Регуляция читательской деятельности в «застойный период»

Государственная институциональная сфера

Неинституциональная сфера

Издательства

Книготорг

Цензура

Библиотеки

Союзпечать

«Самиздат»

«Черный» рынок

Общение

«Тамиздат»

Образовательно-воспитательная система

СМИ

Условные обозначения:

воздействие

противодействие

взаимодействие

Неинституциональная сфера позволяла уклониться от заданной государственными институтами стратегии читательского поведения, удовлетворить не предусмотренные партийно-государственной системой читательские запросы и ожидания. Тем самым неинституциональная сфера в какой-то степени разрушала и в то же время поддерживала государственную институциональную, выполняя одновременно роль противовеса и выпускного клапана. Наличие этого «зазеркалья» нарушало однородность, заданность, иерархичность общественной системы и тем самым замедляло энтропийные процессы, скатывание страны в хаос. Здесь работает синергетическая закономерность: чем успешнее борьба за устойчивость и равновесие, тем быстрее система приближается к энропийному финалу; чем жестче порядок, тем ближе хаос и распад системы (116).

Наличие двух названных сфер сформировало расколотое общество с теневым аналогом: Госиздат – «самиздат» и «тамиздат»; государственное книгораспространение – «черный» книжный рынок; обязательное чтение – свободное чтение и т.д. Это был сложный диалог официальной культуры и контркультуры, желаемого и реального, декларируемых и истинных ценностей. На попытки централизованного руководства чтением, регламентации круга чтения общество отвечало развитием межчитательского общения, книгообмена, стихийно складывающимися нормами читательской деятельности; сформировался своеобразный институт общественного самоуправления – «кухня».

Круг чтения в значительной степени определялся читательской модой – динамичной стандартизованной формой поведения различных групп читателей в соответствии с принятыми в них социальными нормами. В одних социокультурных группах объектом читательской моды стали В. Пикуль, Ж. Сименон, М. Дрюон, У. Коллинз, в других – М. Булгаков, Б. Окуджава, А. Ахматова и др. (15). Во многом явление моды в чтении связано с характерным для того времени разрывом между декларативными ценностями и истинными, высоким престижем чтения и скудным ассортиментом книжных магазинов, отсутствием в библиотеках книг, пользующихся массовым спросом.

Феномен читательской моды, бурно проявившийся в те годы, свидетельствует о стихийной саморегуляции читателей, стремлении создать свою, независимую от государства систему ценностей и в то же время продемонстрировать свое обладание престижными, не всем доступными символами культуры.

В целом общественную систему 70-80-х годов едва ли можно безоговорочно назвать «застойной»; был «застой» в политике, экономике, но в мыслях и представлениях тотального «застоя» не было (во всяком случае, у рефлексирующей части общества). Можно сказать, что книжная культура развивалась быстрее общественной системы в целом. Книжная культура обладала относительной самостоятельностью, что придавало общественной системе неравновесность, подготавливало ее к общественным преобразованиям. Книги А.Д. Сахарова, А.И. Солженицына, В.С. Высоцкого и многие другие не только катализировали общественный процесс, но и создавали новую систему детерминант общественного развития, изменяли его вектор.

По ситуации в книжной культуре видно, как «застойная», закрытая общественная система постепенно сдавала свои позиции. Инстинкт самосохранения системы вынуждал ее постепенно ориентироваться на процессы, происходившие в «зазеркалье», и выводить их из «тени», легализовывать.

Сложившиеся противоречия и несоответствия социальной жизни требовали разрешения. Закрытая общественная система, замкнутая на самой себе и детерминировавшая свое развитие идеологическими установками, которые не согласовывались с объективными реалиями исторического процесса, все же вынуждена была ориентироваться на естественную социокультурную динамику.

Одной из таких реалий является экономическая сторона взаимодействия с покупателями книги. Здесь прослеживается определенная динамика в понимании роли читателя-покупателя в книжном процессе: от признания наличия «покупательской стороны» читателя, осознания необходимости его воспитывать – к отождествлению читателя и покупателя, осмыслению этой фигуры в качестве цели функционирования книжного магазина (568, 610). Этот процесс характеризовался непоследовательностью профессионального сознания организаторов книгораспространения; в числе важных характеристик покупателей книг назывались политическая сознательность, повышение профессиональной квалификации, всестороннее развитие личности, идейность и целеустремленность, коммунистическое отношение к труду, коллективизм (568, 610). Как видим, перечислены все характеристики кроме экономической – покупательской способности. Характерно и то, что профессиональное сознание долго отвергало необходимость книжной рекламы; ей противопоставлялась пропаганда как более качественный и идеологически верный способ воздействия на читателя-покупателя. Лица, которые занимались книжной торговлей в частном порядке, фрустировались государством. Их наказывали, обзывали «фарцовщиками», «книжными жучками» и «спекулянтами».

