Глава I классификационное направление в современной лингвистике

1.1 Генетическая классификация языков. Проблемы генетической классификации идиш в современной лингвистике

Генетическая классификация языков – изучение и группировка языков мира на основании определения родственных связей между ними (отнесения их к одной семье, группе), т. е. на основе общего происхождения из предполагаемого праязыка. Каждая семья происходит из разошедшихся друг с другом диалектов одного языка (праязыка этой семьи), например, все романские языки происходят из диалектов народной (вульгарной) латыни, на которых говорила большая часть населения Римской империи перед её распадом. Для определения места языка, согласно генетической классификации, он должен быть сопоставлен с другими родственными языками той же семьи и с их общим праязыком (который обычно известен лишь на основании реконструкций, осуществляемых при сопоставлении всех этих языков друг с другом) посредством сравнительно-исторического метода. Для семей, образовавшихся незадолго до фиксации одного из диалектов праязыка на письме (как в случае славянских и тюркских языков), наличие и характер исходного праязыка не вызывает сомнений. Чем дальше отстоит во времени реконструированный праязык от письменных или устных языков-потомков, тем менее отчётливо его представление. Наиболее достоверные результаты в генетической классификации языков могут быть получены при сравнении морфологических показателей, лёгкость сравнения которых определяется, во-первых, семантическими причинами (ограниченностью набора возможных грамматических значений во всех языках мира и их исключительной устойчивостью при чёткости вероятных смысловых изменений, подчиняющихся строгим правилам: морфа, обозначающая наклонение или вид, может приобрести значение времени и т. п.), во-вторых, принципом морфонологического характера, согласно которому из всех фонем каждого языка в окончаниях используется относительно небольшая часть. Это облегчает установление соответствий между языками, особенно в тех случаях, когда совпадающие формы образованы от одинаковых корней и соответствие простирается на всю словоформу. В языках, использующих морфонологические чередования, которые связаны с изменением места словесного ударения в словоформе, могут быть отождествлены друг с другом по происхождению и целые группы словоформ, связанные друг с другом в пределах одной парадигмы. При наличии системы таких отождествляемых форм с одинаковыми значениями принадлежность языков, обладающих морфологическими показателями, к одной семье не может вызывать сомнений.

Значительно более сложным является использование для генетической классификации словарных соответствий между языками. В таких областях лексики, как числительные, возможно заимствование целых лексических групп из одного языка в другой, что даже при наличии системы словарных соответствий, подчиняющихся определённым правилам, не даёт возможности непосредственно сделать вывод о вхождении языков в одну семью. Между тем до недавнего времени были распространены такие опыты сопоставления многих бесписьменных языков, которые основывались преимущественно на сравнении относительно небольшого числа употребительных слов этих языков. Некоторое основание для такого метода (который по отношению к языкам без развитой системы флексий может — при отсутствии контроля лексических сопоставлений грамматическими — не привести к окончательным выводам) даёт лексикостатистика (глоттохронология), согласно которой в пределах нескольких (одной или двух) сотен наиболее употребительных слов языка темп изменений обычно остаётся очень медленным, хотя этот темп и может сильно варьировать в зависимости от условий развития языка. В генетической классификации обычно именно сравнение подобных наиболее употребительных слов и использовалось для выводов о языковом родстве. Однако сравнение лексики разных подгрупп австралийских языков, находившихся в длительном контакте друг с другом (уже через много тысячелетий после распада общеавстралийского языка, к которому все эти подгруппы в конечном счёте восходят), показывает, что при определённом типе социальной организации и численной ограниченности коллектива (делающей необходимыми интенсивные смешанные браки между разными племенами) значительное число таких наиболее употребительных слов языка (включая многие термины родства, названия животных и растений, числительные, а также и ряд глаголов) может заимствоваться из одного языка в другой. Наиболее интенсивно лексические контакты этого типа происходят при наличии первоначального родства позднее контактирующих языков, как, например, при контакте древнеанглийского с древнескандинавским в эпоху завоевания Британии древнескандинавскими племенами.

Значительная близость двух контактирующих языков делала возможным сосуществование двух параллельных форм одного и того же слова, после чего одно из слов побеждало. Наличие письменных памятников делает возможным проследить по ним это развитие. При отсутствии таких памятников или же при большой хронологической удалённости процессов позднейшего смешения двух первоначально родственных языков только тщательное применение сравнительно-исторического метода, позволяющего выделить разные типы звуковых соответствий между словами (исконно родственными или позднее заимствованными), даёт возможность наметить пути этого смешения. Процессы такого смешения первоначально родственных языков приводят к тому, что в словаре многих языков имеется два типа слов — слова, непосредственно восходящие к древнему «пра»-состоянию данного языка, и их «двоюродные» родственники — слова, происходящие из языка, близкородственного данному, но от него отличного. При большом числе таких «этимологических дублетов» отнесение языка к одной из подгрупп становится в известной мере условным.

