1malyshev_m_a_khvoshchev_v_e_red_diskursologiya_metodologiya

тому смыслу, который он придает жизни»509. И заключал: «Смысл этот, если можно его выразить, был следующий. Всякий человек произошел на этот свет по воле Бога. И Бог так сотворил челове­ ка, что всякий человек может погубить свою душу или спасти ее. Задача человека в жизни - спасти свою душу; чтобы спасти свою душу, нужно жить no-Божьи, а чтобы жить по Божьи, нужно от­ рекаться от всех утех жизни, трудиться, смириться, терпеть и быть милостивым»510. Тем самым «Бог народа», абстрагированный от народных суеверий и обрядности, стал богом самого Толстого, а личное бессмертие - безличным.

Подытоживая толстовское учение о бессмертии, Зеньковский писал: «Истинная, разумная жизнь вечна, бессмертна, бесконеч­ на, так как она и есть Бог, источник всего живого, вневременная сущность. Бессмертие поэтому не связано с личностью, оно без­ лично: бессмертно в нас разумное сознание, которому не может быть приписан признак личности, бессмертна в нас любовь ко всему живому, тот универсальный разум, который может рас­ крыться в нас»511. И далее он добавляет: «Если же не может быть признана бессмертной вся личность человека, так как субъектом бессмертия является тождественный во всех людях Разум, то тем менее можно говорить о восстановлении тела, о его воскресении. Личность есть преходящая форма проявления Бога, и лишь это приобщение к Богу через разумную жизнь и дает право каждому индивидуально искать бессмертия»512. Таким образом, у Толсто­ го, действительно, речь не идет о личном бессмертии в строгом смысле этого слова. Следовательно, его учение и в этом отноше­ нии принципиально отличается от традиционно христианского.

Весьма показательно, что, согласно последнему, бессмертна не только душа, но и тело, о чем нередко забывают и потому не учитывают. По наиболее распространенной версии христи­ анского вероучения, тело должно быть обновлено и совершен­ но. В конечном итоге, оно будет воссоединено с бессмертной душой после так называемого «второго пришествия». Такое представление играло важную роль в идейной конкуренции различных учений о смерти и бессмертии человека. Так, учи­ тель церкви еще III века Тертуллиан, подчеркивая преиму­ щество христианского вероучения в ней, утверждал: «Такое верование гораздо благороднее Пифагорова, потому что оно не превратит тебя в зверя; гораздо совершеннее Платонова, потому что возвратит тебе тело и через то составит все твое целое; гораздо утешительнее Эпикурова, потому что оградит

янТолстой Л.Н. Исповедь // Л.Н. Толстой: pro et contra. - СПб.: РХГИ, 2000. - С. 97.. 5 , 0 Толстой Л.Н. Исповедь // Л.Н. Толстой: pro et contra. - СПб.: РХГИ, 2000. - С. 97.

511 Зеньковский В.В. Проблема бессмертия у Л.Н. Толстого II Л.Н. Толстой: pro et contra.. - СПб: РХГИ, 2000. - С. 517.

5 , 2 Там же.

331

тебя от уничтожения»513. Надо заметить, что в этом вероуче­ нии есть разные нюансы на сей счет, но не о них идет речь в данном контексте.

В качестве обобщающего и заключительного необходимо при­ вести еще одно суждение Зеньковского. «Жажда бессмертия, воз­ никающая в пределах личности, - пишет он, — для того только

ипросыпается по Толстому, в нас, чтобы мы вышли за преде­ лы личности; она манит к себе, она волнует личность лишь для того, чтобы сердце наше, с разбитыми надеждами на личное бес­ смертие, навсегда отвернулось от любви ко всему личному, ин­ дивидуальному, чтобы научилось оно любить лишь Бога в мире

ипрезрело всю эту дивную красоту индивидуального, Богом же созданного!..»514. Иначе говоря, согласно учению Толстого, слия­ ние с Богом, божественным всеобщим, должно произойти вплоть до утраты личностью своих индивидуальных характеристик и тем самым осуществляется также глубокая ревизия, хотя и не всегда последовательно, традиционных представлений о христианской любви не только к богу, но и к ближнему, к самому себе. Послед­ нее, по сути дела, он считал делом уже не столь существенным.

