Трактовка истории культуры в отечественной науке в 60-е-90-е годы XX века

Вполне закономерно, что в советское время историческая наука, под­держивавшаяся и направлявшаяся философией «истмата», стояла на по­зициях линейного прогресса как закона истории — в силу их соответ­ствия и коммунистической идеологии, и гегелевской диалектической хроноструктурной триаде «тезис — антитезис — синтезис». Однако после разрыва с квазимарксистским «истматом» российские историки, социальные философы, культурологи, литературоведы и искусствове­ды вернулись к описанной выше альтернативе, и соответственно в их новых трактовках исторического процесса он представал либо в тра­диционном линейно-прогрессистском стадиально-типологическом члене­нии, хотя и основывавшимся на иных, чем у К. Маркса, движущих си­лах, либо в более или менее откровенном варьировании «теории локальных цивилизаций» — например, в завоевавшей широкую популярность кон­цепции Л. Н. Гумилева; однако ни его обширнейшая эрудиция, ни яр­кий талант исследователя и литературная одаренность не могли лишить поиск детерминанты истории культуры в космосе фантастического ха­рактера, выводя его за пределы науки, сколь бы наукообразным ни было его терминологическое «облачение». (Академик Н. Н. Моисеев заме­тил не без ехидства в одной из своих статей, посвященных обоснова­нию системно-синергетического подхода к изучению истории человече­ского общества, что «если бы Л. Н. Гумилев был знаком с теорией

24

Анонс книги

353

программ поведения», следовательно, к жизни первых понятие «тра­диционная» относится не в меньшей степени, — полагаю, в несрав­ненно большей! — чем ко вторым. И хотя В. В. Бычков в исследова­нии древнерусской эстетики, практической и теоретической, стремился выявить ее национальное своеобразие, он не мог не заключить, что и на Руси эстетическое сознание «..следовало важнейшему принципу средневековой культуры — традиционализму».

Дальнейшие же судьбы культуры землян разошлись: на азиатско-африканском востоке и востоке Европы, сохранявших земледель­ческую доминанту общественного производства и подчиненную ад­министративным, культовым и военным нуждам изначальную роль городов, соответственно оставался неизменным, при всех его частич­ных «подвижках», инвариантен традиционный тип культуры, как бы ни различались его модификации в разных странах, да и в разных областях одной и той же страны, тогда как Запад — прежде всего запад Европы, а с XVIII века и ее собственные восток и север, и север Американского континента, и расположенная на юге Австралия, а затем, в XIX и XX веках, страны, расположенные и в других гео­графических регионах нашей планеты — противопоставили тради­ционалистскому сознанию право свободной личности на познание, ос­мысление и преобразование мира, природного, социального и культурного. Так возник разрыв между двумя типами культуры — традиционным и инновационным, каноническим и креативистским, кол­лективистски-анонимным и персонально-личностным, основанными на подчинении и на свободе, на монархической и демократической органи­зации социального бытия, опирающихся на мифы и на науку, на мисти­ческую веру и на рациональное знание. Разрыв этот углублялся по мере укрепления стабильности Востока и убыстрения темпа научно-тех­нического развития Запада в ходе осуществлявшихся им одно за дру­гим революционно-демократических преобразований.