МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ

УЧРЕЖДЕНИЕ ОБРАЗОВАНИЯ «МОГИЛЕВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМ. А.А. КУЛЕШОВА»

Факультет экономики и права

Кафедра

РЕФЕРАТ

По дисциплине: «Этика»

На тему: Специфика утопического сознания, как проекция представлений об «идеальном устройстве человеческого бытия»

Выполнила:

студентка гр.ЭУП-111

Короткевич В.М.

Проверил:

доцент Костенич В.А.

Могилев 2012

Немного доработать:

Включить в реферат главу, посвящённую анализу «типов» утопий и характеристике «антиутопий.

Введение

В мире утопии живут по своим законам и принципам. Но эти законы и принципы оказывают ощутимое воздействие на нашу жизнь. Завладевая воображением крупных государственных деятелей и рядовых граждан, проникая в программные документы политических партий и организаций, в массовое и теоретическое сознание, переливаясь в лозунги народных движений, утопические идеи становятся неотъемлемой частью культурно-политической жизни общества. А значит, и объектом изучения. Исследованию утопии, прежде всего в историческом аспекте, посвящено немало работ зарубежных и советских авторов.

Что такое утопия?

Утопическое сознание свойственно человечеству на протяжении почти всей истории его существования. Оно присутствует даже тогда, когда, кажется, что его нет. Один исследователь-утополог точно подметил, что утопия – «союзница цивилизации».

Утопия - изображение идеального общественного строя, лишенное научного обоснования. Этот термин ведет свое происхождение от названия книги Томаса Мора «Утопия» 1516, которая являлась «весьма полезной, а также и занимательной, поистине золотой книжечке о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия». Это вымышленный остров, где живет воображаемое общество, которое воплощает идеальный общественный строй будущего.

Слово «утопия» греческого происхождение и имеет два компонента. Первый компонент – «topos»,  это слово однозначно переводиться как место, второй компонент – “у” – допускает двойной перевод: “ou” – отрицательная частица “нет” “eu” – “благо”. Поэтому понять значение этого слова точно нет возможности, то ли это «место, которого нет», то ли «благословенное место». А поскольку книга была написана на латинском языке и греческие слова передавались в транскрипции, скрадывавшей различия между «у» и «е», истинный замысел Мора оставался скрытым. Не исключено, что это была игра слов: «страна прекрасная, но несуществующая».

Вполне возможно, что Мор подразумевал «благословенное место, которого нет» или «место, которого нет, потому что оно благословенно».

 Понятие «утопия» стало нарицательным для обозначения различных описаний вымышленной страны, призванной служить образцом общественного строя, а также в более широком смысле всех теорий и трактатов, содержащих нереальные планы социальных преобразований. Но за четыреста с лишним лет существования этого термина его значение подверглось значительной переработке и приобрело даже ряд новых значений.

Американский социолог Дж. Кейтеб утверждал, что «слова «утопия» и «утопический» приобрели множество значений, восходящих за пределы того, что было предложено книгой Мора. Общим для всех случаев является указание либо на воображаемое, либо на идеальное, либо на то и другое». Но ошибочно иногда называют какие-то неправдоподобные идеи, в которых нет ничего идеалистического, «утопическими», или что-то, что кардинально отличается от всего обычного и привычного и радикально по своим требованиям. Дж. Кейтеб считает, что утопии должно иметь значение «размышлений… об идеальных обществах и идеальном образе жизни, направленных на достижение совершенства, определяемого в соответствии с общими предрасположениями, а не с личными пристрастиями. При этом совершенство понималось бы как гармония каждого человека с самим собой и с окружающими его людьми».

