Lord_A_B_-_Skazitel_Issledovania_po_folkloru_i_mifologii_Vostoka_-_1994

над ним погребальный холм и поставив на вершине холма весло, которым Элпенор греб прижизни.

Исследование «приключений» Одиссея, проведенное С.Г. Уитменом18, выявило своего рода геометрическую схему, которая обнаруживается у Гомера и за пределами данного эпизода, в частности и в «Илиаде». Согласно этой схеме, Элпенор обрамляет важнейший центральный эпизод — путешествие в преисподнюю. Схема получается весьма стройная, но, когда мы начинаем рассматривать связи между отдельными частями, возникают некоторые сомнения. Из построения Уитмена следует, что Гомер основывался на схеме: КИРКА—Элпе- нор—ПУТЕШЕСТВИЕ В ПРЕИСПОДНЮЮ—Элпенор—КИРКА — и под нее подгонял события поэмы. Должны ли мы заключить, что Элпенор остается непогребенным для того, чтобы Гомер мог выполнить свою программу возвращения на остров Эя, к теме Элпенора и, таким образом, к Кирке, и все это — из чисто эстетических соображений геометрической правильности? Маловероятно, чтобы значение художественного построения как такового могло быть столь велико в устной традиционной песне, чтобы вызвать расстановку или перестановку тех или иных эпизодов. Сомневаюсь, может ли художественная структура воздействовать в такой степени и таким образом. Все это вовсе не означает, что певец не чувствует симметрии структуры — мы видели, как она действует на уровне межстиховых взаимосвязей, играя существенную роль в определении места слова в строке, а тем самым, возможно, и в выборе слов. Предполагать, однако, что такие структуры могут быть причиной измененияосновного смысла и значения,было бы, видимо, неоправданным преувеличением.

Роль Элпенора и в самом деле, как мне кажется, трудно понять, если не попытаться объяснить ее на основе действующих здесь мифологических структур. Только они обладают необходимой объяснительной силой. Трудности начинаются с того, что Элпенор остается непогребенным. Сюжетная схема Менелая, на которую мы ссылались выше, показывает, что в ней есть место для мотива гибели спутника, но в ней находится и время для его погребения. Вполне возможно, что смерть спутника в этой конструкции носит характер жертвоприношения и необходима для успешного путешествия в царство мертвых. Вероятно, при жертвоприношении естественно ожидать и подобающих похорон, как это и происходит в схемеМенелая.

В ней, однако, нет возвращения героя к женщине, которая посылает его в иной мир для встречи с провидцем. До сих пор мы не получили ответа на вопрос: почему Кирка послала Одиссея в иной мир? Этот вопрос состоит из двух частей: почему Кирка? и почему в иноймир.

Параллель с Менелаем наводит на мысль, что путешествие в таинственный мир принадлежит такой сюжетной схеме, где оно совершается по замыслу или повелению дочери мудреца или чародея, которая и сама является волшебницей. Любой герой, который возвращается домой

после долгого отсутствия, — это подходящий кандидат для путешествия в потусторонний мир, поскольку его длительное отсутствие, т.е. пребывание в ином мире и возвращение в наш, уже следует структуре этого мифа. Путешествие в иной мир — это лишь микрокосм в макрокосме. Насколько мы знаем, «Возвращения»19 также включали посещения Аида (неизвестно только, в каком именно месте поэмы),причем Аида, в котором, видимо, находился Тантал, т.е. весьма традиционного типа, сходного с тем, что описывается под конец рассказа о подземном мире в «Одиссее». Одиссей посещает там провидца, того самого, смерть и похороны которого описываются в «Возвращениях»20. У Диктиса нет путешествия в подземный мир, но там рассказывается, что Одиссей отправился на остров, где был некий оракул, и что этот оракул ответил на все его вопросы, кроме вопроса о том, что происходит с душами людей после смерти. Там не говорится ни о том, каковы были эти вопросы и ответы, ни где жил оракул. Но произошло это после посещения Одиссеем Кирки и Калипсо — сестер, живущих в Авлиде, где он сначала посетил владения Кирки, а потом — Калипсо. О том, что Калипсо направила Одиссея к оракулу, ничего не сказано; напротив, говорится: «А затем я прибыл на остров...»21.

