Л. С. Выготский

можности, что в области нашего исследования антропоид также по разуму стоит ближе к человеку, чем ко многим низшим видам обезьян, по мысли Келера (1930, с. 103—104).

С этим положением стоит и падает вся теория Коффки.

Поэтому первый вопрос, на который мы должны ответить, есть вопрос о том, насколько принципиально самостоятельным оказалось это положение в свете дальнейших исследований, проделанных после Келера, насколько в принципиальном смысле этого слова человекоподобно поведение обезьяны, насколько по разуму шимпанзе стоит ближе к человеку, чем к низшим видам обезьян.

Из этого положения, как уже сказано, исходит во всем своем построении Коффка. Как мы увидим дальше, тот принцип, который был найден в этих исследованиях и который нашел наиболее отчетливое выражение в интеллектуальных действиях шимпанзе, Коффка пытается распространить, с одной стороны, вниз, объясняя дрессуру и инстинкт животных, с другой — вверх, объясняя все психологическое развитие ребенка. Закономерно ли такое распространение этого принципа? Это зависит исключительно от того, насколько те факты, на которых этот принцип был добыт, по психологической природе приближаются и являются родственными тем фактам, на которые его пытаются распространить.

Можно было бы сказать, что в современной психологии на наших глазах возникает новая эпоха, которая почти еще не осознана виднейшими представителями психологии и которая могла бы быть обозначена как эпоха «после Келера». Она стоит в таком же отношении к работам Келера, в каком его исследования стоят к работам Э. Торндайка, т. е. является диалектическим отрицанием кемеровской теории, сохраняя его положения «в снятом виде».

Эта эпоха возникает у нас на глазах из двух исторических тенденций, которые непосредственно вытекли из работ Келера и, в частности, в зародыше были намечены им самим. Однако для него они не меняли существа дела и являлись скорее побочными и второстепенными моментами, чем центральным ядром всей проблемы. Для него обе эти тенденции, о которых мы скажем ниже, не могли поколебать основного тезиса, согласно которому интеллект шимпанзе по типу и роду идентичен человеческому и обнаруживает действия, специфические для человека.

Первая из этих тенденций заключается в попытке распространить позитивные результаты работ Келера вниз. Вторая пытается распространить их вверх.

Тезис Келера, что животные действуют, вопреки предположению Торндайка, не механически, не слепо, но осмысленно, структурно, человекоподобно, ставил себе прямую задачу несколько заполнить бездну, вырытую Торндайком между человеком и животным.

Распространение этого тезиса совершалось в основном двумя

250

ПРОБЛЕМА РАЗВИТИЯ В СТРУКТУРНОЙ ПСИХОЛОГИИ

путями. С одной стороны, исследователи стали опускать келеров-ские положения книзу, распространяя их на низших животных и находя у них в принципе то же самое структурное осмысленное действие. Ряд подобных работ показал, что критерий, который выдвинул Келер для интеллектуальных действий и который он нашел в наиболее чистом виде в интеллектуальных действиях обезьян, в сущности не является специфическим для; интеллекта.

Как мы уже говорили, Коффка считает возможным применить этот же критерий и к инстинктивным действиям, полагая, что инстинкт, дрессура и интеллект не суть три совершенно различных принципа, но во всех них мы находим один и тот же принцип, различно выраженный. Это и является в сущности убийственным для найденного Келером принципа. Возникновение решения как целого, в соответствии со структурой поля, говорит Келер, можно принять за критерий разума. Применяя этот критерий к дрессуре, как это сделал Коффка, к инстинктивным действиям животных, как это сделали другие исследователи, последователи Келера оказали ему дурную услугу. Продолжая с внешнего вида прямое развитие его идей, они показали, что инстинктивные и выученные действия животных подчиняются тому же самому критерию, чтс и интеллектуальные действия. Следовательно, сам по себе выбранный критерий неспецифичен для интеллекта. Все поведение животных оказалось одинаково осмысленным и структурным.

В крайних точках это движение привело к восстановлению учения о мыслящих животных, к попытке доказать, что'собаке присуща способность усвоения человеческой речи.

Таким образом, беспредельно распространяясь вниз, идея всеобщей осмысленности и структурности действий животных привела к тому, что эти признаки перестали хоть сколько-нибудь отчетливо выделять разумное поведение как таковое. Все кошки оказались серыми в сумерках этой всеобщей структурности: инстинктивные действия пчелы в такой же мере, как и интеллектуальные действия шимпанзе. За тем и за другим оказался один и тот же универсальный принцип, только различно выраженный. Справедливо отметив связь между тремя этапами развития психики, эта теория оказалась бессильной раскрыть различие между ними. Нетрудно видеть, что в крайнем выражении эта тенденция привела как раз к тому, чего пытался избежать Коффка,— к скрытому психовитализму, поскольку она возвратила нас к учению о мыслящих и понимающих животных.

Вторая тенденция осуществлялась иными путями, которыми шли другие исследователи, все более очеловечивая высших животных, все поднимая обезьяну до человека, как это сделал, например, Р. Иеркс, который рассуждал приблизительно следующим образом: раз обезьяне доступно употребление орудий, почему должна оказаться неудачной попытка привить ей человеческую речь?

251