Возникновение утопического сознания приходится на исторические периоды, когда происходит  распад традиционных общественных связей, когда будущие перспективы кажутся чем-то зыбким и далеким, когда окружающая действительность кажется, как никогда удручающей. Поэтому люди пытаются подняться над этим ничего хорошего не обещающем мире, освободиться от него, попробовать изменить историю, направить ее в правильное «русло». А.Ф. Лосев в своей книге «Жизненный и творческий путь Платона» пишет об истоках Платоновского утопизма так: мыслитель «ясно увидел, что современное ему общество идет к гибели, что совершенно не за что ухватиться ни в общественной, ни в политической жизни, что нужно избрать какой-то другой путь». Дальше он пишет, что Платону оставалось только погрузиться в мир мечтаний и утопии.

Так и другие утописты: они не могут найти полного удовлетворения в мире, который их окружает, и поэтому они уходят в свой вымышленный, но совершенный, в отличие от реального, мир. Этот мир оторван от настоящего, он вне него, но он опирается на некий идеал, служащий основанием  для критики действительности и для утверждения проекта светлого будущего. Заумная или неправдоподобная идея часто клеймится как «утопическая», независимо от того, заключено в ней какое-либо идеалистическое содержание или нет. Близко к ней стоит и трактовка «утопического» как обозначающего все то, что недопустимо отличается от привычного или радикально по своим требованиям... Равным образом, грезы и фантазии — настойчивые, нередко эксцентричные выражения частных идеалов — называют «утопическими», как будто размышление о желаемом и утопия являются синонимами.

Единственное, что объединяет исследователей утопии, так это понимание ее как социального идеала, выражающего потребности и интересы определенных общественных групп. Что касается его характеристик, то здесь спектр суждений весьма широк и противоречив.

На это существует несколько причин. Утопия — живое явление сознания и культуры, ее формы и содержание меняются от эпохи к эпохе. Другая причина—умножение и разброс значений многих ключевых понятий культуры, включая понятие утопии. Это естественное, даже неизбежное явление, поскольку темпы накопления человечеством социального опыта и потребность в его рационализации и освоении обгоняют, как правило, экстенсивный рост наличного понятийного аппарата. В итоге новые явления и новый опыт начинают описываться в старых понятиях, в результате чего последние обрастают дополнительными смысловыми «слоями» и приобретают новые, подчас неожиданные и странные, значения.

Пытаться искусственно ограничить круг значений понятия утопии (равно как и других понятий, используемых гуманитарными науками) или отыскать такое определение рассматриваемого феномена, в котором были бы зафиксированы все или почти все его признаки, — бессмысленная затея. Но если трудно или вовсе невозможно дать определение утопии, фиксирующее хотя бы основные параметры ее многочисленных, исторически сложившихся форм, то отсюда ведь вовсе не следует, что мы не можем попытаться найти единое определение сущности этих форм, а тем самым и сущности самого феномена утопии.

Чаще всего сущность утопии пытаются вывести из соотношения воплощенного в ней идеала с различными сторонами общественной жизни, прежде всего с общественной практикой. Утопию, например, определяют как «несбыточную идею, неосуществимую мечту», «вечное царство неосуществимой мечты», как «указание на переворот, который она хотя и не способна осуществить, но может требовать»  и т. п.

Утопист разделяет реальность на «позитивные» моменты и «негативные» моменты, разрушает целостную картину мира. Потом он вытесняет все, что связанно с отрицательной стороной жизни, и заменяет положительными началами. В конце концов, появляется на свет образ искусственного мира, который подчиняется своим, искусственно созданным законам, которые не могут совпадать с реальными.

Произвольное конструирование идеала лежит в основе утопического творчества. А вид такого сознания можно в какой-то степени назвать априорным, то есть назвать сознанием, которое не опирается на знание фактов и является чисто умозрительным. Правда утопист не может полностью абстрагироваться от своего времени, хотя очень к этому стремиться. И в любой утопии можно обнаружить следы того времени, в котором она создавалась. Даже используя традиционные литературные схемы для написания произведений, они не перестают свидетельствовать о ситуации, которая их породила.

В принципе, это можно понять, ведь в утопии содержаться ответы не только на общечеловеческие вопросы, но и на  какие-то определенные противоречивые ситуации, которые породило общество того времени. Найти ответы и решения сложившимся положениям и пытаются люди разных эпох – утописты. Поэтому утопии каждой исторической эпохи имеют свои специфические черты. На этом основании их можно разделить на античные утопии, средневековые утопии, утопии Возрождения, Просвещения, романтизма, реализма и т.д.

