Глава 14. Становление этнической психологии в россии (Дореволюционный период)

В России этнопсихологические изыскания первоначаль­но были делом литераторов, этнографов и языковедов. Оче­видно, что рассматривать историю изучения самосознания конкретного народа необходимо в связи с теоретическим осмыслением феномена этнического самосознания в целом. Познавательный интерес к этническому самосознанию рус­ского народа появился в эпоху русского Просвещения. Вос­питание у соотечественников национальной гордости было лейтмотивом трудов М. В. Ломоносова, который положил начало традиции, подхваченной и развитой просветителя­ми второй половины XVIII в. Стремление к формированию общественного мнения, к воспитанию национального дос­тоинства, противодействие «офранцузиванию» русской зна­ти можно увидеть в публикациях Н. И. Новикова, Д. И. Фон­визина, Н. М. Карамзина, А. Н. Радищева.

Преемниками идей просветителей в начале XIX в. стали декабристы. В программах преобразования Российского го­сударства, особенно после Отечественной войны 1812 года, они учитывали значение этнопсихологического фактора воз­действия на русское общество. Вслед за А. Н. Радищевым де­кабристы считали, что крепостное право есть унижение на­ционального достоинства всякого русского, и возмущались тем, что просвещенная часть общества не видит своего уни­жения в рабстве большинства русского народа.

Продолжателем гуманистических традиций русского Просвещения был П. Я. Чаадаев, без учета творчества кото­рого невозможно всесторонне оценить особенности разви­тия русского национального самосознания в первой половине XIX в. С его именем связано начало двух важнейших общественно-политических течений, в рамках которых обсуждался вопрос о самобытности русского народа. В «Фи­лософических письмах» П. Я. Чаадаев впервые не отвле­ченно, а предметно поднял проблему значения русских как народа, его особенностей. Во взглядах Чаадаева скептицизм и неприятие исторического прошлого русского народа соче­тались с верой в его особое предначертание, мессианскую роль России в будущем Европы.

Идея мессианской роли России легла в основу теорети­ческого построения славянофилов как представителей осо­бого направления русской общественной мысли. Наиболь­шую активность это движение приобрело в 1930-1950-е гг. XIX в. Создатели общества «Любомудров» Д. В. Веневити­нов, А. С. Хомяков, И. В. Киреевский считали самой на­сущной проблемой России становление национального са­мосознания русских, что возможно через достижение на­циональной самобытности, создание своей литературы и искусства.

Славянофилы второго поколения: К. С. Аксаков, И. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин, Ф. И. Тютчев, А. А. Григорьев и другие — в художественных и публицистических произ­ведениях также стремились обратить внимание зарождаю­щейся русской интеллигенции и вообще читающей публи­ки на проблему национального самосознания русских как этноса, имеющего уникальную историю и географию рас­селения. В отличие от своих предшественников, славяно­филы второго поколения говорили не о народных основах национального возрождения, а конкретно указывали на то, что в послепетровской Руси только крестьянство и частич­но купечество выступают хранителями извечных самобыт­ных черт и традиций (по выражению И. С. Аксакова — «са­мостоятельности русского возрождения»).

Другое направление русской общественной мысли — западничество — связано с ориентацией на вхождение России как европейского государства в мировое сообщество цивилизованных государств Запада. Идеологами этого на­правления выступали А. И. Герцен, Н. П. Огарев, В. Г. Бе­линский, В. П. Боткин, Н. А. Добролюбов. Связывая нача­ло новой России с петровскими реформами, они привет­ствовали распространение европейского образования и учитывали национальные и социальные факторы в разви­тии самосознания русских. Западники, в отличие от сла­вянофилов, не склонны были идеализировать ни истори­ческое прошлое, ни нравственные качества русского на­рода. Но при этом они противостояли нивелированию национального, особенно в верхних социальных слоях рус­ского общества, утрате частью дворянства чувства нацио­нального достоинства.

В становлении этнической психологии велико значение и русской этнографии. Экспедиции, снаряжавшиеся Ака­демией наук начиная с ХУШ в., привозили с севера России и из Сибири разнообразнейшие материалы. Для обработки материалов экспедиции и дальнейшего изучения страны в 1846 г. было учреждено Русское географическое общество. Его создание было связано с выполнением не только, и да­же не столько научных, сколько социальных заданий. В про­грамму Общества входило всестороннее изучение России — ее географии, природных богатств и народов. Одной из глав­ных задач было изучение русского крестьянства для реше­ния вопроса о крепостном праве. Государственные интере­сы требовали и сведений о народах Сибири, Средней Азии, Кавказа. Это наложило отпечаток на деятельность и самого Общества, и его этнографического отделения, в котором ор­ганизовывались этнопсихологические исследования.

