7. Какие телесные удовольствия надо обуздывать

Впрочем, поскольку мы до сих пор рассуждаем относительно заботы о теле, следует привести на этот счет сжа­тое суждение Платона. Он желает уступать [желаниям] тела только для того, чтобы оно могло служить философии. Сказано, на наш взгляд, благоразумно, если в стремлении к философии содержится и забота о государстве. [...] Те, кто старательнее всего заботятся о теле, а душой, которая должна пользоваться услугами тела, пренебрегают, ничем не отличаются от тех, кто со всей тщательностью ищут повсюду возможность приобрести музыкальные инструмен­ты, а искусство же, ради которого приобретают музыкаль­ные инструменты, презирают. [Душу же] напротив, надо оберегать: в самом деле, страсти тела надлежит сдержи­вать, укрощать как некоего бешеного зверя и безрассудные порывы его, направленные против души, смирять уздой разума. [...] В еде надо заботиться только о том, чтобы телу доставлять необходимое, дабы могло оно заниматься какой-то работой. Словом, желудку надлежит давать пищу не для наслаждения, а для питания. А те, кто думает все­гда об обеде и поварах и ради пиров обшаривает земли и моря, угнетен жалким рабством и платит тяжелейшую дань господину. Надо следить, чтобы ты не старался воздавать больше телу, чем благу души; и позорно будет правителю из-за чрезмерной заботы о теле казаться изнеженным. По­требно соблюдать во всякой одежде опрятность, которая не была бы неприятна и слишком тщательна; избегай, одна­ко, дикой и бесчеловечной неаккуратности.

8. О том, что нет на земле ничего ценнее и превосходнее, чем просвещенный интеллект

Завершив кратко то, что мы считали необходимым вы­сказать о теле, поспешим сказать о воспитании души. В отношении этой вещи мы хотим убедить тебя, что из того, чем владеют люди на земле, нет ничего более ценного, чем интеллект. Прочие блага человеческой жизни ничтож­ны, даже недостойны горячего к ним стремления. Прекрасно благородство, но это благо чужое, ценны богат­ства, но ими владеет судьба, привлекательна слава, но не­постоянна, красота пристойна, но бренна и длится малый срок. Желанно здоровье, но всецело подвержено переме­нам, жаждут сил, но из-за болезни или старости они легко приходят в упадок⁴⁵⁶. Нет ничего превосходнее интеллекта и разума. Их не уничтожат никакие нападки судьбы, не разрушат никакие козни. И хотя все остальное со време­нем убывает, знание и рассудительность к старости умно­жаются. Война отнимает и уносит все вещи одну за дру­гой, но она не может похитить образования. Когда Демет-рий, захватив Мегару, разрушил ее до основания, он спросил у философа Стильпона, рожденного там, не ли­шился ли он чего-то из своего имущества. Совершенно ничего, ответил ему Стильпон, ведь добродетель не может быть добычей на войне. И Сократ считал так, когда его спрашивал Горгий, счастлив ли был персидский царь: "Не знаю, — говорит, — насколько он добродетелен и обра­зован. Потому что именно в этих качествах, а не в бла­гах судьбы, должно заключаться блаженство"⁴⁵⁷. Обрати внимание на это высказывание и запомни его, король Вла­дислав, богатейший в будущем: сколь бы величайшее го­сударство тебе не причиталось, ты, однако, не сможешь называться счастливым, если не будешь наделен доброде­телью и богат благами души больше, чем судьбы. Ведь царства и богатства принадлежат их обладателям не более, чем каждому, но, как в мирской игре, переходят то туда, то сюда. Только добродетель и для живущего и для умер­шего постоянна. В неблагоприятных либо в благоприятных делах мы должны прибегать к философии, которая есть наука о добродетели; ее ревнителями подобает быть преж­де всего правителям. Многие вещи потребны правителю, который, по мнению Аристотеля, есть как бы одушевленный закон⁴⁵⁸. Велико бремя власти, поскольку властитель должен заботиться не только о себе, дабы пребывать в бла­гополучии, но также и о народе, дабы надлежащим обра­зом управлять доверенным ему множеством людей — по­средством справедливости, по пути благоденствия и мира. Ибо написано, что царь неразумный разорит народ, муд­рый же обогатит государство [...].