Станислав Лем называет утопию "изложением определенной теории бытия при помощи конкретных объектов". Создатели утопии стремятся изображать мир максимально завершенным и однозначным в своем совершенстве. То есть утопическое сознание направлено на воспроизведение законченных, точных, не вызывающих никакого сомнения картин. Утописты избегают абстрактных рассуждений в своих произведениях, чтобы не вызвать никакого затруднения в трактовке своих идей. Сюжет утопии предполагает описание мира, его законов, взаимоотношение людей, и все это должно быть основано на разумных принципах, которые не располагают к конфликту.

Утопическое сознание направлено на изображение не просто вымышленного общества, а именно идеального и совершенного общества. «Радикальный призыв совершенству», как обозначил этот тип сознания Н.А.Бердяев. Поэтому важнейшим конструктивным элементом утопического сознания является обращенность к идеалу и само понятие идеала. Оно может быть определенно как сознание, которое разрывает всякую связь с объективными законами функционирования и развития общества и которое путем конструирования направленно на идеальный образ.

Сущность утопии часто пытаются определить через отношение воплощенного в ней идеала к реальности. Наиболее последовательное выражение этот подход нашел в теории Карла Мангейма.

Немецкий социолог видит в утопии проявление определенного — а именно «трансцендентного», как он его называет, — сознания, «которое не находится в соответствии с окружающим его бытием». «Это несоответствие, — поясняет Мангейм, — проявляется всегда в том, что подобное сознание в переживании, мышлении и деятельности ориентируется на факторы, которые реально не содержатся в этом бытии». А поскольку утопическое сознание видит в действительности, как утверждает Мангейм, только те элементы, которые способствуют подрыву существующего порядка, то оно неизбежно носит критический характер: «Оно отворачивается от всего, что может поколебать его веру или парализовать его желание изменить порядок вещей».

К.Мангейм (исследователь утопии) в своей книге «Идеология и утопия» указывает, что для утопического сознания характерны такие признаки,  как критичность и трансцендентность. Получается, что утопическое сознание порождается критическим отношением к действительности и жаждой ее реформировать. При этом утопический способ осмысления действительности конструирует новый умозрительный мир, всячески корректируя и исправляя недочеты старого, которые способствуют подрыву существующего порядка. Американский писатель Генри Торо говорил, что утопист пытается «устроить нашу жизнь так, чтобы сохранить все преимущества и устранить недостатки». То есть главными импульсами утопического сознания являются неприемлемость существующего мира и стремление к социальной гармонии. Социальная гармония здесь является идеальным, совершенным обществом.

Трансцендентность – еще один из характерных признаков утопического сознания по Мангейму. Трансцендентный – это находящийся за пределами реальности. Утопия показывает такие качества социальной действительности, которые совсем не характерны для реального мира, они совершенно не зависят от реальной жизни. Утопическое сознание порождает такую социальную модель мира, которая устроена усилиями человеческого разума и которая не является продуктом возможного будущего.

Историческая память, традиция чужды для утопического сознания понятия. Новое общество строится как совершенно противоположное настоящему и прошлое является лишь «темным пятном», которое может помешать реализации утопического идеала. Такое же отношение к прошлому и характерно для будущего. Совершенное общество как бы выпадает из привычного для нас времени. А воплощение в жизнь идеальную модель общества, значит окончание привычной для нас истории. В.С. Соловьев очень точно выразил отношение утопического сознания к истории: «Не тот настоящий утопист, кто хочет преобразовать общество, а тот, кто мечтает остановить ход истории».