Весьма показательны в этой связи и некоторые высказыва­ ния Толстого в его письмах. Например, в письме около 20 ноя­ бря 1898 года духобору П.В. Веригину он писал: «При первом взгляде и мир и человек начались и потому должны и кончить­ ся и страшны делаются и смерть и кончина мира; при втором, разумном взгляде - как мир никогда не начинался и никогда не кончится, так никогда не начиналась наша жизнь и никогда не кончится и потому кончины мира не может быть, а смерть не страшна, потому что есть только более резкая перемена, чем все те, которые совершаются во временной жизни. Нет ни на­ град, ни наказаний, а есть только то, что и здесь, что свое добро ведет всегда к общему добру, а свое зло ведет к общему злу, и добро радостно, а зло мучительно. Добро это единение - лю­ бовь. Зло это разъединение, злоба»515. Спустя пять лет Толстой сетовал в письме тому же адресату: «Пишу Вам не своей рукой, потому что чувствую себя нынче не совсем хорошо. Здоровье же мое вообще таково, каким оно должно быть в человеке, быстро приближающемся к перемене формы жизни»516. Впрочем, до кончины великого писателя и мыслителя, т.е. перемены «фор­ мы жизни» оставалось еще семь наполненных творчеством лет, которым была наполнена вся его жизнь.

5" Творения Тертуллиана. -СПб., 1847. Ч. 1. - С. 198.

5 . 4 Зеньковский В.В. Проблема бессмертия у Л.Н. Толстого /У Л.Н. Толстой: pro et contra.. - СПб: РХГИ, 2000. - С. 517.

5 . 5 Толстой Л.Н. и Веригин П.В.: Переписка. - СПб.: РАН; НМЛ им. A.M. Горького, 1995. - С . 45.

ш Там же. - С . 60.

332

Но Толстой разработал не только свою особую, по существу, теологическую концепцию смерти и бессмертия. Им было создано целостное учение, которое получило его имя - тол­ стовство. Это учение нередко расценивают как религиозноутопическое направление. Оно превратилось в широко из­ вестное и весьма распространенное оппозиционное движение в общественной мысли России конца 19 - начала 20 столетий. О нем нельзя не упомянуть, хотя бы кратко.

Объединение толстовцев, «культурные скиты», появились не только в Тверской, Симбирской, Харьковской губерниях и других регионах, но и за рубежом - в Западной Европе, Южной Африке, Японии и других странах. Особенно сильное влияние идеи Тол­ стого о непротивлении злу насилием оказали на взгляды Махат­ мы Ганди, возглавившего ненасильственное сопротивление ко­ лониальному господству англичан в Индии, которое, в конечном счете, было успешно устранено.

Для толстовства характерной стала критика с позиций нрав­ ственного осуждения аппарата власти, государственных учрежде­ ний, судебной системы и официальной, государственной, церкви. Главным «грехом» последней он считал ее участие в освящении и укреплении общественных порядков, которые основаны на угне­ тении и насилии.

Для Толстого всякая власть была злом. Поэтому он пришел к отрицанию государства как такового, т.е. к представлениям анар­ хистского характера. Но упразднение государства, по Толстому, должно было произойти путем мирного и пассивного сопротив­ ления ему, уклонения от всех государственных обязанностей и должностей, отказа каждого члена общества от какой-либо по­ литической деятельности.

