую, чем ответное насилие.

Важно подчеркнуть следующее: эти три линии поведения образуют восходящий ряд и с прагматической и аксиологической точек зрения. И по критерию эффективности, и по критерию ценности противонасилие выше пассивности, ненасилие выше противонасилия. Ненасилие, следовательно, представляет собой постнасильственную стадию в борьбе за социальную справедливость. В отличие от пассивности, являющейся позицией человека, который не поднялся, не дорос до ответного насилия, оно представляет собой способ поведения человека, который перерос насильственный способ решения проблемы.

Ненасилие — это и всеобщая, и вполне предметная, даже технологичная парадигма поведения. Обоснование реальности, практической осуществимости ненасильственной альтернативы является основной теоретической задачей этики, а реальные опыты ненасильственной деятельности — основными аргументами. Этика ненасилия представляет собой теоретизирование в терминах жизни, она есть одновременно и теория, и практическое усилие.

Ненасильственная деятельность, рассмотренная как исторически значимое отношение, ценна тем, что оно преодолевает целесредственную разорванность и ту порождаемую этой разорванностью несправедливость, когда благо одних индивидов, одних поколений достигается за счет страданий и жертв других. Она содержит зачатки новой цивилизации и всюду, где разворачивается, созидает новую цивилизацию.

Обладание высшими нравственными ценностями зависит от нас самих значительно больше, чем мы обычно представляем, подвергаясь соблазну объяснять свои несчастья, бессмысленность существования, отсутствие свободы только объективными обстоятельствами. Трагизм человеческого бытия, определяемый – действительно объективно – неумолимостью смерти, неизбежностью страданий, дисгармоничностью общества, ликвидировать невозможно, но можно «просветлить», смягчить, одухотворить.

Проблема свободы является одной из глобальных проблем, интерес к которой проявлялся на протяжение всего процесса развития духовной культуры человечества. Многочисленные попытки разгадывания «тайны» свободы представлены как на уровне специального философского анализа, так и в обыденном сознании людей, поскольку от решения этого вопроса зависит судьба наиболее существенных ценностных ориентаций личности. Нет и не может быть окончательного ответа на этот вечный вопрос, однако посягательство на его осмысление – обязательная характеристика любого развитого сознания.

Свобода и необходимость:

Методологической основой этического анализа свободы может быть философское исследование проблемы взаимосвязи свободы и необходимости. В истории философии мы находим три наиболее общих подхода к такому исследованию: детерминизм (абсолютирующий всевластье необходимости, и по сути, отрицающий свободу воли); индетерминизм (гипертрофирующий, напротив, автономию воли, противопоставленной необходимости); принцип единства, взаимообусловленности свободы и необходимости. Конструктивным основанием для решения проблемы является третий подход, в рамках которого свобода и необходимость рассматриваются диалектически. Представление о сущностной взаимосвязи свободы и необходимости прослеживается в философской литературе с весьма отдаленных времен, в европейской философской традиции оно наиболее ясно выражено в концепции Гегеля («Свобода, не содержащая никакой необходимости, и голая необходимость без всякой свободы – это… ложные определения: свобода по существу конкретна, она извечно определена изнутри и, следовательно, она в то же время необходима»).

На основании результатов диалектического подхода свобода может быть представлена как осуществление субъектом (трактуемым полимодально: личность, социальная группа, общество, человечество) власти над объектом (им в данном случае является необходимость в различных своих «ипостасях») в соответствии со своими потребностями (прежде всего – потребностями самореализации). Осуществление этой независимости по отношению к необходимости предполагает:

1. познание необходимости;

2. выработку программы деятельности (на основании познанного);

3. реализацию этой программы на практике.

Проблема свободы исключительно сложна и многоаспектна. Отметим некоторые ее параметры. Так, например, можно вести речь об абсолютной и относительной свободе, употребляя первое понятие как обозначение некоторого идеального, существующего всегда в перспективе, состояния, связанного с предельной самореализацией субъекта. Абсолютная свобода не является абсолютной фикцией, поскольку в качестве регулятивной идеи может оказывать вполне ощутимое влияние на реальность, в которой, однако, наиболее явно представлена свобода относительная. Субъект всегда так или иначе ограничен объективно, многие обстоятельства его бытия – за пределами его власти, поэтому свобода как полная автономия и независимость от необходимости – это феномен иллюзорного сознания. Следовательно, уместно поставить вопрос о свободе «от» и о свободе «для», их взаимосвязи и значимости в бытии обыденного и философского восприятия мира.

Можно остановиться также на понятиях потенциальной (готовность субъекта к самоосуществлению, наличие благоприятных социальных обстоятельств) и актуальной свободы, охарактеризовать какой-либо вариант классификации форм свободы. Один из таких вариантов, например, представляет следующие модели свободы: органическую (цели субъекта – в данном случае в этом качестве выступает личность – не противоречат социальным, поэтому самореализация субъекта происходит более-менее болезненно); страглистскую (субъект для реализации своих целей активно борется со всеми социальными препятствиями); эскапистскую (субъект бежит от мира, реализует себя в каких-то внутренних формах); адаптивную (субъект, приспосабливаясь к обстоятельствам, модифицирует свое «Я»).