Вэтих двух разделах мы попытались показать, как знакомство

сразными традиционными версиями, бытующими в насыщенной атмосфере устной литературы, помогает понять структуру и даже «противоречия», имеющие место в каждой данной версии. Подобно тому как любая повесть о возвращении, представленная в Приложении VIII, должна трактоваться через посредство других сюжетов, составляющих

ееокружение, так и «Одиссею» следует читать, помня, что в ее структуре одновременно функционируют разные версии.

Стого момента, как Одиссей покидает хутор Эвмея и отправляется домой, до того, как жена узнает в страннике своего мужа, сказитель «Одиссеи» разрабатывает центральную и основную часть сюжета возвращения. Далее мы рассмотрим сцены узнавания перед тем, как герой входит в город Итаку, и после того, как он выходит из него, отправляясь на^хутор своего отца. Сейчас же мы займемся центральной линией — узнаванием Одиссея женой. Дома Одиссея узнают — сами или после того, как он им открылся, — собака, кормилица, два работника и жена, помимо, конечно, женихов. Инстинкт подсказывает собаке, что перед ней хозяин, кормилица узнает Одиссея по шраму, женихи — после испытания луком, а работникам он раскрывает себя сам. В узнавании Одиссея женой присутствуют три элемента: а) испытание луком; б) его облик после омовения22 и в) «тайный знак» — Одиссей знает секрет кровати. Любого из этих признаков было бы достаточно, но Гомером или предшествующей традицией они были сплетены воедино, я лишь последний делает узнавание окончательным. Сказитель растягивает

194 Часть вторая

концов она говорит, что идет спать, и просит Телемаха рассказать о поездке, добавляя при этом, что ранее он не решился сделать этого изза присутствия женихов. Но женихов не было в момент возвращения Телемаха. Как бы то ни было, Телемах наконец рассказывает матери, чтб он узнал от Нестора и Менелая. Оставим на время семнадцатую песнь. В соответствующем эпизоде песни XXIII Пенелопа и Одиссей сидят, глядя друг на друга, до тех пор, пока Телемах не обращается к матери с упреком, что она, после стольких лет разлуки, не желает разговаривать с его отцом. Пенелопа отвечает, что у них с Одиссеем есть способ открыться друг другу, после чего Одиссей предлагает сыну уловку, чтобы защититься от мести родственников убитых женихов. Он совершает омовение и возвращается к Пенелопе, которая терпеливо его ожидает. И в том и в другом случае несомненно имеет место какая-то путаница. Пенелопа вынуждена ждать сначала, чтобы сын рассказал ей о муже, а затем — чтобы муж рассказал ей о себе. В обоих случаях этот рассказ откладывается из-за одного или нескольких омовений, а также из-за ухода и возвращения рассказчика.

Разговорам Телемаха с матерью (а они-то и представляют основную трудность в обоих эпизодах) придается особое значение на протяжении всей поэмы. Можно также сказать, что прибытие чужеземца во дворец Одиссея или, вообще говоря, куда бы то ни было, в сущности, также играет особую роль с самого начала «Одиссеи». Более того, и разговор Телемаха с матерью, и приход чужестранца часто объединяются в одном эпизоде. Нас здесь интересуют два из них. Не могут ли другие подобные сочетания чем-нибудь помочь нам в разрешении непонятных загадок, возникших в этих двух случаях? Что могут сказать о двух рассматриваемых воплощениях этой схемы прочие ее реализации?

