Л. С. Выготский

слово, т. е. без шевеления губ и шепота,— ведь оно все равно было и остается двигательной реакцией, условным рефлексом, без которого мысли нет? А это и есть уже опрос, высказывание испытуемого, словесное свидетельство и показание его относительно невыявлен-ных, не уловленных слухом экспериментатора (вот и вся разница между мыслями и речью, только это!), но, несомненно, объективно бывших реакций. В том что они были, были действительно со всеми признаками материального бытия, мы можем убедиться многими способами. И, что самое важное, они сами позаботятся о том, чтобы убедить нас в своем существовании. Они скажутся с такой силой и яркостью в дальнейшем течении реакции, что заставят экспериментатора или учесть их, или отказаться вовсе от изучения такого течения реакций, в которое они врываются. А много ли есть таких процессов реакций, таких протеканий условных рефлексов, в которые не врывались бы задержанные рефлексы (= мысли)?

Итак, или откажемся от изучения поведения человека в его существеннейших формах, или введем Ь наш опыт обязательный учет этих невыявленных рефлексов. Рефлексология обязана учитывать и мысли, и всю психику, если она* хочет понять поведение. Психика — только заторможенное движение, а объективно не только то, что можно пощупать и что видно всякому. То, что видно только в микроскоп, или телескоп, или при рентгеновских лучах,— тоже объективно. Так же объективны и заторможенные рефлексы ¹⁰,

Сам Бехтерев указывает на то, что результаты исследований вюрцбургской школы¹¹ в области «чистого мышления», в верхних сферах психики, в сущности, совпадают о тем, что мы знаем об условных рефлексах. А М. Б.[Кроль ¹² прямо говорит, что открытые вюрц-бургскими исследованиями новые явления в области безобразного и бессловесного мышления суть не что иное, как павловские условные рефлексы. А сколько тончайшей работы по изучению именно отчетов и словесных свидетельств испытуемых потребовалось для того только, чтобы установить, что самый акт мысли неуловим для самонаблюдений, что его находят готовым, что он неподотчетен, т. е. что он чистый рефлекс.

Но само собой разумеется, что роль этих словесных отчетов, опроса и значение их в рефлексологическом, как и в научно-психологическом, исследовании не вполне те, какие подчас придавали им субъективисты-психологи. Как же должны смотреть психологи-объективисты на них и каково их место и значение в системе научно проверенной и строгой экспериментатики?

Рефлексы не существуют раздельно, не действуют врассыпную, а слагаются в комплексы, системы, в сложные группы и образования, определяющие поведение человека. Законы сложения рефлексов в комплексы, типы этих образований, виды и формы взаимодействия внутри них и взаимодействия целых систем — все эти вопросы имеют первостепенное значение самых острых проблем научной пси-

48

МЕТОДИКА РЕФЛЕКСОЛОГИЧЕСКОГО И ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

хологии поведения. Учение о рефлексах только складывается, и все эти области остаются еще не исследованными. Но уже сейчас можно говорить как о факте о несомненном взаимодействии отдельных систем рефлексов, об отражении одних систем на других и даже приблизительно выяснить в общих и грубых пока чертах механизм этого отражения. Этот механизм таков. Какой-либо рефлекс в его ответной части (движение, секреция) сам становится раздражителем нового рефлекса той же самой системы или другой системы.

Хотя ни у кого из рефлексологов мне не пришлось встретить подобной формулировки, истинность ее столь очевидна, что ее пропускают, видимо, только из-за того, что она молча подразумевается и принимается всеми. Собака на соляную кислоту реагирует выделением слюны (рефлекс), но сама слюна — новый раздражитель для рефлекса глотания или выбрасывания ее наружу. В свободной ассоциации я произношу на слово-раздражитель «роза» — «настурция» — это рефлекс, но он же является раздражителем следующего слова — «лютик». (Это все внутри одной системы или близких, сотрудничающих систем.) Вой волка вызывает как раздражитель во мне соматические и мимические рефлексы страха; измененное дыхание, сердцебиение, дрожь, сухость в горле (рефлексы) заставляют меня сказать: «Я боюсь». Итак, рефлекс может играть роль раздражителя по отношению к другому рефлексу той же или другой системы и провоцировать его так же, как и внешний раздражитель (посторонний). И в этом отношении самая связь рефлексов подчиняется, надо думать, всем законам образования условных рефлексов. Рефлекс связывается с рефлексом по закону условных рефлексов, становясь при известных условиях его условным раздражителем. Вот очевидный и основной, первый закон связывания рефлексов.

Этот механизм и позволяет понять в самых приблизительных и общих чертах то значение (объективное), какое могут иметь для научного исследования словесные отчеты испытуемого. Невыяв-ленные рефлексы (немая речь), внутренние рефлексы, недоступные прямому восприятию наблюдающего, могут быть обнаружены часто косвенно, посредственно, через доступные наблюдению рефлексы, по отношению к которым они являются раздражителями. По наличию полного рефлекса (слово) мы судим о наличии соответственного раздражителя, который в настоящем случае играет двойную роль: раздражителя по отношению к полному рефлексу и рефлекса по отношению к предыдущему раздражителю. При той гигантской, колоссальной роли, которую в системе поведения играет именно психика, т. е. невыявленная группа рефлексов, было бы самоубийством для науки отказываться от обнаружения ее косвенным путем через отражение ее на других системах рефлексов. (Припомним учение Бехтерева о внутренних, внешневнутренних и т. д. рефлексах. Тем более что мы часто имеем внутренние раздражители, скрытые от нас,

(

49