Этнографическое отделение возглавлял академик К. М. Бэр, членами этого отделения были Н. И. Надеждин и К. Д. Кавелин. На одном из первых заведений Общества в докладе «Об этнографических исследованиях вообще и в России в особенности» Бэр отметил, что главной задачей этих: исследований является изучение умственных способ-гй народа, его способов жизни, нравов, религий, пред-рш, языка, сказок, песен, музыки. Надеждин, поддерживая Бэра, отстаивал мысль о само-юсти России и об особом месте русского народа. Зани-1ийся историей и правоведением Кавелин настаивал на ельном изучении духовной жизни народа, полагая най-этнографии и народной психологии основу его разви-Этим определялся интерес Кавелина не только к на-«одной психологии, но и к психологии вообще.

о до вундтовской идеи создания психологии на-1840-1950-х гг., Бэр, Надеждин и Кавелин сформу-эвали основные принципы этнографической науки, в том *|рсле «психологической этнографии» (другими словами, эт-Яияеской психологии), которые и стали проводиться в жизнь русским географическим обществом. Европейская же эт-ш «аграфия появилась несколько позже, в 1870-х гг., трудами £ Спенсера, Э. Тайлора, Дж. Леббока и других ученых. «с На одном из заседаний Географического общества в но-ябре 1846 г. Надеждин выступил с программой «Об этно-црфвческом изучении народности русской», в которой при­зывая «подметить и описывать все собственно русское в сво-ш складе и быте, в своих способностях, расположениях, шжребностях и привычках, в своих нравах и понятиях». :«г' Он выделил три направления этнических исследований. «Носле языка, выражающего собой... целость человеческой ирщроды, внимание этнографии естественно должно обра­щаться порознь на обе составные ее стихии, то есть „телес­ную" и .духовную", каждую из них подвергать исследова­нию в тех отличиях, коими запечатлевает ее народная особенность. Это составит две другие части народоописа-тельной науки, кои можно назвать „этнографией физиче-®*ой"и „этнографией психической"». Физическую этногра­фии Надеждин определил как науку о жизнедеятельности чевовека. При этом он отмечал связь физических свойств с психическими, считая, что открываемые в «телесной» сто­роне человеческой природы различия могут лежать в осно­вании различения человеческих «пород». «Народы, хотя и не то же, что „породы", однако в различии их всегда более или менее приметно и разнообразие физическое, телесно-животное, следовательно „породное", которое посему, хотя частию, но входит в собственно „народное"».

Под этнографией психической Н. И. Надеждин понимал все те особенности, «коими в народах, более или менее, зна­менуются умственные способности, сила воли и характера, чувство своего человеческого достоинства и происходящие отсюда стремление к беспрерывному самосовершенствова­нию; одним словом — все, что возвышает „человека" над животностью... Тут, следовательно, найдут себе законное место: народная в собственном смысле „психология", или разбор и оценка уделенного достоинства народного ума и народной нравственности, как оно проявляется в составляю­щих народ личностях... Словом — разумные убеждения и глупые мечты, установившиеся привычки и беглые прихо­ти, заботы и наслаждения, труд и забавы, дело и безделье, коими человек доказывает, что он живет не только как ему может, но как сам хочет и как умеет».

В соответствии с программой комплексного этнографи­ческого исследования Надеждиным была составлена «Ин­струкция этнографическая», которая предлагала описывать: 1) быт вещественный, 2) быт житейский, 3) быт нравствен­ный и 4) язык. Нравственный быт включал в себя все явле­ния духовной культуры и среди них «народную характери­стику», то есть психический склад; сюда же входило описа­ние умственных и нравственных способностей, семейных отношений и особенностей воспитания детей.

Таким образом, в этнографическом отделении Русского географического общества в конце 1840-х годов было по­ложено начало новой отрасли психологии — народной пси­хологии. Спустя десятилетие в Германии под редакцией крупных немецких ученых М. Лазаруса и X. Штейнталя стал выходить «Журнал народной психологии и языкознания», публикации которого считаются истоком этнической пси­хологии в Западной Европе.