И снова начало песни XVII заставляет нас вернуться к первой песни «Одиссеи». В первой сцене на Итаке прибытие чужеземца не следует за разговором Телемаха и Пенелопы, а предшествует ему; тем не менее оба эти элемента присутствуют в песни. Из слов Телемаха в ответ на жалобу Пенелопы по поводу песни аэда следует, что теперь сын становится повелителем матери, ибо его посетила Афина и время его возмужания уже близко. В песни I, как и в песни XVII, Телемах велит Пенелопе уйти в верхние покои и она беспрекословно повинуется. С этого

утешает Эвриклея, после чего Пенелопа совершает омовение, облачается в чистые одежды, отправляется в свой верхний покой и молится, на этот раз Афине. Хотя между песнями I и XVII Пенелопа ни разу не говорит с сыном, но в песни XVI она один раз появляется в большом зале, чтобы обвинить Антиноя в заговоре на жизнь Телемаха. Эвримах дает ложную клятву, что женихи не причинят Телемаху вреда, после чего Пенелопа возвращается к себе и плачет по Одиссею; здесь употреблены те же слова, что и в соответствующем месте в первой песни.

Таким образом, получается схема, в которой Пенелопа появляется на сцене для того, чтобы высказать кому-то осуждение; при этом ей самой делают выговор или просто не обращают на нее внимания и отсылают в верхние покои (как правило, это делает ее сын). В силу этого нас не удивляет, что Телемах в песни XVII велит матери совершить омовение и молитву; так излагается тема Пенелопы. То же самое происходило с ней в предыдущие два появления. И отчасти то же самое происходит, когда мы снова видим ее в песни XVIII после поединка между Иром и Одиссеем, когда она входит в зал и упрекает Телемаха за то, что он позволил обидеть странника. Телемах возражает ей: поединок окончился благополучно для незнакомца. К тому времени, как Пенелопа появляется вновь, в песни XIX, Телемах уже ушел спать, но, в силу своеобразного уподобления, в сцене, следующей за появлением Пенелопы, также звучит упрек: служанка Меланто упрекает Одиссея, за что сама получает выговор и от Одиссея, и от Пенелопы. Схема сохраняется, хотя и с другими участниками. Какова бы ни была логика данной ситуации, мы уже уловили схему, и это подготавливает нас к тому, чтобы воспринять как нечто естественное упрек, который Телемах

впесни XXIII бросает матери, когда она не желает говорить с Одиссеем. Таков основной тон их диалогов да и вообще большинства эпизодов появления Пенелопы.

Сравнение с другими случаями использования темы может объяснить, почему мы спокойно принимаем то, что Телемах не сразу рассказывает Пенелопе о поездке; вполне возможно, что привычная схема могла породить столь нелогичную в этом повествовании ситуацию. Но это еще не все, ибо сам Гомер объясняет, хотя и с опозданием, почему Телемах откладывает свой рассказ, а именно из-за того, что при этом были женихи и их присутствие помешало Телемаху. Возможно, Гомер думал, что присутствие враждебно настроенных людей в момент встречи Пенелопы и Телемаха само собой разумеется. Более вероятно, однако, что история Телемаха сберегалась до появления Теоклимена. Сохранение мелких привычных схем помогло скрыть от слушателя или сделать более удобоваримым для него разрыв, во всяком случае путаницу,

вболее крупных схемах. Теоклимен очень мешает повествованию, заметно нарушает его, но Гомер настаивает на его присутствии.

