Церковнославянский и русский языки: сотериологический аспект изучения (на примере слов духовный и душевный)

«Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно

проникает до разделения души и духа»

(Евр. 4, 12)

В трихотомической антропологической модели человек состоит из духа, души и тела, на что со всей определенностью указывает Священное Писание. Неправильное истолкование дихотомической модели «душа-тело», тоже встречающейся у святых отцов, может привести к своеобразному душевному монизму, логическим следствием из которого станет легализация душевных переживаний в статусе духовных. Остановимся на анализе слов душевный (душевность) и духовный (духовность), потому что их смешение имеет важные последствия в жизни каждого человека.

В русской культуре противопоставлены два понимания душевности – православное и мирское. Библия оценивает душевность крайне негативно: «Это не есть мудрость, нисходящая свыше, но земная, душевная, бесовская» (Иак. 3, 15). Этот контекстуально-синонимический ряд объединяет сема неспасительности. О не признающих Истины погибающих своевольниках сказано: «в последнее время появятся ругатели, поступающие по своим нечестивым похотям. Это люди, отделяющие себя (от единства веры), душевные, не имеющие духа» (Иуд 19). «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно» (1Кор. 2, 14). Поэтому совершенно закономерно, что в церковнославянском языке душевный определяется соответствующе – ‘руководствующийся в мышлении началами естественными, следующий поврежденному разуму, – в противоположность внушениям Духа Св.’

В древнерусском языке слово душевный имело только пейоративное значение ‘чувственный’. В ХVII в. в связи с процессами секуляризации общества, наряду с отрицательным значением ‘руководствующийся разумом и чувствами (а не внушениями Св. Духа)’, появляется положительное ‘сердечный, искренний’ (Словарь ХI– ХVII вв). Словарь ХVIII века уже совсем не фиксирует отрицательного значения, как и словарь В.И. Даля (1863-1866), у которого душевный выглядит вполне современно ‘нравственный, относящийся до сердца’, ‘искренний, сердечный, задушевный’. Советские и постсоветские словари знают только подобные значения: ‘полный искреннего дружелюбия’ (Ожегов-Шведова); ‘искренний, откровенный, сердечный’ (МАС); ‘сердечный. искренний’ (БАС), ‘исполненный теплоты, доброты, сердечности’, ‘добрый, чуткий, отзывчивый’ (20-томник).

Душевность как проявление чувственности и чувствительности постепенно обретает права. Как показывают данные словарей, в ХVIII в. область чувств падшего человека светской гуманистической культурой была окончательно признана законной. Параллельно с этим процессом проходит десакрализация понятий «духовный» и «духовность».

В древнерусском языке слово духовный имело вполне определенное значение, которое И.И. Срезневский почему-то затруднился определить, приведя только латинское (spiritualis) и греческое () соответствия и дав примеры. В словаре церковнославянского языка духовный означает ‘в противоположность естественному мышлению и действованию, – происходящий от Духа Св., находящийся под влиянием Духа Св., живущий духом, как высшею частию существа человеческого, на кого собственно действует Дух Св., благодатный, святой’. В словаре ХVIII в. появляется современное значение ‘нравственный, моральный’. У В.И. Даля прибавляется сема интеллектуальности: «Духовный, бесплотный, нетелесный, из одного духа и души состоящий; все относящееся к Богу, церкви, вере; все относимое к душе человека, все умственные и нравственные силы его, ум и воля». В советскую эпоху под духовным понимается «внутренняя жизнь» человека: ‘связанный с внутренним, нравственным миром человека’ (МАС); ‘относящийся к внутренней, психической жизни человека, связанный с нею; интеллектуальный’ (БАС); ‘связанный с внутренним миром человека, его мироощущением, с проявлением его нравственных качеств’ (20-томник).