Нравственная свобода:

Нравственную свободу можно представить как диалектическое единство моральной необходимости и субъективной добровольности поведения, как способность приобретения субъектом власти над своими поступками. Моральная необходимость может быть расшифрована как совокупность требований, предъявляемых к деятельности людей исторически определенной моральной системой.

Познание моральной необходимости – обязательное, но не достаточное условие реализации нравственной свободы, хотя, разумеется, и в процессе этого познания индивид может реализовывать свою нравственную суверенность. Моральный выбор – также непременное условие (и одновременно «механизм») реализации нравственной свободы. В условиях жесткой детерминации нравственно-свободная деятельность, как правило, выступает как чрезвычайно сложная сверхзадача и является уделом одиночек (личностей сильных и «самодостаточных»). Сложность и дифференцированность действительности определяет тот факт, что отсутствие возможности выбора относительно (в этом смысле можно утверждать, что «человек брошен в свободу», т.е. обречен на выбор, поскольку даже отказ от избрания какого-либо из альтернативных вариантов поведения также есть выбор), однако ограниченный диапазон возможностей или их содержательные контексты (противоречащие, например, потребностям индивида) чрезвычайно затрудняют его осуществление. Часто человек готов отказаться от свободы, только бы не реализовывать мучительный для него выбор.

Моральный выбор определяется, конечно, объективными обстоятельствами (намного проще стать свободным в условиях относительно стабилизированной социальной среды), но чрезвычайно большое значение в его осуществлении имеет субъективный фактор, поскольку в сходных ситуациях разные люди делают разный выбор. (История свидетельствует о том, что даже самые жестокие репрессии не всегда способны «сломать» личность, уничтожить ее нравственные ценности.)

С проблемой морального выбора связан вопрос о возможности выбора зла, которая потенциально всегда присутствует в человеческой деятельности. Имея возможность выбора зла, нравственно развитая, нравственно полноценная личность избирает добро и с этим выбором связана нравственная свобода.

Счастье:

Неоспоримость счастья как нравственной ценности обусловила наличие в истории этических учений эвдемонистического направления, многочисленные представители которого не только утверждали счастье в качестве высшего блага, но и полагали возможным на этом основании решать все важнейшие моральные проблемы.

История не представила нам единого, общепризнанного определения понятия «счастье». Причин тут множество. Поиск эмпирической дефиниции, приемлемой для всех, изначально обречен на неудачу, т.к. содержательные контексты счастья, исключительно разнообразные, невозможно привести к единому знаменателю. Известное мнение о том, что счастье каждый понимает по-своему, не лишено оснований. Поэтому такая дефиниция должна быть теоретической (а не эмпирической) моделью понятия, которая, фиксируя наиболее общее, существенное в нем, в то же время представляла бы возможность для личностного, индивидуального наполнения и «расшифровки». Обращение к результатам современных исследований позволяет предложить такой вари- ант: счастье как этическая категория обозначает особое психологическое состояние, сложный комплекс переживаний человека, связанный с положительной оценкой им своей жизни в целом.

Такое определение можно принимать, или не принимать, но оно вполне способно служить относительно устойчивым ориентиром в осмыслении проблемы. Дело в том, что счастье нельзя понимать односторонне, оно представляет собой специфическое единство (не всегда даже гармоничное) многих противоположностей, синкретизм разнообразных элементов, сложно и причудливо связанных друг с другом.

Цель или результат:

Счастье часто связывают либо с процессом достижения значимой цели, либо с его результатом. Важно, конечно, и то, и другое, но индивидуальные характеристики различных людей часто определяют их «ставку» на что-то одно. Многие, например, горят нетерпением немедленно получить желаемый результат, всеми силами стремятся ускорить процесс достижения, негативно переживая любое его замедление. Другие, напротив, стараются затянуть процесс, поскольку (осознанно или бессознательно) боятся разочарования при достижении цели. Действительно, предвкушение иногда оказывается приятнее осуществления, особенно для людей с развитым воображением. Кроме того, радость от реализации существенной для нас цели может быть омрачена слишком большими потерями на долгом пути к ней или отсутствием следующей цели, способной активизировать нашу жизненную энергию. Некоторые люди вообще не задумываются над стратегическими целями жизни (либо в силу примитивности своей духовной организации, либо из-за восприятия жизни как процесса, в котором постановка цели лишена смысла и т.п.).

Счастье как эмоциональное переживание:

Счастье как эмоциональное переживание чрезвычайно «многоцветно». Основываясь на положительной (в целом) оценке человеком своей жизни, оно включает в себя разнообразные эмоциональные состояния, в том числе и отрицательные. Отождествление счастья с непрерывно длящимся наслаждением дезориентирует человека, установка на «сплошное блаженство» (выраженная на современном молодежном сленге девизом «все – в кайф») искажает систему ценностей и порождает, как правило, разочарование жизнью.

Погоня за удовольствиями, в процессе которой легко прививается моральный релятивизм и даже цинизм, приводит к пресыщению (если погоня оказывается успешной) или к остро ощущаемой неудовлетворенности своим существованием (если нет возможности утолить жажду наслаждений). В любом случае человек, ориентированный таким образом, оказывается не в состоянии противостоять неблагоприятным обстоятельствам, достойно переживать неминуемые огорчения и страдания.