Когда, в начале песни XV, Афина является Телемаху в Спарте и приказывает ему возвращаться домой, она ни словом не упоминает этого попутчика, лишь советует покинуть корабль прежде, чем он подойдет к городу, переночевать в хижине Эвмея, а самого свинопаса послать вперед сказать Пенелопе, что ее сын вернулся целым и невредимым. В действительности все происходит иначе. Теперь, я думаю, ясно, что мы имеем дело с поэмой, которая представляет собой свод, устный, как я полагаю, — свод многих версий песни о возвращении. Формульный анализ какого-то отрывка важен для установления устного характера текста, для текстологии и для оценки его поэтических

достоинств. Исследование тематических повторов, как мы только что видели, также помогает установить устный характер текста, чтение отдельных мест помогает до некоторой степени объяснить структурные схемы и выявить смысловой ореол, который окружает тему, точно так же как соответствующий ореол окружает формулу. Формула и тема, единицы, из которых слагается песня, столь же необходимы исследователю, сколь и сказителю. Нам все же удалось, я надеюсь, показать, что существует целая группа проблем, разрешимых лишь путем сопоставления ряда текстов (как, например, сопоставление, данное в приложениях), иными словами, исходя из множественности версий как в самой песне, принадлежащей устной традиции, так и вокруг нее.

В начале песни XVII сказитель обращается к сюжетной схеме возвращения Телемаха, которая была бы применима к любому Телемаху (или другому персонажу), возвращающемуся домой с известиями,при условии, что здесь не будет Теоклимена, которого нужно либо отправить с Телемахом, либо оставить дожидаться его в чьем-либо доме. Аналогичным образом в песни XXIII сказитель основывается на схеме, во всех отношениях безупречной, если бы только в момент появления Пенелопы в зале, где находится Одиссей, там не было Телемаха. И в том и в другом случае замешаны и иные факторы, но отчасти трудность состоит в том, что эти схемы рассчитаны на простые, а не осложненные ситуации, на прямолинейные,а не смешанные версии.

Но дело, если не ошибаюсь, не просто в том, что две темы сосуществуют бок о бок или что начинается одна тема, а затем ее прерывает другая. Скорее эти темы определенным образом совмещены, как бы втиснуты на место одной. Рассказ Телемаха откладывается, вместо него стоит другой тематический комплекс, который начинается с прибытия незнакомца и оказанного ему приема. Незнакомец тоже приносит известия об Одиссее, и это является связующим звеном между двумя темами — темой рассказа Телемаха и рассказа Теоклимена. Оба эти рассказа параллельно существуют и в поэме: рассказ Телемаха, повторяющий историю, поведанную Менелаем, и рассказ Теоклимена, который представляет собой пророчество провидца. Такова одна из интерпретаций этого совмещения. Она, однако, не содержит достаточно убедительной мотивировки столь нелогичного поведения Телемаха, который ничего не отвечает на первый вопрос матери. Но попробуем допустить, что эпизод с Теоклименом — это на самом деле прибытие Одиссея в облике Теоклимена, которого Пенелопа хочет расспросить об Одиссее. Намек на нечто подобное содержится в эпизоде с Ментесом в песни I, где как бы предполагается, что, задержись Ментес на Итаке,он мог бы сообщить Телемаху вести об Одиссее. Такое предположение могло бы найти веские подтверждения в южнославянских параллелях25. Но эта версия попросту несовместима с версией, в которой некий Одиссей уже находится на пути к городу или собирается туда вместе

сЭвмеем. Таким образом, здесь совмещается не рассказ Телемаха

ипророчество Теоклимена, а рассказ Телемаха и обманная история Одиссея. Иными словами, у нас есть свидетельства, указывающие на

существование версии, в которой Телемах встречает отца в Пилосе и возвращается вместе с ним, и наряду с ней версия, в которой он встречается с отцом в хижине Эвмея. В устной традиции эти версии объединились, что мы и видим в поэме Гомера. В результате получается дублирование, причем один из дублируемых элементов носит рудиментарный характер или представлен только частично, что приводит к отсрочке и приостановке действия или к сюжетной непоследовательности.

Дублирование или повторение вообще характерны для анализируемой части поэмы. Так, например, Одиссею многократно наносятся оскорбления и обиды. Начинается это, когда они с Эвмеем идут во дворец и встречают пастуха («козовода») Меланфия, который сначала оскорбляет Одиссея, а затем толкает «пяткою в ляжку», предсказывая, что

скамеек Много от рук женихов полетит на его там пустую Голову; ребра, таская его, там ему обломают

Об пол3.