Но в книге «Социальная утопия и утопическое сознание США» Э.Я. Баталов противоречит Мангейму, говоря, что трансцендентность и критичность не являются существенными признаками утопического сознания. Он пишет, что «несоответствие окружающему бытию», о котором говорит Мангейм, на самом деле присуща не только утопическому, но и другим видам сознания, поскольку «они в чем-то «опережают» данное бытие, а в чем-то неизбежно «отстают» от него. Получается, что главное не то, что утопическое сознание не соответствует реальным положениям вещей. 

Еще один вопрос, который Мангейм трактует совершенно по-своему. Он считает, что любой утопический проект должен быть рано или поздно реализован, что утопическое сознание направленно именно на такое создание идеального мира, которое в последствии можно будет воплотить в жизнь. «Утопии сегодняшнего дня могут стать действительностью завтрашнего дня» - пишет он. С таким мнением не согласны большинство исследователей утопии. Они считают, что утопия не может быть воплощена в жизнь, и даже не должна в какой-то мере. Например, Платон три раза пытался реализовать свою утопию, и три раза ему это не удавалось. Другие утописты тоже не смогли достигнуть каких-либо успехов в этом деле.

Разные исследователи утопии и утопического сознания по-разному трактуют многие вопросы, связанные с этими понятиями. Работа над изучением их продолжается и по сей день и не исключено, что в конечном итоге исследователи придут к какому-то общему выводу.

В «Литературной энциклопедии терминов и понятий» утопия определяется как «литературный жанр, в основе которого - изображение несуществующего идеального общества». Исследователь английской утопической прозы Р. Гербер причисляет фантастичность, идейность и тенденциозность к интегральным характеристикам литературной утопии. По его мнению, художественный замысел писателя-утописта проистекает из идеи принципиального переустройства несовершенной действительности. Авторская идея имеет неотъемлемую тенденцию к совершенствованию неполноценности существования, которая восполняется фантастической (до неправдоподобия идеализированной) образностью. Основа утопической образности кроется, как полагает Ч. Кирвель, в мечте, к которой прибегало человечество, «не имея реальной возможности обрести в полной мере смысл своего существования». Отправной точкой утопической рефлексии, находящей свое выражение в художественном произведении, служит недовольство действительностью. С одной стороны, человек погружен в мир повседневности, над которым довлеет социальное зло; с другой, индивид мысленно переселяется в трансцендентный мир блага, который не согласуется с существующим жизненным устройством. Жестокая правда жизни оказывается строительным материалом для идеала, который несет на себе, согласно Э. Баталову, «обратную проекцию одной исторической эпохи в другую, т.е. проекцию, в которой устранены все минусы и усилены все плюсы».

Сущность утопического идеала следует искать в способе его продуцирования. Именно этот способ определяет в конечном счете основные признаки утопии. Идеал как образец, высшая социальная цель, в соответствии с которыми человек строит свою деятельность, может полагаться (продуцироваться) разными способами — обстоятельство, имеющее первостепенное значение для понимания специфики утопии как феномена сознания и культуры. Идеал может полагаться субъектом в соответствии с объективными законами социального движения, то есть выводиться из действительных тенденций развития конкретного общественного организма, реализация которых становится осознанной потребностью определенной части общества. В этом случае идеал выступает как образ необходимого (совпадающего с желаемым) состояния общества, возникающего в результате разрешения существующих противоречий и естественно-исторического перехода от одной стадии его развития к другой. Такой идеал обычно являет собой итог конкретного социологического анализа состояния общественного организма, взятого в его историческом движении.

Мы приходим к общему выводу, что утопию можно определить как произвольно сконструированный образ идеального социума, принимающего различные формы (общины, города, страны и т. п.) и простирающегося на всю жизненную среду человека— от внутреннего его мира до космоса. В таком случае утопическое сознание может быть определено как сознание, произвольно полагающее образ идеального социума.