Толстовцы стремились создавать вместо помещичьего зем­ левладения и царского государства очаги общежития сво­ бодных и равноправных крестьян, производственные земле­ дельческие общины и т.п. Но при этом они идеализировали патриархальный образ жизни и рассматривали исторический процесс с точки зрения неких вечных и изначальных понятий религиозно-нравственного сознания человечества. Толстовцы призывали также отказаться от уплаты податей и несения во­ инской повинности. Иными словами, Толстой и толстовцы, по сути дела, посягнули в конце концов на сами устои само­ державного государства и государственной церкви. Неудиви­ тельно, что и церковь, и власти притесняли и преследовали их, ссылали в Сибирь и Закавказье. Так что, в отличие от ин­ дийского опыта, возникшие в 80-е годы позапрошлого века объединения толстовцев в России оказались далеко не столь успешными.

333

Критикуя официальную культуру буржуазной Европы и са­ модержавной России, Толстой справедливо считал, что ее пло­ ды в то время оставались недоступными для народа, более того, воспринимались им как что-то чуждое и ненужное ему. Однако вполне оправданная толстовская критика неравномерного рас­ пределения культурных благ оборачивалась необоснованной критикой самих этих благ вообще. Точно такое же отношение сложилось у Толстого к философии и науке в целом, к искусству и т.п. «Со мной, - пишет он, - случилось то, что жизнь нашего круга - богатых, ученых - не только опротивела мне, но потеряла всякий смысл. Все наши действия, рассуждения, наука, искусство - все это предстало мне как баловство. Я понял, что искать смысл в этом нельзя. Действия же трудящегося народа, творящего жизнь, представилась мне единым настоящим делом. И я понял, что смысл, придаваемый этой жизни, есть истина, и я принял его»517 Это высказывание Толстого также очень многое объясняет в его жизненной позиции и творчестве.

Таким образом, Толстой считал, что современная ему наука утратила понимание того, в чем именно назначение и благо человека. Ответ на главный вопрос - о смысле жизни, без кото­ рого люди теряются в многочисленных и разнообразных зна­ ниях, может быть, по Толстому, получен не в специальных на­ учных исследованиях, а лишь из разума и совести осознавшей себя личности, усвоившей многовековую народную мудрость

ирелигиозную веру, будто бы только и способной уяснить на­ значение человека. Религиозно-философское учение Толстого в значительной своей части сводилось поэтому к этике любви

инепротивленчества. Оно отличалось определенной симпа­ тией к некоторым направлениям протестантизма, особенно русского происхождения (духоборы и т.п.), которые умаляли ценность мифологических, ряда сверхъестественных элемен­ тов религиозной веры и обрядности. Толстовцы считали воз­ можным преодолеть насилие в отношениях между людьми посредством нравственного самосовершенствования каждого отдельного человека. По его мнению, главную часть первона­ чального христианства составляло именно этическое учение, но впоследствии центр тяжести переместился из этической области в метафизическую и обрядовую. Именно против тако­ го смещения Толстой и боролся всю свою творческую жизнь.

Но все когда-нибудь заканчивается. Подошла к концу и жизнь Толстого. Ему шел 83-й год, когда, после долгих и му­ чительных колебаний, в ночь на 10 ноября (28 октября) он тай­ ком все-таки оставил Ясную Поляну. Тяготясь сложившимся барским укладом в усадьбе, режимом слежки, когда все две-

5 , 7 Толстой Л.Н. Исповедь // Л.Н. Толстой: pro et contra. - СПб.: РХГИ, 2000. - С. 91.

334

ри держались открытыми, чтобы не допустить уход Толстого, а жена, Софья Андреевна, грозила в этом случае самоубий­ ством (такого рода попытки она, действительно, впоследствии предприняла) и стремясь привести свой образ жизни в соот­ ветствие со своими убеждениями, желая обрести свободу дей­ ствий, он, не взирая ни на что, покинул отчий дом518. Это было мужественное, но явно запоздалое и роковое для него реше­ ние. Оно во многом было вызвано также и тем, что в послед­ нее время своей жизни, когда Толстой составлял завещание, он оказался в центре интриг и раздоров, которые крайне обо­ стрились между, с одной стороны, «толстовцами», а с другой - опять-таки его женой, которая решительно встала на защиту интересов своей семьи, ее благополучия - прежде всего детей (Толстой отказывался от гонораров за свои сочинения и т.п.). Это заставляло Толстого жить по принципу «вместе-врозь», с чем он смириться тоже не мог. Однако силы великого старца были уже на исходе. По дороге Толстой заболел воспалением легких, был вынужден сделать остановку на маленькой стан­ ции Астапово (ныне Лев Толстой) Рязанско-Уральской желез­ ной дороги. Там он и умер 20 ноября (7 ноября) 1910 года.