По отношению к неродственным языкам в большинстве случаев исконный лексический запас легко отделяется от результатов позднейших контактов тогда, когда языки имеют систему флексий (как правило, не заимствующуюся из одного языка в другой неродственный), поэтому соответствия, наблюдаемые между фонемами в составе грамматических морф, могут служить контрольным материалом для сравнения слов, относимых к общему исходному словарю (и соответственно не объясняемых заимствованиями). При отсутствии в данной группе языков системы флексий такого контрольного материала нет, и тогда вывод о принадлежности слов к общему исходному словарю остается гипотетическим. В качестве альтернативного объяснения в этом случае возможно вторично приобретенное (аллогенетическое) родство языков.

Если родственные языки или диалекты не полностью прекращают контакты друг с другом, то вторично возникающие межъязыковые (междиалектные) связи могут перекрывать более ранние, что затрудняет последовательное проведение генетической классификации по принципу родословного древа. Этот последний предполагает, что каждый общий язык (праязык) распадается на два или более праязыка, которые, в свою очередь, могут распадаться на два или более промежуточных праязыка, из которых могли развиться реально известные языки. Согласно этим принципам, каждое новое языковое явление распространяется из определённого центра постепенно затухающими волнами. Каждый диалект, постепенно развивающийся в родственный язык, представляет собой пучок таких волн (изоглосс). При исчезновении промежуточных звеньев (диалектов или языков) могут наблюдаться более чёткие различия между родственными языками. При сохранении таких звеньев различия между родственными языками являются непрерывными и родственные языки постепенно переходят друг в друга через ряд промежуточных диалектов, позднейшие контакты которых делают особенно сложным разграничение древних и более поздних диалектных связей.

Много трудностей вызывает проблема реальности промежуточных праязыков. Промежуточные праязыки являются некоторой схематизацией, полезной при формулировке выявленных генетической классификацией соотношений, но не обязательно отвечающей некоторой исторической реальности. Следовательно, наиболее достоверными следует признать выводы, относящиеся к основным языковым членениям времени после «неолитической революции». Заключения негативного характера (об отсутствии родственных связей между языками), возможно, не являются вполне корректными. При очевидности основных поздних объединений языков в семьи, она не гарантирует пока точности деления семей на подгруппы, происходящие из промежуточных праязыков, в случае, если языки не разделились в пространстве и времени достаточно рано. Наконец, генетическая классификация фиксирует только происхождение некоторой основной части грамматических и лексических (корневых) морф, не предполагая, что известен источник всех остальных морф. По всем указанным причинам генетическая классификация может до сих пор считаться находящейся лишь на предварительной стадии своей разработки. Существенное уточнение её происходит, с одной стороны, благодаря выяснению ареальных связей между современными контактирующими диалектами, с другой — благодаря выявлению более древних отношений между «макросемьями». (Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990. - С. 93-98)

Идиш – язык ашкеназского еврейства, насчитывает уже почти тысячелетнюю историю. Он складывался постепенно, в ходе непрерывного процесса обогащения, по мере движения европейских евреев с запада на восток, из Германии в Польшу, Беларусь и Литву. Переселенцы с запада не усваивали язык нового окружения, и не собирались отказываться от немецко-еврейского говора, который со временем ассимилировался в восточноевропейских странах и насыщался славянским компонентом. Таким образом, идиш стал содержать три основных компонента: германский компонент (70—75 %) составляющий базовую грамматическую и лексическую основу, древнееврейский компонент (15—20 %) из которого был взят алфавит, корневые основы некоторых слов, а также специфические (например, религиозные) термины, и славянский компонент, заимствованная из которого лексика достигает в отдельных диалектах 15%.

Традиционно лингвисты определяют идиш как германский язык, относящийся к средненемецким диалектам верхненемецкого кластера западногерманской группы (например, Реформатский в «Генеалогической классификации языков») (Реформатский, 1967). Однако эта версия происхождения идиш не является на данный момент окончательно доказанной. История не даёт однозначного ответа на вопросы о том, в каком географическом месте зародился идиш и какой язык следует считать его главным прародителем. Исследователи выдвигают различные версии, обогащая научную литературу новыми фактами и идеями. Существуют, например, гипотезы о происхождении идиш от греческого и латинского языков, которые, впрочем, явно безосновательны, так как, прослеживая тексты на идиш от XIII-XIV вв. до нынешних диалектов, легко увидеть: идиш впервые появился в странах, где говорили на немецком языке.