Если рассматривать утопия как универсальный тип сознания, то в таком случае она может быть определена как произвольно положенный воображением, образ идеального предмета, выступающего в качестве объекта созерцания или материального воздействия в различных сферах человеческой деятельности. Ведь речь идет не просто об идеальном, но о желаемом состоянии общества или, как теперь уточнено, предмета. Утопист грезит не просто о совершенстве, но о таком совершенстве, к которому он хотел бы прикоснуться или хотел бы, чтобы к нему прикоснулись другие. Строго говоря, предмет для утописта «совершенен» и «идеален» лишь постольку, поскольку желаем, а не наоборот: ведь утопист, можно сказать, — отъявленный субъективист, сознает он это или нет.

Утопия — это еще и «шифр бытия» мира, в котором действует утопист, окружающей его природной и социальной среды. Любой социально-утопический проект — это «слепок» с породившего его общества, обратная проекция одной исторической эпохи в другую (прошлого — в настоящее, настоящего— в будущее и т. п.), то есть проекция, в которой устранены все минусы и усилены все плюсы существующего общества. Она неизбежно несет в себе и реальные противоречия последнего, и его проблемы, связанные с характером классовой структуры и общественных отношений, уровнем экономического развития, культурной зрелости. В этом смысле социальная утопия может сказать историку, социологу или психологу о породившей ее эпохе и о ее авторе не меньше, а возможно, и больше, нежели самое достоверное описание, сделанное «незаинтересованным» лицом.

 Вообще говоря, утопию и фантастику объединяет ряд общих черт, и прежде всего то, что они опираются, на творческое воображение и представляют собой фикцию, вымысел.

Совсем необязательно иметь ввиду научную фантастику. Фантастика может быть научной, социальной, технической... то есть иметь своим объектом соответственно науку, социальную сферу, технику и т. п. Так что когда мы говорим о «научной фантастике», то имеем в виду не высокий уровень ее научности или степени соответствия требованиям, предъявляемым к научному произведению, как это иногда принято считать, а ее объект.

И утопия и фантастика — вымысел. Но утопия может не содержать в себе ровно ничего фантастического, то есть сверхъестественного с точки зрения существующих представлений, а фантастика — быть свободной от утопизма как ориентации на произвольное конструирование идеального образа предмета. С другой стороны, фантастические произведения могут заключать в себе утопический идеал, а утопия— включать элементы фантастики.

Обращение утопистов к научной фантастике не случайно. Оно вызвано многими причинами, главная из которых заключается, на мой взгляд, в изменении общественных функций и роли фантастики в современном мире. «Фантастика — наиболее     распространенная     форма интеллектуального романа современности. Это интеллектуальный роман, переставший быть романом для интеллектуалов». Использование фантастической, прежде всего научно-фантастической, формы становится для утописта способом установления интеллектуального контакта с массовой аудиторией. Этому же способствует и возросшая в последние годы социально-критическая направленность многих научно-фантастических произведений.

Но есть и еще одна причина обращения утопистов к научно-фантастической форме. Это повышение роли науки и техники в общественной жизни, а также изменение профессионального состава авторов утопических романов. Когда-то среди них преобладали люди с гуманитарным образованием, но за последние десятилетия «физики» сильно потеснили «лириков». Одни из них, движимые мессанианистскими мотивами, обращаются к утопии в надежде перестроить мир в соответствии с принципами единственно разумными и эффективными, с их точки зрения, действующими в сфере естественнонаучного знания. Другие опасаются, что достижения науки и техники могут быть использованы в антигуманных целях, хотят предупредить человечество о грозящих опасностях, указать пути выхода из кризиса. Третьи видят в утопии удобную форму мысленного эксперимента.

Но так или иначе художественная литература выступает как сфера, где утопическое сознание получает мощный творческий импульс и находит активное проявление.

Исследователи утопии давно уже обратили внимание на многообразие ее форм и типов. «Утопия, как идеал общественных отношений, представляет наиболее всеобщий элемент в духовном мире, — писал А. Свентоховский.— Входит она в состав всех религиозных верований, этических и правовых теорий, систем воспитания, поэтических произведений, — одним словом, всякого знания и творчества, дающего образцы человеческой жизни... Через всю историю культуры проходит целая лестница самых различных видов утопий, — от представлений дикого кочевника до размышлений современного философа, — часто неприметных, как неприметны в природе химические элементы, но всегда легко доказуемых. Человек, ни на минуту не переставая, прядет свою мечту. Ее порванные и спутанные нитки, ее неразмотанные клубки иногда очень долго лежат в легендах, песнях, литературе, произведениях искусства, общественном мнении, жизненных драмах, в кощунствах отщепенцев и словах апостолов, в явных проектах и тайных заговорах, в реформах и бунтах...»