Его похоронили в родной Ясной Поляне, куда он, таким обра­ зом, оказался «вынужденным» вернуться. Толстой был погребен, как свидетельствует Интернет, «в лесу, на краю оврага, где в дет­ стве он вместе с братом искал «зеленую палочку», хранившую «се­ крет», как сделать всех людей счастливыми»519. Этому идеалу, как он его понимал, Толстой и служил всю свою жизнь. Уже упоми­ навшийся выше биограф великого писателя так дополняет кар­ тину его захоронения. «Толстой, - пишег он, - погребен в глубине парка, на краю оврага, под большими, развесистыми деревьями. Вокруг необделанной земляной насыпи - деревянная решетка. Внутри - простая скамья. Все было тихо в этом уединенном месте. И только непонятный шелест низко склонившихся ветвей будил грустные мысли»520. Но этим «грустным мыслям» неизбежно идут мысли светлые, радужные, поскольку Толстой, пусть по-своему, пусть даже неверно, но выходил на идею бессмертия.

Великий русский писатель и оригинальный мыслитель всегда нахо­ дился в напряженном поиске истины и своего места в этом несправед­ ливом и сложном мире. Тот же биограф рассказывает: «И на смертном одре в Астапове уже холодеющими устами он шептал: «Искать, всегда искать.. -»»521. Эти слова были и остались девизом всей его жизни. Они могут и должны стать девизом каждой творческой личности.

5 1 8 URL: http://w\vw.levtolstoy.org.ruflib/ar/author/412. 5 1 9 URL: http://www.levtolstoy.org.ru/lib/ar/author/412.

5 2 0 Полнер Т.И. Лев Толстой и его жена. История одной любви. - М.: Издательство «Наш дом - L, Age d, Homme», Екатеринбург: издательство «У-Факгория», 2000. - С. 195.

621 Там же.-С. 10.

335

О всемирном значении творчества Толстого, его гуманисти­ ческой направленности и ценности свидетельствует тот показа­ тельный факт, что первую в истории Нобелевскую премию мира (1897) предполагалось вручить именно Толстому - выдающемуся классику литературы и мыслителю-гуманисту. Однако этого не произошло. Толстой обратился с открытым письмом в шведскую газету «Stockholm Tagblatt» с отказом от премии и предложени­ ем присудить ее духоборцам. Его письмо, разумеется, было опу­ бликовано, но премию ни духоборцам, ни ему самому так и не дали. Об этом остается только сожалеть, впрочем, как и о многом другом (неверии Толстого в способность науки решить проблему смерти и бессмертия человека, отрицании им благ культуры, ис­ кусства, философии, прогресса и т.п.). Но никто не может обо­ гнать свое время, и Толстой тоже был, прежде всего, его сыном.

Между тем именно успехи научно-технического и социального прогресса, спустя менее столетия со времени кончины Толстого, открыли новую эру человеческой истории - реальную возмож­ ность победы над смертью, торжества жизни. Клонирование че­ ловека, расшифровка его генома, регенерация стволовых клеток, крионика, нанотехнология и многое другое открывают неведо­ мые ранее перспективы достижения практического бессмертия людей и их реального воскрешения. Поэтому уже теперь с до­ статочным основанием и уверенностью можно возразить Толсто­ му, что смерть не является неизбежной, наука может устранить ее фатальность, а в случае наступления смерти человека - вернуть его к жизни. Можно также утверждать, что смысл жизни — именно в самой жизни, она сама по себе есть благо, поскольку, действитель­ но, самоценна, тем более, если человек в течении ее служит высо­ ким идеалам. Исключительно важно осознать тот очевидный факт, что каждый человек, решая те или иные свои насущные задачи, ближайшие и более отдаленные, в то же время, понимая это или нет, своей деятельностью поддерживает эстафету поколений, ход человеческой истории и суверенность человеческого мышления, приближает всех к достижению заветной цели - обретению реаль­ ного личного бессмертия.

