Право на самоопределение и исторические окна сецессии

Современные проблемы непризнанных государств существуют и развиваются в контексте уже достаточно старой и не столько правовой, сколько политической коллизии между «правом государств на территориальную целостность» и «правом народов на самоопределение». Этой коллизии и проблемам, ей сопутствующим, посвящены библиотеки литературы. Здесь мы отметим лишь некоторые моменты, связанные с эволюцией «права на самоопределение» и подойдем к тем шансам, которые существуют для соискателей внешнего самоопределения сегодня, т.е. в контексте современного доминирующего понимания и применения «права на самоопределение».

Право на самоопределение прошло три основных исторических эпохи своей трактовки/политической и правовой релевантности. Первоначально, где-то с середины XIX века «самоопределение» трактовалось не как право, но принцип, — принцип, означающий в том конкретном изначальном/европейском контексте возможность для народов, говорящих на одном языке, объединяться и формировать новое государство. Чуть позже, в конце Первой мировой войны, принцип самоопределения послужил ведущим юридическим объяснением дезинтеграции Австро-Венгерской и Оттоманской империй. Будучи принципом, а не правом, самоопределение имело очевидные ограничения, связанные с Realpolitik, в частности — для успешного внешнего самоопределения нужны были поддержка влиятельных «держав». Кроме того, предполагаемое новое государство должно было иметь реальные шансы на экономическую и политическую состоятельность. Второй — деколонизационный — этап в эволюции права на самоопределение начался с принятием Устава ООН в 1945 году, в котором самоопределение также фигурирует как принцип, но не право. И хотя самоопределение не предусматривало в 1945 году обязательной дезинтеграции государств-носителей «проблемных регионов» (многие из ключевых игроков были еще империями), употребление понятия «самоопределение народов» подразумевало нечто большее, чем суверенное равенство государств.

Эксперты полагают, что одним из важнейших вкладов ООН в международное право является сдвиг от провозглашения в Уставе ООН «принципа самоопределения» к признанию «права на самоопределение».⁴ Однако особенностью обретенного к началу 1960-х годов «права», стало то, что ООН, риторически ссылаясь на «право всех народов на самоопределение», реально имело ввиду право колоний (колониальных территорий) на независимость от их метрополий. Право на самоопределение не имело никакого отношения к национальным группам, этничности и претензиям на ее политическое обрамление. Именно территории и их население (как прото-нации в политическом, а не этническом смысле), но не народы, воспользовались правом на независимость. Это было право бывших колоний на независимость, не более того.

На третьем, нынешнем историческом этапе эволюции права на самоопределение возникают попытки соединить «этнокультурное понимание» права на самоопределение (как право этнических групп на создание «своих» политических образований, включая независимое государство) и право бывших колониальных территорий/политических (прото-)наций на независимость от метрополий. В начале 1990-х годов в этот тренд оказалась встроена дезинтеграция «социалистических федераций» и возникновение новых независимых государств на их территории, а точнее -из уже определенным образом конституционно-структурированной территории этих распадающихся государств (имеется ввиду наличие конституционно-закрепленного права на сецессию и сама формальная структура государств-федераций, конституированных субъектами и «состоящих» из них).

Именно это последнее обстоятельство, а именно конституционная структурированность территории (СССР и Югославии), позволила международному сообществу упорядочить мультипликационный эффект самоопределения и сузить уместность его дальнейшего применения. Об этом бы подробнее скажем дальше, а пока заметим некоторый итог третьей эпохи в развитии права на самоопределение: в «современном международном праве нет права на сецессию и нет даже какого-либо предварительного согласия в том, какие критерии могли бы быть использованы в будущем для определения того, когда сецессия должна быть поддержана». С другой стороны, в международном праве не существует и запретов на сецессию. Если страна дезинтегрирована в результате гражданской войны, международное право не возводит барьеров для признания двух или более новых государств. Но это совершенно иной случай, нежели признание права какой-либо группы на отделение от существующего государства.⁵

Оглядываясь на три эпохи в эволюции принципа/права на самоопределение, можно заметить, что реальные окна внешнего самоопределения открывались только тогда, когда возникала необходимость юридически освоить масштабные сдвиги в реальной политической карте мира, упорядочить политическую архитектуру всего мира. Отсюда неизбежно «право на самоопределение» не может не выступать в своей «рестриктивной версии»⁶, когда в нормализованном, принявшем форму устойчивой парадигмы международном праве целостность государств всегда получает приоритет над правом на самоопределение. Очевидно, что непризнанные государства — это сохранившиеся осколки «времени перемен» в пределах эпох стабилизации.