Некоторое представление о материалах по этнической психологии, собранных по программе Географического об­щества, дают первые выпуски «Этнографического сборни­ка», издававшегося Географическим обществом с 1850 г.

Что же записывали собиратели по психологическому разделу программы, обозначенному как «умственный и нравственный быт», «умственные и нравственные способ­ности жителей» или «умственные и нравственные свойст­ва»? Например, в одной из статей под названием «Быт ма­лоросского крестьянина» отмечается, что по характеру «.. .малоросс — добрый, спокойный, слегка насмешливый и не скоро забывающий оскорбление. Во всех его дейст­виях и движениях проглядывается лень, но не та, которую придают ему досужие наблюдатели нравов народных, изу­чающие край из почтового экипажа, не та, о которой так красноречиво пописывают некоторые беллетристы, а лень как достояние южного климата». Также подчеркивается, что исключительная черта малороссов — юмор. Много здесь содержится и социально-психологических наблюде­ний. Это прежде всего описания внутрисемейных отно­шений, положения женщины в семье и связанные с этим особенности поведения. Согласно отчету Географическо­го общества, наибольшее количество материалов было по­лучено из центральных и северных губерний России, из Белоруссии и с Украины.

Занятия Русского географического общества «психоло­гической этнографией» привели к обоснованию объектив­ного, «положительного» метода в психологии, который, по мнению Кавелина, заключается в изучении продуктов ду­ховной деятельности людей —памятников культуры, фольк­лора, верований. С обоснованием применения в психологии объективного метода и выступил Кавелин, предлагая в книге «Задачи психологии» позитивистскую программу раз­вития психологической науки.

Такая попытка внести в психологию метод изучения пси­хики по историческим памятникам культуры вызвала рез­кие возражения Сеченова, которые имели принципиальное значение. Признание психологического процесса и утвер­ждение необходимости изучать психику в качестве процес­са не могли быть совместимы с предложением изучать пси­хику по продуктам духовной культуры. И это коренное раз­личие позиций на протяжении последующей истории психологической науки выявлялось каждый раз, как только сталкивалось признание процессуальности психики с тре­бованиями ее изучения по продуктам культуры. В то же вре­мя Сеченов считал правильным введение в психологию объ­ективного метода. По его мнению, только признавая психи­ческое процессом, можно изучать психику по продуктам культуры народов — по истории верований, языку, искус­ству и т. д. «Всякий психолог, встречаясь с любым памятни­ком умственной деятельности человека и задавшись мыс­лью проанализировать его, по необходимости должен под-кладывать изобретателю памятника и собственную мерку наблюдательности, и собственные представления о способ­ности пользоваться аналогиями, делать выводы и пр. Вне этой рамки анализ, очевидно, невозможен».

Особое место в истории русской этнографии и антропо­логии занимает научная деятельность Н. Н. Миклухо-Мак­лая, одной из целей которого было доказательство единства человеческого рода, физической и психической равноцен­ности людей всех рас и народов, обоснование мысли о том, что различия, имеющиеся между народами, вызваны усло­виями их жизни, как природными, так и социальными. Го­ды, проведенные Миклухо-Маклаем среди папуасов Новой Гвинеи, исследование народов Океании, накопление антро­пологических данных о материальной и духовной культуре коренных жителей тех мест, их психологии и социальных отношений, позволили ученому обоснованно отрицать лю­бые расистские теории. Он решительно выступал против мнения о том, что так называемые темные расы как более низшие и слабые должны исчезнуть, дать место белой расе. .«Допустив это положение и проповедуя истребление тем­ных рас оружием и болезнями, логично идти далее и пред­ложить отобрать между особями для истребления у белой расы всех неподходящих к принятому идеалу представите­лей единственно избранной белой расы. Логично не отсту­пать перед дальнейшими выводами и признать ненужны­ми, и даже вредными, всякие больницы, приюты, богадель­ни, ратовать за закон, что всякий новорожденный, не дотянувшись до принятой длины и веса, должен быть уст­ранен и т. п. Дойдя, наоборот, при помощи беспристрастно­го наблюдения до положения, что части света с их разными условиями не могут быть заселены одной разновидностью людей... что поэтому существование различных рас совер­шенно согласно с законами природы, приходится признать за представителями этих рас общие права людей».