Еще одним свидетельством этому являегся присуждение Но­ белевской премии по физиологии и медицине за 2010 год бри­ танскому ученому Роберту Эдвардсу, заслуженному профессору (professor emeritus) Кембриджского университета, «за разработ­ ку [метода] экстракорпорального оплодотворения» (ЭКО), т.е. вне тела, получение детей «из пробирки». Роберт Эдварде и его коллега Патрик Стептоу, скончавшийся еще в 1988 году (умер­ шим ученым, согласно завещанию Альфреда Нобеля, премия не присуждается), разработали этот метод полвека тому назад. С самого начала они приняли единственно верное и достойное

336

решение, что не станут продолжать свои исследования в случае угрозы жизни или здоровью пациентов или их будущих детей, но не будут и придавать значения «невнятным религиозным или политическим соображениям»522.

Первый «ребенок из пробирки» родился в 1978 году. С тех пор миновало уже почти треть столетия и метод ЭКО получил широкое применение. С его помощью за это время появились на свет уже около четырех миллионов детей, т.е. четыре миллио­ на новых жизней, которых иначе не было бы. И он, естественно, еще не раз послужит этому высокому назначению. Этот метод, что тоже чрезвычайно важно, помогает предотвращать переда­ чу детям тяжелых наследственных заболеваний. В то же время в процессе экстракорпорального оплодотворения можно также получить избыточные человеческие эмбрионы на ранних стадиях развития. Этот материал используется сегодня в важнейших био­ медицинских исследованиях, из которого, в частности добывают эмбриональные стволовые клетки. Кстати следует заметить, что их сейчас можно получать и из кожи взрослых особей, в том чис­ ле мужчин. Это позволяет решить немало так называемых «эти­ ческих» проблем (как правило, надуманных). Оградно, что метод экстракорпорального оплодотворения нашел поддержку в Посла­ нии Президента РФ Федеральному Собранию, с которым он вы­ ступил 25 ноября 2010 года.

Между тем эти исследования вызывают решительное осужде­ ние со стороны различных конфессий и некоторых консервативно мыслящих ученых, которые, как правило, находятся под тем или иным влиянием религиозных верований. Так, очень примечатель­ но, что Ватикан незамедлительно выступил с осуждением Нобелев­ ского комитета за подобный выбор, поскольку сами исследования такого рода были осуждены католической церковью намного рань­ ше, по сути дела, с самого их начала. Неудивительно, что точно так же и Русская православная церковь принципиально выступает не только против клонирования человека, объявляя его аморальным, безумным актом, будто бы ведущим к разрушению человеческой личности и бросающим вызов своему «Создателю», но и метода «суррогатного материнства»523. Христианская религия отнюдь не­ случайно не приемлет и осуждает научный поиск действенных пу­ тей и средств достижения практического бессмертия людей и их реального воскрешения. Так, по существу дела, подлинные интере­ сы человека, приносятся в жертву идеологическим установкам ре­ лигии в любых ее проявлениях. Но научно-технический и социаль­ ный прогресс ради блага человека, действительно, неодолим. Это особенно убедительно и наглядно видно в сравнении с попытками Толстого решить проблему смерти и бессмертия.

337

Тем не менее, жизнь и творчество Льва Николаевича Толстого, гениального писателя и оригинального мыслителя, «проповедника и пророка», как его называли и сто лет тому назад, и как нередко на­ зывают в наше время, несомненно, были и остаются неповторимым феноменом непреходящего значения на небосводе отечественной и мировой культуры, он и сегодня живет в своих выдающихся творени­ ях, многочисленных потомках и нашей признательной памяти.