Однако и немецкая гипотеза происхождения идиш имеет свои вариации. Существует, например, рейнская теория, автор которой, Макс Вайнрайх, утверждает, что идиш зародился в западных областях Германии, вдоль течения реки Рейн. Вкратце, теория Вайнрайха такова: евреи Восточной Европы являются потомками евреев из Испании и Прованса, поселившихся в германских землях вследствие крестовых походов, чумы, войн, изгнания из Испании и других драматических событий, выпавших на долю евреев. Подобно другим еврейским этническим группам в диаспоре, немецкие евреи создали на основе нескольких местных диалектов свой язык - идиш. Сначала возник западный диалект в Эльзасе и Рейнской области. Позже, говорящие на идиш евреи постепенно расселились на территории Германии, Польши, Чехии, Словакии, Венгрии, Румынии, Украины, России и балтийских стран, часто по приглашению правителей и королей этих стран. Эту теорию Вайнрайх обосновал и развил в своей фундаментальной четырехтомной монографии “История языка идиш” (Weinreich, 1973), которая 1970-1980е гг. считалась эталоном для лингвистов, занимающихся проблемами идиш. Однако в 80е годы некоторые лингвисты, например, Довид Кац, подвергли этот подход критическому анализу.

Подчеркивалось, что, во-первых, Вайнрайх не приводит ни одного лингвистического аргумента в пользу своей теории, а все основывает на данных экстралингвистического плана, а, во-вторых, в современном идише мы не находим никаких черт, которые роднили бы его с немецкими диалектами Рейнской области. Более того, Кац предложил обратить внимание на то, что в средневековых немецкоязычных провинциях жило две группы евреев, которые характеризовались, как это напрямую указано в раввинистической литературе 15 века, разным произношением иврита. Первая, наиболее многочисленная, “рейнская” группа произносила букву “хет” также, как и “hе” и путала /ш/ и /с/. В другой группе, проживавшей в Австрии и части Баварии, эта же буква произносилась также, как и “хаф”, т.е. как русское /х/, и имелось различие между /ш/ и /с/. Это соответствует произношению слов из ивритской составляющей в современном идише. Из чего, согласно Кацу и другим сторонникам подобного подхода, который получил название дунайской гипотезы, идиш родился в районе Дуная, а тот язык, на котором говорили евреи на Рейне, был совершенно независимым наречием, веткой на дереве еврейских языков Европы, которая постепенно отмерла. (Katz, 1988)

Проблемы, поставленные сторонниками дунайской гипотезы, имели важное значение для развития идишистики, так как, благодаря им, исследователи стали обращать существенно большее внимание именно на лингвистические аспекты истории идиша. С другой стороны, вышедшая в свет в 2005 году фундаментальная работа Эрики Тимм “Историческая семантика идиша”, подтверждает рейнскую теорию. Тимм более 20 лет изучала переводы Библии на разговорный язык ашкеназских евреев. Из ее анализа видно, что уже в наиболее ранних произведениях этого жанра, дошедших до нас и написанных на рубеже XIV-XV веков на территории Рейнской области, мы встречаем многочисленные значения слов немецкого происхождения которые, с одной стороны, не встречаются у христиан, а с другой стороны, присутствуют в современном идише. В этих же документах встречается также множество морфологических особенностей, присущих современному идишу, а именно, гораздо более частое использование некоторых немецких суффиксов, чем в диалектах христиан, и к тому же с корнями, с которыми у христиан эти суффиксы не употребляются. Таким образом, Эрика Тимм доказала, что многие семантические и морфологические особенности идиша восходят к средневековому диалекту рейнских евреев. (Timm, 1987)

Из-за наличия обширного славянского компонента, славянских особенностей морфологии, синтаксиса, фонетики, а также присутствия некоторых сугубо славянских слов в самых древних диалектах идиш, некоторые лингвисты склоняются к славянской версии происхождения идиш. Наиболее широко эта гипотеза разработана Полом Векслером в статье «Идиш - пятнадцатый славянский язык». По Векслеру, предками европейских евреев-ашкеназов были проживавшие на территории Германии славяне-лужичи (сорбы) и полабы, часть из которых германизировалась, а другая часть, по его мнению, приняла иудаизм, сохранив тем самым свою этническую идентичность. Значительная часть лексики их языка была «релексифицирована» и заменена на германскую, язык их был также наводнен огромным количеством гебраизмов, слов древнееврейского происхождения, которые охотно вводились в употребление иудейскими неофитами. Векслер предложил теорию релексифицированных языков, то есть языков, в результате контакта двух народов подвергнувшихся замене лексики, но сохранивших грамматическую систему языка-субстрата. (Wexler, 1991)

Большая часть лингвистов относится к теории Векслера с недоверием, однако, как пишет он сам «…скептический ответ на мои взгляды не стал бы для меня разочарованием, так как гипотеза славянского происхождения идиш уже давно подбирается к центральному кругу проблем современной идишской лингвистики, и комплексный разбор, подобный тому, что представлен в моём исследовании, был давно необходим».

Несмотря на уже имеющиеся исследования, вопрос о происхождении идиш остаётся на данный момент всё таким же актуальным. Так как корни идиш уходят в глубокое средневековье, у нас осталось очень мало письменных источников, которые помогли бы разъяснить существующие проблемы его классификации. Это даёт пространство для множества гипотез, каждая из которых является важной и нуждается во внимательном рассмотрении. Разрешение этого вопроса может стать почвой для новых открытий в истории европейских народов, лингвистике (идишской, германской и славянской), а также идишской и германской диалектологии.