Сегодня понятие духовности размыто и имеет самые смутные очертания. Существительное духовность неправомерно охватывает нравственную и интеллектуальную сферы – ‘свойство души, состоящее в преобладании духовных, нравственных и интеллектуальных интересов над материальными’ (Ожегов-Шведова), ‘психическая, интеллектуальная сущность’ (БАС), ‘духовная, интеллектуальная природа, сущность человека, противополагаемая его физической, телесной сущности; богатство духовного мира человека, высокий уровень нравственных, интеллектуальных потребностей, норм’ (20-томник). В православной же антропологии нравственные и интеллектуальные проявления человека не относятся к духовным.

Интеллектуальность относится к душевным силам и лишь вследствие оскудения духовности принимается за таковую. Выдающийся хирург и ученый Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, ставший архиепископом Симферопольским и ныне причисленный к лику святых, указывает: «Итак, душу можно понимать как совокупность органических и чувственных восприятий, следов воспоминаний, мыслей, чувств и волевых актов, но без обязательного участия в этом комплексе высших проявлений духа, не свойственных животным и некоторым людям» [Лука 2003, 63]. Архимандрит Рафаил (Карелин) пишет: «Исследования, соединенные с изобретательством, сделали в минувшем веке возможным такие явления, которые до этого считались фантастикой. Это область человеческого интеллекта, область души, область приспособления к материальной действительности. … Религия (мы говорим о Православии) – это область не души, а духа» [Рафаил 2002, 3]. Иными словами, высочайшие достижения ума не выводят человека из границ душевности, т.е. животности. Можно быть интеллектуалом и оставаться в пределах животного состояния, что верно почувствовал, например, Б. Пастернак, как-то назвавший философов Марбургской школы «интеллектуальными животными». К подобному выводу приводит и сравнение двух дериватов, дающее четкое различие между духовным и душевным: бездуховный ‘лишенный интеллектуального, духовного содержания’; бездушный ‘без сочувственного, живого отношения к кому- чему-нибудь, равнодушный к людям, бессердечный’ (Ожегов-Шведова). Переведя сухие словарные дефиниции на язык зооморфных образов, получим: бездуховный человек – это животное, удовлетворяющееся низшими требованиям плоти, бездушный – это зверь, не имеющий жалости и сострадания.

Другой вариант подмены духовности – низведение ее до уровня нравственности. В современном русском языке нравственность означает ‘внутренние, духовные качества, которыми руководствуется человек, этические нормы; правила поведения, определяемые этими качествами’ (Ожегов-Шведова). Лингвокультурологический анализ позволяет преодолеть соблазн подмены духовности нравственностью. Слово нрав обозначает нейтральное понятие и синонимично слову характер. Суффиксы различают нравы: нравственный – это добронравный, нравный – ‘сердитый, крутого нрава’ (Ожегов-Шведова). На шкале мирской этики нравственность – положительное качество, безнравственность – отрицательное, а нрав – точка нуля. В бескомпромиссной этике Евангелия – «Кто не со Мною, тот против Меня» (Мф. 12, 30) – слово нравственность покрывало бы семантическое пространство безнравственности и нрава, т.к. нравственность и ее конкретные проявления – порядочность, честность, душевность и т.п. – не спасает. («Покрывало бы», потому что слово нравственность в Библии отсутствует).

Философ М.С. Каган отмечает: «То место, где среди западно-европейских идеалов находятся честь и честность, в России занимает святость» [Каган 1997, 148]. Ф.М. Достоевский устами Разумихина говорит о том же: «…Ну, так чем же тут гордиться, что порядочный человек? Всякий должен быть порядочный человек, да еще почище…» («Преступление и наказание», III, 2). Но вот этого-то «почище» порядочный человек знать и не желает. Ему трудно признать, что порядочность – не вершина, а начальная ступень человеческого совершенствования. Не может он смириться со словами пророка Исайи: «вся праведность наша – как запачканная одежда» (Ис. 64, 6).