3.1.5. Л. Шестов о Л. Толстом

3.1.5.L. Shestov sobre L. Tolstoi

3.1.5.1.Размышление о смерти Льва Толстого в экзистенциальной герменевтике Льва Шестова

(Малышев М.А.)

3.1.5.1.Reflexiones sobre la muerte de Leon Tolstoi en le hemeneutica existencial de Leon Shestov (Malishev M. A.)

Резюме. Автор анализирует два художественных произведений А. Н. Тол­ стого в свете герменевтики русскою философа Льва Шестова; показывает, что люди, оказавшиеся в «пограничной ситуации», иногда радикально изменяют свои привычные убеждения и превращаются в непримиримых судей своих собствен­ ных ценностей и экзистенциальных ориентации, которые раньше направляли их жизнь.

Reswnen. El autor amliza dos ckras artisticas de Leon Tolstoi en la luz de la hermeneutica defilosqfb ruso Leon Shestov; muestra que fos seres humanos, puestos en las «situaciones-limite», a veces cambian radicalmente sus convicciones habituates у se convierten en los jueces implacables de sus propios valores у orientaciones existenciaks que anteriormente guiaron sus vidas.

Известный американский филолог-гебраист Джордж Стейнер в своей статье «Текст - родина нашего очага» утверждает, что священные книги евреев, Тора и Талмуд, служили не только «ду­ ховной пищей», но и инструментом выживания и консолидации вечных изгнанников, расселенных по воле исторических судеб по разным уголкам земного шара. С точки зрения Стейнера, для рас­ сеянной еврейской диаспоры родина - это, прежде всего, «Дом Книги», ибо евреям писание заменяло собой отчизну и родитель­ ское наследие. Текст - это домашний очаг, а каждый коммента­ рий к нему - возвращение на землю своих предков. Когда еврей читает, когда он превращает диалог в комментарий, в животвор­ ный отклик на содержание прочитанного, он «становится, если воспользоваться метафорой Хайдеггера, «пастухом бытия»524, менно таким «пастухом» бытия радикальной индивидуальности человека, несводимой к самодовольству разума и уравнитель­ ности «всемства», и был, на мой взгляд, Лев Исаакович Шестов, самый еврейский по духу философ из всей когорты дореволюци-

524 George Sterner. El texto, tierra de mtestro hogar. II Pasion intacta. Siruela, Madrid, p, 351.

338

онных русских мыслителей. Философия Шестова - это своеобраз­ ный «дом герменевтики», возведенный не столько на фундаменте текстов Священного Писания, о которых философ был прекрас­ но осведомлен, сколько на платформе произведений великих классиков философии прошлого и не менее великих мыслите­ лей современной ему эпохи. С одними из них, по-преимуществу философами рационалистической линии, утверждавших при­ мат разума, порядка и необходимости, (Платоном, Аристотелем, Спинозой, Декартом, Кантом, Гегелем и Гуссерлем) Шестов вел отчаянную полемику, тогда как других, отказывавшихся сво­ дить человеческое существование только лишь к разуму и не­ обходимости, к которым он относил Лютера, Паскаля, Кьеркегора, Ницше, Толстого и Достоевского, он зачислял в ряды своих союзников и искал в их творчестве концептуальную опору собственному экзистенциальному кредо. Справедливости ради следует отметить, что Шестов не только «принуждал» других мыслителей приводить доводы в пользу собственных суждений, но нередко и он сам пытался мыслить за них, вплетая свои идеи в их концептуальные конструкции.