Утопический идеал выступает в различных формах и содержится не только в «утопиях», то есть я хочу сказать не только в утопических романах и трактатах, но входит составной частью в произведения, которые в целом не принадлежат и, естественно, не причисляются исследователями к утопическому жанру. Фрагменты шекспировской драмы-сказки «Буря», описание Телемской обители в романе Франсуа Рабле «Гаргаитюа и Пантагрюэль», фрагменты диалогов Платона, письма американских «отцов-основателей», в частности Томаса Джефферсона, отрывки из сочинений отцов церкви, воззвания и прокламации периода французской революции— вот лишь несколько примеров произведений, в которых мы обнаруживаем утопический идеал и без учета которых наше представление об истории утопической мысли было бы явно неполным.

Одной из задач, которая стоит сегодня перед исследователем социальной утопии, является изучение ее типоморфологии, то есть тех ее разновидностей (форм, типов, видов), которые, сложившись исторически, могут быть приняты в качестве основания членения утопического массива, с которым имеет дело исследователь. Только в результате такой— громадной по объему — работы мы можем получить более или менее полное представление об истории утопической мысли и о структуре этого массива, а в более широком плане — о путях эволюции социального идеала.

Функции утопии

Утопист может критиковать существующие в обществе порядки как «извращение» и «поругание» прежних, дорогих его сердцу идеалов и лелеять надежду на возвращение минувших времен, символически воплощенных в представлении о минувшем «золотом веке». Он может, иными словами, строить образ желаемого мира в соответствии с идеалами прошлого.

Объектом утопического отрицания может быть не реальное социальное бытие, в принципе принимаемое и даже оберегаемое утопистом, а нежелательное будущее, грозящее уничтожить статус-кво. В такой ситуации умному утописту консервативной ориентации не остается ничего другого, как выступить с умеренной критикой реального бытия, дабы попытаться предотвратить его грядущий распад, а в итоге сформировать такое будущее, которое оказалось бы «усовершенствованным» и законсервированным настоящим.

Критический пафос утопии может иметь разную объектную направленность. Утопист может бунтовать не только против социальных и политических установлений или господствующей морали, но и против законов природы, против самой смерти. Такого рода бунт выражен в поэтической форме во многих народных утопиях, развивающих мотив «живой воды», в утопических произведениях, формировавшихся в русле даосизма, буддизма, некоторых мистических течений — восточных и западных.

С течением времени идея овладения силами природы и достижения бессмертия принимает форму проектов перестройки всего природно-мирового порядка и полной победы человека над смертью. Это был уже бунт против самой Природы, и начали его утописты.

И все-таки утопия никогда не ограничивала свою задачу критикой общественно-политических структур или бунта против природно-мирового порядка. Подчас даже эта критика имела косвенный или скрытый характер и составляла всего лишь своеобразный фон, на который проецировались картины альтернативного мира, воплощавшего представления утописта о социальном, политическом, нравственном, эстетическом идеале.

Иными словами, помимо критической утопия выполняет еще и нормативную функцию.

Утопический идеал служил, таким образом, эталоном, предназначенным для того, чтобы сверять с ним практически ориентированные проекты, или для демонстрации несовершенства существующих обществ и указания тех направлений, в которых надлежит действовать в повседневной жизни.

«Безумные», в том числе утопические, идеи становятся условием успешного развития самой науки. Ведь неистинное в пределах данного социально-исторического  контекста  может оказаться истинным как «момент» диалектического процесса познания. Еще Ф.Энгельс писал: «...что неверно в формально-экономическом смысле, может быть верно во всемирно-историческом смысле». И это «превращение» проявляется прежде всего в том, что иеистинность утопий обнаруживает в ходе истории относительный характер, а проекты, неосуществимые на данном этапе общественного развития, оказываются реализуемыми в рамках более широкой исторической перспективы.