Душевность в гуманистической культуре мыслится не как необходимое, но, скорее, как желательное качество. Это некое сверхдолжное в человеке: можно высоко оцениваться обществом, не обладая душевностью, но будучи безупречно нравственным. Порядочность вызывает уважение, душевность – любовь. Но и душевность без подлинной духовности – ничто с позиций православной антропологии, суть которой можно передать одной фразой свт. Василия Великого: «Человек – это тварь, получившая повеление стать богом». Отвечая на вопросы духовных чад о «добродетельных» нехристианах и еретиках, свт. Игнатий (Брянчанинов) выражает мнение Церкви: «Погибель – удел всех людей, и добродетельных, и злодеев. … Нисходили во ад по окончании земного странствия не только грешники, но и праведники Ветхого завета. Такова сила добрых дел человеческих. Такова цена добродетелей естества нашего падшего! … Церковь всегда признавала, что одно средство спасения: Искупитель! Она признавала, что величайшие добродетели падшего естества нисходят во ад» [Цит. по: Пагубное единомыслие 1997, 121-122].

Нравственность, порядочность, душевность имеют ценность только в связи с единственно спасительным в православной системе этических координат качеством – духовностью. Духовность – это не просто высшая степень нравственности, а качественно иное состояние человека, уходящим в бесконечность пределом которого является обожение и к которому призван каждый человек: «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48).

Хотя словари не называют удовлетворение эстетической потребности духовностью, следующий пример говорит именно о таком ее понимании: «прекрасное захватывает глубину сознания, духовную сферу человека» (20-томник). Иллюстрацией этой фразы могут служить слова архимандрита Рафаила: «Для людей, далеких от Бога, само слово «дух» становится неопределенным и неясным, оно как бы скрыто в тумане. Они постоянно смешивают дух с душой. Для них буддийская медитация – духовность, песни Высоцкого – духовность, картинная галерея – духовность, театр – духовность и т.д.» [Рафаил 2003, 59].

Л.Н. Гумилев пишет о реалиях ХVII в.: «В те времена церковная служба несла функции не только религии, но и синтетического искусства, т.е. заполняла эстетический вакуум» [Гумилев 1997, 110]. Типичный современный интеллигент – агностик или человек неопределенных религиозных взглядов, исповедующий «общечеловеческие ценности». «Духовность» его заключается в получении душевного удовлетворения. Духовные потомки тех, по отношению к кому справедливо утверждение Л.Н. Гумилева, и сегодня, когда эстетический вакуум заполнен, от храма ждут удовольствий: «В архитектуре, в пении и в органной музыке я нахожу душевное удовлетворение», – говорит в беседе с архимандритом Рафаилом «журналистка, считающая себя христианской» [Рафаил 2003, 42]. Подмену духовности эстетическим чувством отмечает и профессор ИМЛИ В.С. Непомнящий: «…В утесненном и изуродованном культурном сознании под «духовностью» стала пониматься прежде всего… любовь к искусству…» [Непомнящий 1999, 17].

Если православный человек облегчал душу исповедью, то современный интеллигент делает это посредством культуры, заменившей ему Бога: «Свирщиньская (польская поэтесса – С.П.), созерцающая руины Вечного города, пытается хотя бы на мгновенье облегчить душу красотой культуры…» [Аннинский 2003, 141]. Русский язык разрешал облегчить душу покаянием, признанием своей вины, но не красотой. Прецедент создан, и он весьма симптоматичен. Нарушаем этику, а успокоения ищем в эстетике. Это трагический самообман.

Настоящие христиане ищут в литургии душевного спасения, а не удовлетворения от «синтеза искусств»: «Это (использование строго очертанного круга языковых средств – С.П.) делалось древними гимнографами для того, чтобы не подменить духовных переживаний эстетическими, то есть душевными, не обременить ума молящегося художественной информацией и тем самым не оземлить молитву» [Человек – храм Божий 2002, 188]. А вот запись в дневнике оптинского новомученика о. Василия (Рослякова), до принятия монашества посетившего выставку художника Константина Васильева: «Интересно, талантливо, красиво, то есть душевно. А хочется духа!» [Благословенно воинство 2003, 29].