Несмотря на то, что формально Шестов принадлежит к мыс­ лителям русского религиозно-философского Возрождения нача­ ла XX века, и содержание его мышления несомненно связывает его с кругом идей Дмитрия Мережковского, Василия Розанова, Николая Бердяева, Сергея Булгакова, Алексея Ремезова й Семена Франка, тем не менее несколько странная его фигура полностью не вписывается в русло русской философской традиции. Нет со­ мнения в том, что Шестов разделял с мыслителями своей стра­ ны ряд основополагающих идей, но сама стилистика его мыслей, его ироническое отношение к миру, склонность к парадоксам, а главное, его нескрываемое презрение к разуму, все это обрекало его на «метафизическое одиночество» и отдаляло его от главных течений современной ему эпохи. В своей книге «Апофеоз беспо­ чвенности» Шестов призывает «взрыть убитое и утоптанное поле современной мысли», «чтобы раз и навсегда избавиться от всяко­ го рода начал и концов, с таким непонятным упорством навязы­ ваемых нам всевозможными основателями великих и не великих философских систем»525. Этому духу, свободному от догматизма и суеверного преклонения перед какими-либо авторитетам, рус­ ский философ оставался верным до конца своей жизни.

Некоторые исследователи философии Шестова ставят вопрос: а насколько, вообще, правомерно искать истоки его творчества в русской культуре? Сам мыслитель ответил на этот вопрос прямо и без обиняков: самое оригинальное в русской духовной культуре коренится не столько в академической философии, возникшей не

5 25 Лев Шестов. Апофеоз беспочвенности. Опыт адогматичесиого мышления. - ЛГУ, Ле­ нинград, 1991.-С. 35, 54.

339

без влияния немецкой мысли, сколько в художественной литера­ туре, представленной в первую очередь именами Пушкина, Го­ голя, Достоевского, Толстого и Чехова. Несомненно, что Шестов был одним из первых русских мыслителей, открывшим экзистен­ циальное измерение художественного опыта великой русской литературы XIX века, поставившей в центр своего внимания ма­ ленького, всеми забытого, страдающего и вместе с тем странно­ го и не лишенного гордости человека, который, несмотря ни все тяготы и лишения своей жизни, стремится не быть поруганным и отстоять собственное достоинство. Причем русских писателей интересовала судьба человека именно в тот момент, когда послед­ ний «восстает» против окружающего его мира, на какое-то время освобождается от традиционного уклада своей жизни, порывает со своими обыденными воззрениями и привычными мыслями. Они ставят своих персонажей в необычные ситуации, срывают с них внешнюю личину повседневных жизненных ролей и по­ гружают их в чистилище экзистенциальных противоречий. Рус­ ская классическая литература никогда не замыкалась в узком кругу чистого воображения и почти всегда отвергала красоту, лишенную гуманистического содержания. В этом смысле все творчество Толстого и Достоевского представляет собой своео­ бразную феноменологию художественного сознания. Я склонен утверждать, что экзистенциальная философия Шестова - это своеобразная попытка подвергнуть испытанию идейное содер­ жание западной мысли в свете тех откровений о человеке, ко­ торые с таким художественным мастерством выразила русская классическая литература, вызвавшая немалое удивление и даже изумление у многих европейских мыслителей. Чтобы подтвер­ дить сказанное, сошлюсь на мнение ранее уже цитированного Джорджа Стейнера. С его точки зрения, Толстой и Достоевский являются «ключевыми фигурами» взлета русского романа XIX века. «Этот расцвет... представляет собой один из трех этапов триумфа в истории западной литературы; две другие эпохи со­ ответствуют греческой трагедии и Платону, а затем Шекспиру. В эти три периода западная мысль в своем поэтическом про­ зрении шагнула из тьмы далеко вперед; в ней соединился свет, который дает нам ключ к владению природы человека»526.

Если выразить главный пафос, одушевлявший Льва Шестова, пафос, который он положил в основу всего своего творчества, то он сводится, в сущности, к одному: к борьбе, страстной, не­ истовой борьбе против разума, иссушающего, по его мнению, бытие человека, лишающего его свободы и подчиняющего его необходимости, навязываемой ему как извне - внешней реально­ стью, так и изнутри - его собственной природой. С точки зрения

George Steiner. ToIst6i о Dostoievski. Siruela, Madrid, 2002, p. 18.

340