(XVII, 231—232)

Эта же схема повторяется вновь в песни XVII, когда Антиной оскорбляет Одиссея, попросившего у него подаяния, а один из женихов швыряет в Одиссея скамейкой. Та же тема вновь возвращается в конце песни XVIII: Эвримах оскорбляет Одиссея и бросает в него скамейкой, но, промахнувшись, попадает в правую руку виночерпию. И, наконец, в стихе 284 песни XX эта тема вводится теми же словами, что и ссора с Эвримахом:

Тою порою Афина сама женихов возбуждала К дерзко-обидным поступкам, дабы разгорелось сильнее

Мщение в гневной душе Одиссея, Лаэртова сынаи .

На сей раз Ктесипп издевается над Одиссеем и швыряет в него коровьей ногой, промахивается и попадает в стену. Эти поступки вызывают отповедь: поведение Меланфия — от свинопаса, Антиноя — от женихов, а Эвримаха и Ктесиппа — от Телемаха. Все эти эпизоды представляют собой разновидности одной темы, повторенной четыре раза. Значение ее коренится в недрах мифа, лежащего в основе этого сюжета, и состоит

3 В переводе Жуковского — стихи 230—233; этот перевод сравнительно далек от оригинала, но общий смысл его передает достаточно точно.

и В переводе Жуковского (в отличие от оригинала) совпадение со стихами XVIII, 346— 348, о котором говорит Лорд, не вполне дословное. В переводе, цитируемом Лордом, более точно: «Но Афина не позволила надменным женихам прекратить уязвляющие оскорбления. [Она хотела], чтобы еще большее страдание проникло в сердце Одиссея, сына Лаэрта» (слова, поставленные в скобки, в оригинале отсутствуют).

198Часть вторая

втом, что воскресший бог, явившийся в чужом облике, отвергнут недостойными, которые не способны узнать его. Эпизоды эти на самом деле представляют собой испытания.

и представителем женихов, выставленным ими на поединок. Поединок с Иром — аналог испытания луком! В обеих сценах Одиссей выступает, по сути дела, в своем собственном облике. Перед кулачным боем Афина делает его выше ростом; женихи изумлены, а Ир дрожит и пытается улизнуть. Перед нами — несостоявшееся, рудиментарное узнавание, проявляющееся в демонстрации силы, которой может обладать только вернувшийся герой. Кулачному бою предшествует сцена, когда Пенелопа посылает за Эвмеем и просит привести к ней нищего, чтобы расспросить его об Одиссее; ей уже сказали, что Антиной ударил нищего. Разворачивая действие в обратном порядке, мы получаем для начала: а) оскорбление Одиссея Антиноем; б) порицание Антиноя женихами; в) Пенелопа пытается говорить с Одиссеем, но ей мешают; г) рудиментарная сцена узнавания во время кулачного боя с Иром. Эту же схему можно начать снова: а) оскорбление Одиссея Эвримахом; б) осуждение Эвримаха Телемахом; в) Одиссей и Телемах выносят оружие из зала; г) сцена узнавания Эвриклеей. В третий раз мы находим: а) оскорбление Одиссея Ктесиппом; б) порицание Ктесиппа Телемахом; в) пророчество Теоклимена, предсказывающего гибель женихам, оскорбление Теоклимена и его уход; г) испытание луком и узнавание. Эта трижды повторенная схема делается еще более убедительной, если вспомнить, что и в песни XVII за а) оскорблением Одиссея Меланфием следует б) осуждение Меланфия Эвмеем и г) узнавание Одиссея псом Аргосом! Третий элемент в этой схеме варьируется, но остальные сомнений не вызывают: оскорбление, порицание, «х», узнавание.

