Русский национальный характер по данным языка и истории

Национальный характер – это исторически сложившаяся совокупность наиболее типичных духовных, интеллектуальных, эмоциональных, волевых проявлений народа, отражающих и направляющих его взаимодействие с миром. Современная этнопсихология видит в национальном характере «вполне определенное, кристаллизованное психологическое свойство, сращенное с культурой, передаваемое из поколения в поколение» [Мнацаканян 2004, 195]. Национальный характер – продукт длительного исторического развития. На первой стадии этногенеза важнейшим средством его формирования является материальный фактор – климат, ландшафт, пища. Затем ведущая роль переходит к социокультурному влиянию – прежде всего к религии и языку. Поэтому роль языка и культуры в познании национальных особенностей трудно переоценить. Можно сказать, что язык и культура – объективированный национальный характер. Национальный характер, формирующийся деяниями пращуров, раскрывается в ходе исторической жизни народа, на каждом этапе своего развития объективируясь в новых, но порожденных тем же духом формах. Идентичность народа самому себе на протяжении веков аналогична идентичности человека в разные периоды его жизни. Изменяясь в новых исторических условиях, народ сохраняет стабильным определенный набор ментальных установок своеобразный геном нации. Его содержание определяет формы национальной жизни. Отказ от этого культурно-генетического наследства связан с риском необратимой метаморфозы и потери национальной самобытности.

Отношение к человеку, безусловно, является подлинным мерилом цивилизации, и должно быть решающим критерием при оценке как отдельной личности, так и соборной личности народа. Понятие социальной дистанции, введенное в научный оборот в 20-е гг. ХХ в. американским ученым Е. Богардусом, – универсальная категория, но выявление ее специфично для каждой культуры. Так, в Греции целесообразно выявлять согласие на включение иностранцев в парею (компанию друзей), а в США – согласие общаться с ними в клубе. В Индии для выявления социальной дистанции может быть использован тест «прикасаться к моей посуде», что совершенно бессмысленно в странах христианской культуры, где нет кастового членения общества и понятия ритуального осквернения от тактильного контакта с представителем других стран, классов общества, религий [Стефаненко 2003, 163-164].

Лингвистика помогает анализу и значительно упрощает его процедуру, одновремено повышая надежность полученных результатов. В. Гумбольдт утверждал: «Всякое изучение национального своеобразия, не использующее язык как вспомогательное средство, было бы напрасным, поскольку только в языке запечатлен весь национальный характер…» [Гумбольдт 2000, 303]. Осмысляя и озвучивая мир, народ фиксирует в имени главный признак предмета, что в равной степени характеризует как объект, так и субъект именования. В имени всегда заключена идея, служащая непогрешимым свидетельством о характере, складе ума и духовно-нравственном состоянии народа. В языковом факте всегда отражено согласие с ним большинства, поэтому в языке мы имеем наиболее беспристрастного очевидца, показания которого, правда, сами нуждаются в добросовестном интерпретаторе.

Знак, как представитель предмета в языке, не всегда отражает объективные свойства мира. Иногда заявленная в имени идея находится в противоречии с истинным положением вещей. Поэтому исследователь должен выявить соответствие внутренней формы и семантики слова объективным свойствам предмета или явления. Например, название ордена иезуитов восходит к имени Иисус, но деятельность иезуитов не имеет с реальным Христом ничего общего. В русском и многих других европейских языках иезуит перен. ‘о хитром, двуличном, коварном человеке’. А фамилия иезуита Эскобара, автора выражения «цель оправдывает средства», стала нарицательной в романских языках. В кубинском и мексиканском варианте испанского языка escobarse ‘жить на чужие средства (за чужой счёт)’. Фр. уст. escobar ‘лицемер; крючкотвор’, уст. escobarderie ‘лицемерие; двусмысленность’.

Второй важный методологический момент – необходимость сравнения с инокультурными реалиями. Для выяснения нашей национальной специфики сравним ее с романо-германским Западом.

Высшее достоинство человека – любовь к ближнему. Выяснив степень психологической близости людей (проксемику – лат. proximi ‘ближайшие соседи или друзья’), мы можем оценить главное качество национального характера. Весь закон Христос свел к двум заповедям, связанным причинно-следственной связью¹: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22, 37-40). Религиозность русского народа никогда не ставилась под сомнение, что предельно емко выражено Ф.М. Достоевским: «Может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ Его по-своему, то есть до страдания» [Достоевский 1980, 38]. Остается поверить алгеброй лингвистики гармонию человеческих отношений.