Чтобы удержать ситуацию под контролем и хотя бы частично устранить вопиющий разрыв между спросом и предложением на книжную продукцию, государственная система книгораспространения пошла на уступки.

Были созданы условия для межчитательского общения, обмена литературой. При книжных магазинах стали функционировать пункты и отделы книгообмена; о нарастании этого процесса можно судить по тому, что витрины с книгами, предлагаемыми для обмена, вскоре были вытеснены витринами с книгообменными карточками. Наиболее часто здесь требовались произведения В. Пикуля, А. Дюма, Ж. Сименона, М. Дрюона, Э. Ремарка; как видим, это тот же круг имен, который являлся объектом повышенного читательского спроса на «черном» книжном рынке.

Книжный дефицит стимулировал внешние формы потребления культуры; возрастал престиж не прочитанной, а приобретенной книги. Причем при приобретении книг покупатели в значительной мере ориентировались на внешние по отношению к содержанию признаки книги; по данным эмпирического исследования, проведенного автором в начале 80-х годов в Ленинграде (Санкт-Петербург), на книгообменных карточках в 80% случаев указывались характеристики изданий, не связанные с содержанием книги (цвет обложки, место и время издания, включенность в серию и др.) (17).

Кроме того, была введена система продажи книг в обмен на сданную макулатуру. Эта ситуация отражает не только стремление устранить дефицит бумаги в стране, но и попытку хотя бы частично, на ограниченном участке социокультурного пространства гармонизировать книжное дело и читательские потребности. Литература, которая раньше дискриминировалась, стала издаваться в рамках так называемой «макулатурной серии» и превратилась в предмет активного книгообмена. Любопытно, что «макулатурная серия» выполняла функцию руководства чтением. Срабатывал «феномен дефицита»; то, что продавалось по талонам, с ограничениями, воспринималось как престижное, привлекательное, интересное и пользовалось повышенным спросом.

Без названных мер книжное дело как подсистема книжной культуры больше не могло существовать. Наблюдался паралич книгоиздания (изданные книги не реализовывались в полной мере, а востребованные читателями не издавались в достаточном количестве); система идеологических и политических «табу» не позволяла полностью насыщать книжный рынок (140). Библиотеки, затоваренные не пользующейся спросом литературой (самой неподвижной частью фонда был отдел общественно-политической литературы, в особенности – раздел по коммунистическому воспитанию), вынужденно выполнявшие функцию опоры партийно-государственного аппарата и транслятора его идей, норм, ценностей, руководящих указаний, не могли привести свою деятельность в соответствие с духовными запросами читателей, что отталкивало последних от этого «идеологического центра». Состояние библиотечных фондов и содержание деятельности массовых библиотек провоцировали отношение к ним как к библиотекам «для бедных».

Так преимущественно идеациональная культура социализма, отвергавшая экономический фактор взаимодействия с читателями, мешала саморазвитию книжного дела и способствовала его стагнации. В недрах этой культуры постепенно вызревала культура чувственная, признающая экономические реалии общественного развития, право человека на удовлетворение разнообразных потребностей. Ростками этого процесса были несанкционированная государством деятельность по книгопродаже и книгообмену, стихийное рыночное ценообразование на книжную продукцию.

Перезревшая, исчерпавшая свой потенциал саморазвития социалистическая общественная система, подготовила условия для собственной замены. Этот механизм описал П. Сорокин: «господствующая система подготавливает своё собственное падение и мостит путь для восхождения и господства одной из конкурирующих систем истины и реальности, которая в данных обстоятельствах оказывается более истинной и жизнеспособной, чем устаревшая и изжитая «доминантная система» (541, с. 788).

Соответственно постепенно складывались условия для кардинальной смены доминирующей концепции читателя.

50-е годы и первая половина 80-х годов – это период господства и постепенного выхолащивания сути концепции советского массового руководимого читателя, объекта воспитания коммунистической партии и созданных ею институтов. Логика эволюционного развития системы, невозможность поддержания ее устойчивости исключительно центростремительными регулятивными мерами сделали неизбежным неравновесное развитие ее подсистем: культуры, книжной культуры, книжного дела, концепции руководимого читателя. Островки «иной» культуры, элементы хаоса в читательской деятельности подготовили условия для формирования качественно новой социокультурной ситуации, порождающей принципиально иные представления о читателе и его деятельности.