И вот тут мы подступаем еще к одной, а именно к когнитивной функции утопии. Выступая как заблуждение, как проявление «неистинного» сознания, она тем не менее фиксирует в специфической форме как противоречивость самого социального развития, породившего данную утопию, так и реальность факта его идеального, интеллектуального освоения. Важно иметь в виду, что с развитием науки вненаучные формы идеального освоения мира, к числу которых принадлежит и утопия, не утрачивают своей практической ценности.

 Не столь уж редко случалось так, что рисуемый утопистом желаемый порядок вещей совпадал не только с возможным, но и с наиболее вероятным в данных исторических условиях, то есть выступал— что обнаруживалось, конечно, постфактум — в качестве социального прогноза. Утописты «гениально предвосхитили бесчисленное множество таких истин, правильность которых мы доказываем теперь научно...».

В этой связи необходимо обратить внимание на получившее в современной социологии и политической науке представление, что существующие в нашем сознании образы будущего способны оказывать активное воздействие на реальный ход событий. Опережающее отражение социальной истории предстает, таким образом, в качестве материальной силы, воздействующей па эту историю. Речь идет, другими словами, о конструктивной функции утопии.

Детерминирующая роль сознания в общественной жизни давно подмечена человеком. Это одна из самых старых и глубоких идей в философии. Ведь в самом деле история формируется не абстрактным субъектом, которому наперед известны (заданы) все ее «ходы». Историю делают живые, грешные люди с их надеждами, иллюзиями, заблуждениями и волей, с их стремлением сделать мир красивее, справедливее, комфортнее, с их верой, убежденностью в том, что это стремление может быть осуществлено.

Воображаемое способно оказывать большее воздействие на принятие решений, нежели реальное, не являющееся объектом нашего внимания. Пройдут годы и выяснится, что политик, принимавший решение, — «волюнтарист», «субъективист» или что-нибудь в этом же духе, что он подпал под власть собственных фантазий, порожденных благим умыслом. «Реальное» обретет в конце концов реальную силу. Но все это потом... А ведь иной политик, замечу вам, только добрым умыслом, замешанным на фантазиях, и живет. Да и утешает его порою в трудный час, по правде сказать, тоже воображаемое, утопия.

Политик затронул, хотя и мимоходом, вопрос об одной из важнейших функций утопии, которой мы здесь еще не касались – это психотерапевтическая, или компенсаторная функция.

Утопия не просто утешает. Она вселяет надежду, наделяя казалось бы потерявшее смысл существование новым смыслом. Она как бы компенсирует, дополняет  «ущербный»   мир, позволяя совершить или обрести в воображении то, что невозможно обрести или совершить в реальной жизни.

Завершая разговор о функциях утопии, следовало бы сказать еще об одной важной вещи. Общественные функции некоторых явлений сознания и культуры, включая утопию, определяются не только теми значениями, которые выражают их подлинную сущность, но и мнимыми значениями, закрепляющимися за ними в силу каких-то внешних обстоятельств.

Поскольку утопия всегда рассматривалась обыденным— да и не только обыденным — сознанием как синоним иллюзорного, нереального, она превратилась со временем в своеобразный символ границы, очерчивающей пределы «практически неосуществимого» и тем самым как бы предостерегающей от определенных действий как непродуктивных или даже контрпродуктивных, от вторжения в некоторые сферы деятельности.

В этой — назовем ее «ограничительной» — функции утопия, а точнее сказать, понятие утопии широко использовалось различными социальными классами и группами, прежде всего теми, которые находились у власти, в целях манипулирования людьми, в целях нерепрессивного блокирования определенных форм материальной и духовной деятельности, направленных на поиски альтернативных ценностей и угрожающих существующим порядкам.