Конкретные материалы по психологии народов, собран­ные Миклухо-Маклаем и включенные им в дневники путе­шествий, статьи и доклады, служат науке о человеке. И хо­тя в трудах ученого не поднимаются теоретические пробле­мы собственно этнической психологии, они насыщены наблюдениями, единственными в своем роде.

Исторически этническая, или народная, психология раз­вивалась в России в двух направлениях. Одно представляло собой сбор этнографического материалы, а психологические проблемы оказались включенными в общие описания жиз­ни разных народов. Другое направление было связано с язы­кознанием; здесь язык выступал как основа единства пси­хического склада того или иного народа. Поддержку и раз­витие получила идея о том, что основой народной психологии является язык и он обусловливает существование этнических общностей. Эта идея повлияла на форми­рование психологического направления в языкознании, вос­ходящего к работам известного немецкого ученого В. Гум­больдта. Главной чертой народной психологии стала ее связь с языкознанием.

Психологическое направление в русском языкознании и литературоведении наиболее ярко проявилось в трудах А. А. Потебни. Он искал в психологии опору для языкозна­ния, но при этом считал, что в равной мере открытия ждут и психологию при ее сближении с языкознанием. Будучи приверженцем гумбольдтовских идей в языкознании и ис­пытав в начале своей научной деятельности влияние X. Штейнталя и М. Лацаруса, Потебня создает оригиналь­ную концепцию языка и поэтики, исследует психологиче­скую природу языка, отношение мысли к слову. В 1862 г. в «Журнале Министерства народного просвещения» началась публикация ряда его статей под общим названием «Мысль и язык», составивших в итоге книгу, которая неоднократно переиздавалась.

Изучение структуры слова Потебня сочетал с психоло­гическим исследованием мышления, поскольку происхож­дение языка считал чисто психологическим, что позволило ему объяснить его развитие определенными психологиче­скими закономерностями. «Верная, единственная примета, по которой мы узнаём народ, и вместе с тем единственное не заменимое ничем и неприметное существование народа есть единство языка... Он есть орудие сознания и элемен­тарной обработки мысли и как орудие условливает приемы умственной работы... Поэтому народность, то есть то, что делает известный народ народом, состоит не в том, что вы­ражается языком, а в том, как выражается».

Другой языковед и литературовед, Д. Н. Овсянико-Кули-ковский, развитие национального уклада, национальных черт связывал с усвоением языка. По его мнению, ребенок до усвоения языка не имеет национальных психологических признаков, он «интернационален». В наибольшей степени национальный уклад проявляется в мышлении и творчест­ве талантливых мыслителей, поэтов, писателей. В психоло­гическом смысле талант всегда глубоко национален, а субъ­екты с низким уровнем мышления лишены национальных признаков. «Национальность есть явление, по преимуще­ству, интеллектуального порядка. Поэтому интеллигенция полнее других слоев населения выражает национальную „подоплеку" народа».

В составе национальной психики наряду с интеллекту­альными элементами Овсянико-Куликовский выделял и во­левые: «задерживающую волю» и «действующую волю». Они образуют уклад воли, который проявляется в нацио­нальном характере. В национальных характерах им разли­чались два типа — пассивный и активный. Каждый из них, по его классификации, включает в себя два уклада. Пассив­ный тип: а) задерживающая и действующая воли не отли­чаются силой и осложняются психологическим элементом волевой лени (пример — русский волевой уклад); б) обе во­ли — задерживающая и действующая — одинаково силь­ны и характеризуются отпечатком психологической дисци­плины (например — немецкий волевой уклад). Активный тип: а) обе воли сильны, но действующая воля осложняется психологическим элементом спорта (например — англий­ский волевой уклад); б) сильная и импульсивная действую­щая воля соседствует с относительно слабой задерживаю­щей волей, особый психологический элемент — героизм (например — французский волевой уклад). Овсянико-Кули­ковский считал, что нельзя отрицать влияния культурного развития и исторических условий на уклад воли, но как толь­ко этот уклад сложился, он становится принадлежностью национальной психологии, приобретает у каждого народа особую психологическую окраску. Разнообразие националь­ного характера проявляется в общественной жизни, в поли­тической и социальной борьбе, в истории каждого народа. Следовательно, согласно данному взгляду, общественное развитие оказывается подчиненным национальному харак­теру.

