Литература

Берггольц, О. Ф. Собрание сочинений: в 3 т. Т. 3 / О. Ф. Берггольц. – Л., 1989–1990.

Домбровский, Ю.О. Собрание сочинений: в 6 т. / Ю. О. Домбровский. – М., 1993.

Жигулин, А. В. Далекий колокол. Стихи, проза. Письма читателей / А. В. Жигулин. – Воронеж, 2001.

Пословицы русского народа: сборник В. И. Даля. – М., 2007.

Пропп, В.Я. Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки / В. Я. Пропп. – М., 1998.

Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия / собр. М. Забылиным / репринтное воспроизведение издания 1880 года. – М., 1990.

Шаламов, В.Т. Собрание сочинений: в 6 т. / В. Т. Шаламов. – М., 2004–2005.

Шукшин, В. М. Беседы при ясной луне: рассказы / В. М. Шукшин. – М., 1975.

ПРОСТРАНСТВЕНННАЯ И КАЛЕНДАРНАЯ

СИМВОЛИКА ДВОЕМИРИЯ ГЕРОЯ

В СТИХОТВОРЕНИИ БУЛАТА ОКУДЖАВЫ «НЕ СОЛЬЮТСЯ НИКОГДА…»

Д. В. Мосова

Россия, Нижний Новгород

diana-mosova@mail.ru

Поэтический мир Окуджавы, по определению А. К. Жолковского, «дуален <…> и символичен. Он строится на концепции идеала, стоящего над тяжелой реальностью и позволяющего надеяться на его воплощение в ней» [Жолковский 2005: 114]. Коллизия двоемирия реализуется в лирике Окуджавы через разветвленную систему пространственных и календарных, природных образов. Для современных исследователей (Вл. И. Новикова, Л. С. Дубшана, О. А. Клинга, Д. Л. Быкова и других) очевидно, что Окуджава – поэт блоковской традиции, чей активный творческий диалог с великим предшественником продолжался в течение всей жизни.

Рецепция символики Блока и характерных для него композиционных приемов определяет своеобразие стихотворения Окуджавы «Не сольются никогда…». Как показано в нашей статье [Мосова 2010: 269-274], одним из наиболее важных для современного поэта блоковских текстов (наряду со «Стихами о Прекрасной Даме» и «Незнакомкой») был «Поэт» (1905). Процитируем его полностью, выделяя те образы, которые отзовутся у Окуджавы: «Сидят у окошка с папой. / Над берегом вьются галки. / – Дождик, дождик! Скорей закапай! / У меня есть зонтик на палке! / – Там весна. А ты – зимняя пленница, / Бедная девочка в розовом капоре… / Видишь, море за окнами пенится? / Полетим с тобой, девочка, за море. / – А за морем есть мама? / – Нет. / – А где мама? / – Умерла. / – Что это значит? / – Это значит: вон идет глупый поэт: / Он вечно о чем-то плачет. / – О чем? / – О розовом капоре. / - Так у него нет мамы? / - Есть. Только ему нипочем: / Ему хочется за море, / Где живет Прекрасная Дама… / – А эта Дама – добрая? / – Да. / – Так зачем же она не приходит? / – Она не придет никогда: / Она не ездит на пароходе. / Подошла ночка, / Кончился разговор папы с дочкой» [Блок 1955: 147-148] (курсив здесь и далее мой. – Д. М.).

Узнаваемой отсылкой к поэтическому миру Блока становятся у Окуджавы и розовый цвет, и антитеза зимы и лета, и символика окна, и мотив дороги:

Не сольются никогда зимы долгие и лета:

У них разные привычки и совсем несхожий вид.

Не случайны на земле две дороги – та и эта,

Та натруживает ноги, эта душу бередит.

Эта женщина в окне в платье розового цвета

Утверждает, что в разлуке невозможно жить без слез,

Потому что перед ней две дороги – та и эта,

Та прекрасна, но напрасна, эта, видимо, всерьез.

Хоть разбейся, хоть умри – не найти верней ответа,

и куда бы наши страсти нас с тобой ни завели,

неизменно впереди две дороги – та и эта,

без которых невозможно, как без неба и земли.