Испытание луком ведет к тому, что Одиссей раскрывает себя сначала работникам, а затем всем остальным. Действие развивается без помех вплоть до стиха 58 песни XXIII, когда, к изумлению нашему (и Эвриклеи), у Пенелопы все еще остаются сомнения. Таким образом, то, что могло бы быть первым узнаванием Одиссея Пенелопой — испытание луком, — узнаванием не становится, превращается лишь в одно из звеньев в цепи доказательств. Когда Пенелопа спускается в зал, чтобы взглянуть на сына, на мертвых женихов и на того, кто «один всю толпу истребил их» — как она сама говорит, — то это ее первое появление после того, как она предложила женихам испытание луком. Спускаясь по ступенькам, Пенелопа еще не может решить, следует ли ей говорить с Одиссеем, не приближаясь, или броситься к нему как к своему мужу. Не сам ли Гомер решает для себя этот вопрос? Во всяком случае, мы видим, что сцена, которая вроде бы ведет к узнаванию, сбивается на побочную линию, на обсуждение планов, как обезопасить себя от мести

за убийство женихов; Одиссей и Телемах обсуждают эти планы,

аПенелопа как бы «ждет своего выхода».

Собсуждением этих планов соотносится, хотя и без особой внутренней связи, омовение Одиссея. Это омовение поставило в тупик многих гомероведов26, так как создается впечатление, что Пенелопа просто дожидается Одиссея и сцена узнавания между ними внезапно опять отодвигается самым бесцеремонным образом. Это по меньшей мере второй случай столь плохо мотивированной отсрочки, первый был, когда Одиссей отказался идти в покои Пенелопы. Омовение присуще сюжету о возвращении — оно несомненно имеет ритуальное значение. Даже с самой реалистической точки зрения, после пыли и крови побоища, конечно же, стоит умыться. Эвриклея предлагала Одиссею сменить одежду еще раньше, сразу после побоища, в конце песни XXII, но он отказался и, таким образом, отложил появление в своем настоящем облике до самой сцены с Пенелопой. Это ранее сделанное упоминание наводит на мысль, что Гомер мог сознательно поместить омовение именно сюда. Гомер показывает, как он делает довольно часто, что выбор у него был. Омовение больше нельзя откладывать: оно должно совершиться до того, как Одиссей и Пенелопа всерьез заговорят о знаках, понятных имодним.

Ядумаю, что сказитель намеревался перейти к сцене окончательного узнавания между мужем и женой: Пенелопа должна узнать Одиссея, когда он выходит после омовения и чужая одежда не скрывает его облика, независимо от того, совершалось ли омовение до выхода Пенелопы или пока она ждала Одиссея. Но линия Телемаха вновь отвлекла сказителя. Тем не менее здесь налицо все компоненты «второго узнавания» Одиссея Пенелопой (первым было испытание луком), а именно разговор о том, в каком состоянии его одежда, омо-

вение и, наконец, появление героя в блеске славы. Это узнавание, в свою очередь, становится еще одним звеном в цепи доказательств, и окончательное узнавание происходит непосредственно за ним. Хотя Пенелопа вроде бы и не двигалась с места, можно тем не менее сказать, что она вновь «появляется» перед сказителем и его слушателями. И это ее последний выход впоэме.

Нагромождение переодеваний усиливает за счет повтора роль узнаваний как испытания, и точно так же тройное узнавание Одиссея Пенелопой — причем последнее узнавание происходит сразу же после ритуального омовения и уничтожения всех следов смерти — не оставляет сомнений в сюжетной значимости этого элемента. Логические неувязки здесь, может быть, и есть, но с точки зрения мифа все происходящее совершенно однозначно. Сведение версий в устной традиции привело к усилению мифологического аспекта поэмы.

На языке мифологических значений возмужание Телемаха подчеркивается самим фактом его путешествия и успешным исходом этого путешествия, тем, что божество принимает его сторону, и, наконец,тем.