Теория национальной психологии, которую развивал Ов-сянико-Куликовский, служила целям психологизации соци­ально-исторической проблемы наций и национальностей, из нее делались практические выводы для национальной политики. Автор считал» что основной вопрос националь­ной политики сводится к вопросу о языке. Трактуя язык как инструмент этнической идентификации, он видел в нем фак­тор национального самоопределения личности. Вслед за психологизацией социальных явлений Овсянико-Куликов-ский сделал и другой шаг — биологизировал их, введя по­нятие патологии национальности, «болезней» националь­ной психики, таких, как национализм, шовинизм. Согласно его взглядам, гипертрофия социальных межнациональных признаков в некоторых случаях влечет за собой атрофию национальных черт, явление «денационализации», но ее следствием может быть и повышение национального чув­ства, ведущее к национальному тщеславию и шовинизму. В предреволюционные годы в Московском университе­те был введен курс этнической психологии, читал его фи­лософ Г. Г. Шпет. В1917 г. в журнале «Психологическое обо­зрение» была опубликована его статья об этнической пси­хологии, а в 1927 г.—книга о предмете и задачах этой науки под названием «Введение в этническую психологию». Эта книга была написана еще в 1916 г., позже были добавлены лишь комментарии к вышедшей за это время иностранной литературе. Хотя книга Шпета была издана в советское вре­мя, она относится к науке дореволюционной России. Была опубликована только первая часть книги — «Введение, пред­мет и метод этнической психологии». Однако по своему со­держанию она представляет собой обобщение и критиче­ское изложение состояния этнической психологии и утвер­ждение положения о развитии этнической психологии как раздела социальной психологии. Давая оценку развернув­шейся в психологии начала XX в. дискуссии о разграниче­нии объясняющей и описательной психологии, Шпет отме­чал, что главное в этнопсихологии не объяснение, а пони­мание, связанное не столько с анализом «внутреннего опыта», сколько с постижением смысла объективных куль­турных явлений, в которых и запечатлевается типически субъективное.

Такой подход имеет принципиальное значение для этни­ческой психологии —она не может быть обычным продол­жением индивидуальной психологии, как считали М. Ла-царус, X. Штейнталь и В. Вундт, С точки зрения Шпета, психология должна рассматривать субъекта в его социаль­ных аспектах, где субъективное содержание объективизи­руется в самих произведениях человеческой культуры. По сути дела, Шпет подошел к формулированию ведущего принципа материалистической психологии—принципа со­циального детерминизма, согласно которому ключом к по­ниманию психологии народа служат его культура, история, конкретная социальная действительность, определяющие содержание коллективного духа нации. Шпет отказывается от понятия коллективности со значением массы или мно­жества, поскольку оно не учитывает взаимодействия их чле­нов, которое является особенностью любого коллектива. Признавая предметом психологического исследования кол­лективное единство, Шпет уточняет, что такое единство можно понимать по-разному. Во-первых, как взаимодейст­вие, результатом которого являются продукты духа в виде языка, религии, творчества и т. д. Тогда предметом изуче­ния оказываются не психологические процессы, а их субъ­ективные результаты. Во-вторых, как общность или сход­ство психических процессов индивидов, объединяя это сход­ство со сходством или общностью внешних условий жизни. Коллектив является субъектом совокупных действий, а по психологической природе совокупное действие есть ни что иное, как «общая субъективная реакция коллектива на все объективно совершающиеся явления природы и его собственной социальной жизни и истории» [41, с. 10].

«Дух народа», по мнению Шпета, символизирует смысл и идею «народа», которые раскрываются в типологических изображениях его состава и изменений во времени. Напри­мер, «дух аристократии», «дух данного времени», «дух ры­царства», «дух мещанства» — все это частные ингредиен­ты целого, не теряющего сути в конкретности. «Дух» в этом смысле есть собрание, «связка» характерных черт «поведе­ния» народа. В совокупности с постоянством «диспозиций» он представляет собой народный характер. Этот субъектив­ный характер узнается в его объективизации как совокуп­ность реакций народа на обстоятельства, в которых он сам участвует, на объективно данные ему отношения и идеаль­ные образования. Типическое отношение к объективному существует как переживание коллектива, вкладываемое в определенный репрезентант народа — сословие, касту, груп­пу. Отсюда — выделение этнической психологии из соци­альной и определение для каждой из них собственного объ­екта.