[Окуджава 2001: 410]

Именно на фоне поэтического мира Блока, с которым так тесно связана образность Окуджавы, становятся очевидны новые смыслы. Вещественная деталь из стихотворения Блока – розовый капор – для Окуджавы, который прежде писал о «богине» в «легком пальтишке» и «стареньких туфельках» [Мосова 2009: 60-63], теперь слишком конкретна. Характеризуя свою героиню, он использует такое обозначение ее одежды, которое создает эффект заполненного цветом контура: «платье розового цвета». Обобщенный принцип изображения способствует иносказанию: розовое, золотое – образы неземного сияния, связанные с вечно-женственным. «Она» увидена в окне, которое Окуджава, вслед за Блоком, символизирует как границу миров, выход в иное пространство. В то же время указательное местоимение («Эта женщина <…> в платье розового цвета») дает представление о словесном жесте, который возможен при лицезрении существа земного (ср. в раннем стихотворении: «Эта женщина! Увижу и немею» [Окуджава 2001: 188]). Статус героини стихотворения обусловлен данным «противоречием»; так в рецепции Окуджавы преображается коллизия блоковского «Поэта», где идеальное начало связано с далекой Прекрасной Дамой и с «бедной девочкой», ее неузнанным двойником.

У Блока все герои разобщены («глупый поэт» вечно плачет «о розовом капоре», ожидая явления Дамы из-за моря; папа девочки иронизирует над поэтом, но и сам мечтает «полететь за море»); у них нет надежды на воплощение чудесного в реальном, хотя «девочка в розовом капоре» присутствует «здесь», на этом берегу, в сумрачном мире. Напротив, для Окуджавы характерна установка на гармоническое «восполнение» реальности. В ранних стихотворениях, как правило, происходит чудесная встреча: Ее Величество Женщина появляется на пороге ветхого жилья героя; муравей и богиня соединяются в «безмолвном разговоре» [Окуджава 2001: 184]. В позднем «Не сольются никогда…» этого события нет, однако перед «женщиной в окне в платье розового цвета» – те же две дороги, без которых и лирическому герою «невозможно, как без неба и земли». Стремление героини разгадать тайну двух дорог позволяет вовлечь ее в общий круг, объединенный понятием «мы» («…и куда бы наши страсти нас с тобой ни завели»). Словно бы отвечая Блоку, Окуджава создает впечатление, что чудо соединения возможно. Даже категорическое утверждение – «не сольются никогда зимы долгие и лета» – не имеет трагического смысла. Календарная символика Блока («Там весна, а ты – зимняя пленница») преображается: пусть у зимы и лета «разные привычки и совсем несхожий вид», но и «две дороги» «не случайны на земле».

Пространственная организация стихотворения Окуджавы близка к «Незнакомке»; сравним: «Эта женщина в окне…» и «Девичий стан <…> в туманном движется окне» [Блок 1955: 176]. Присутствие лирического героя Окуджавы в изображенном мире ощутимо, поскольку неназванное «я» проявляет себя активно: не только замечает «эту женщину в окне», но и узнает ее, а узнав – увековечивает; рама окна – словно рама портрета. Благодаря упоминанию «неба и земли» возникает впечатление, что взгляд героя устремлен ввысь, к идеалу. Преемственность по отношению к Блоку сохраняется, но при всем том героиня Окуджавы обретает новые свойства. Аллюзия на «зимнюю пленницу» вводится мотивом слез: «…утверждает, что в разлуке невозможно жить без слез». У Блока плачет о Прекрасной Даме поэт, но порыву мечтателя вдаль («за море») у Окуджавы соответствует движение героини «сюда», где о ней тоскуют.

Казалось бы, в финале стихотворения драматизм возрастает. Если о неслиянности «зимы и лета», об их вечном круговороте поэт повествует с грустью, признавая мудрость этого природного закона, то в последней строфе звучат слова, которые можно принять за возглас отчаяния: «Хоть разбейся, хоть умри – не найти верней ответа, / и куда бы наши страсти нас с тобой ни завели, / неизменно впереди две дороги – та и эта, / без которых невозможно, как без неба и земли». Однако речь идет о «верном ответе», который найден обоими героями – женщиной и ее рыцарем. Мотив дороги тесно связан с мотивом блуждания («И куда бы наши страсти нас с тобой ни завели»), с поиском и, следовательно, с надеждой обрести желанное. «Две дороги» наглядно представляют собой коллизию выбора жизненного пути. Этот выбор, несомненно, сложен: одна дорога – прекрасна, но напрасна и «душу бередит»; другая, что «натруживает ноги», «видимо, всерьез». Универсальным мерилом, подтверждающим безоговорочную необходимость двух дорог, являются, в конечном счете, вечные «небо и земля»: полярные начала предстают в единстве. В этом неразделимом мировом пространстве, возможно, и суждено встретиться лирическому герою и его Даме.