Проведенный анализ слов духовный и душевный дает основание для следующих выводов:

1. Плотской человек вполне удовлетворен «хлебом единым». Душевный тоже живет плотской жизнью, поднимаясь над физиологическими потребностями, но ограничиваясь высшими телесными нуждами – интеллектуальными и эстетическими.

2. В современном языковом сознании душевность и духовность почти утратили дифференциальные признаки, что наглядно отражено в узусе. Однако церковнославянский язык и православная традиция различают их. Духовность (истинная) – усвоение благодати Святаго Духа, а душевность – врожденное состояние пораженной первородным грехом души. Душевность оставляет человека в пределах эмоционально-интеллектуальной стороны собственной непреображенной природы и, следовательно, не спасает. Душа падшего человека принадлежит земной области, и, если не увлекается Духом Истины к небу, гибнет. Истинная духовность – спасительная приобщенность человека к Духу Святому, и приобретается она только в храме, а не в библиотеке, музее или филармонии.

3. Минималистская этика антропоцентрического гуманизма видит в нравственности (и в частном ее проявлении – душевности) конечную цель человеческого самосовершенствования, а максималистская этика Православия – исходный пункт восхождения по лестнице добродетелей к обóжению - приобретению богоподобия.

4. В национальном русском языке слово душевный по-разному окрашено в идиолекте православных и невоцерковленных людей, а также теплохладных христиан. Языковая компетенция номинально православных может включать знание о значении церковнославянского слова, но их реальная речевая практика этого не отражает. Следствием становятся социокультурные запросы и поведенческие стереотипы, несовместимые с православным пониманием спасения.

5. Безусловно неприемлемым для христиан является качество, называемое церковнославянским словом душевность. Положительно оцениваемая в православной сотериологии мирская душевность признается недостаточной, но рассматривается как шаг в сторону храма. Развитием нравственных сил души преодолевается удобонаклонная ко греху природа падшего человека и открывается путь к подлинной духовности, ибо «сеется тело душевное, восстает тело духовное. … Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное» (1Кор. 15, 44, 46).

Список литературы

Аннинский Л.А. Русские плюс… М., 2003.

Рафаил (Карелин), архимандрит. Какое согласие между Христом и… профессором А.И. Осиповым? О догматических заблуждениях преподавателя МДАиС. Изд. Крест св. Нины, 2002.

Рафаил (Карелин), архимандрит. Векторы духовности. М., 2003.

Благословенно воинство (Мученичество в жизни Церкви). Свято-Введенская Оптина Пустынь, 2003.

Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 1997.

Каган М.С. Философская теория ценностей. СПб., 1997.

Непомнящий В.С. Пушкин. Русская картина мира. М., 1999.

Пагубное единомыслие. Уния: история и современность. СПб., 1997.

Лука (Войно-Ясенецкий), архиепископ. Дух, душа и тело. Москва-Клин, 2003.

Человек – храм Божий. М., 2002.

Использованные словари

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1978. Т. 1.

Ожегов С.И. Словарь русского языка / Под ред. Н.Ю. Шведовой. Изд. 21-е. М., 1989.

Полный церковно-славянский словарь / Сост. священник магистр Григорий Дьяченко. М., 1900.

Словарь русского языка: В 4 т. Изд. 2-е. М., 1981. Т. 1. (МАС).

Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. М. – Л., 1954. Т. 3. (БАС).

Словарь современного русского литературного языка: В 20 т. Изд. 2-е, перераб. и доп. М., 1993. Т. 4.

Словарь русского языка ХI-ХVII вв. М., 1977. Вып. 4.

Словарь русского языка ХVIII вв. СПб., 1992. Вып. 7.

Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка: В 3 т. М., 1989. Т.1.