Согласно семантическому закону немецкого лингвиста Г. Шпербера, слова, называющие особо значимые для народа понятия, становятся источником метафоризации при описании других явлений. Проксемика данного общества может определяться, например, зоной распространения метафоры «семья». Широта области переноса прямо пропорциональна силе родственной близости людей. В России живет семья народов, в США – community of nations букв. «сообщество народов»; за русскими больными ухаживает медсестра (сестра милосердия, медбрат), за американцами – nurse букв. «кормилица, сиделка»; в основе православных братств и сестричеств – духовное родство, католических орденов – иерархическая упорядоченность (лат. ordo ‘ряд’). Следует учитывать и характер метафоризации: девальвирует перенос старое понятие или повышает статус нового. Так, возрождение группового брака древних язычников пресыщенными варварами постиндустриального общества и появление понятия «шведская семья» говорит об утрате подлинной любви и родственных чувств¹.

Основы русского национального характера заложены в праславянскую эпоху. Религиозный культ и нравы славянства выгодно отличаются от других языческих племен. В пантеоне балтийских славян находился бог Радгост (др.-рус. радити ‘заботиться’), отвечавший за гостеприимство. Функции его усвоены христианскому Богу славян: имя Господь восходит к о.-с. * gospodь ‘гостеприимный, принимающий чужестранцев хозяин’ [Черных 1999]. Высокий этический идеал страннолюбия делал славянский ареал особенно привлекательным для путешественников, в один голос отмечающих справедливость, простоту и гостеприимство славян. Показательно отношение славян к самым бесправным членам коллектива – рабам. Сочувствие к маленькому человеку, любовь к «униженным и оскорбленным», желание лучше быть жертвой, чем палачом, – стали основными чертами русского национального характера. С.М. Соловьев указывает: «У народа, в простоте родового быта живущего, раб не имеет слишком большого различия от членов семьи, он бывает также младшим членом ее, малым, юным…» [Соловьев 1988, 98].

Язык подтверждает свидетельство историка. Славянское название раба не содержит уничижения пленника и обозначается через идею работы: о.-с. * оrbъ < и.-е. *оrbhos ‘беззащитный сирота, готовый даже на унизительный труд ради куска хлеба’ [Черных 1999]. Использование этнонима для обозначения раба – явный признак ксенофобии. Англосаксы делают именем раба имя покоренного народа – англ. wealh ‘раб’ букв. «кельт». На невольничьих рынках в древности преобладали рабы-славяне, что сделало апеллятив славянин созвучным названию раба в романо-германских языках: нем. Sklave ‘раб’ – Slawe ‘славянин’, ит. schiavo / slavo. У восточных славян названием рабов стало имя ближайших родственников: о.-с. *čеljadь ‘люди, составляющие нечто цельное, единое’, ‘семья’ > др.-рус. челядь ‘семья’ > ‘рабы’[Черных 1999]. В латыни наоборот: лат. familia – ‘рабы’, ‘дворня’ > ‘дом’, ‘домочадцы’ [Черных 1999].

Направление переноса имени показывает логику и психологическую установку говорящих. Славяне мыслили рабов как членов семьи, римляне – домочадцев как работников. Поэтому выслужившие свой срок славянские рабы иногда добровольно оставались в семье хозяина. Почти идиллическая картина патриархального славянского рабства в романо-германской Европе предстает в ином виде. Римское рабство было бессрочным, лишая человека, может быть, самого главного – надежды на лучшее. К. Тацит пишет о древних германцах: «Высечь раба или наказать его наложением оков и принудительною работой – такое у них случается редко, а вот убить его – дело обычное…» [Тацит 1993, 364].

В России отношения между людьми осознавались в формах родства, что нашло выражение и в именовании государей (батюшка-матушка), и в обращении людей друг к другу. Использование метафор родства не сверху спущенная мифологема. Выстраивание государственных и межличностных отношений по модели семейных невозможно без опоры на реальные движения народного духа. В душе Ф.М. Достоевского отложился случай, когда его, девятилетнего мальчика, испугавшегося крика «Волк бежит!», успокоил крепостной мужик Марей: «Конечно, всякий бы ободрил ребенка, но тут в этой уединенной встрече случилось как бы что-то совсем другое, и если б я был собственным его сыном (выделено нами – С.П.), он не мог бы посмотреть на меня сияющим более светлою любовью взглядом…» («Мужик Марей»). Когда-то Д.С. Лихачев был вынужден объяснять французской переводчице, почему бабушка на улице назвала ее «доченькой». При сохранении современных тенденций в жизни русского общества в положении Франсуазы могут оказаться Иваны и Марьи первых поколений ХХI в.

Национальная политика дореволюционной России и СССР выразилась метафорой семья народов. И опять-таки это не просто клише языкового официоза, а имеющее опору на государственном и бытовом уровне братское отношение к другим народам. А.И. Солженицын пишет о России конца ХIХ в.: «Но странная это была империя. Во всех известных тогда империях метрополии жирно наживались за счет колоний, и нигде не было такого порядка, чтобы жители какой колонии имели больше прав и преимуществ, чем жители метрополии. А в России было – как раз все наоборот» [Солженицын 1995, 665]. Характерен рассказ эстонки, пережившей гитлеровскую и сталинскую оккупации: «Когда ко мне вселился герр офицер вермахта, он отослал меня жить на кухню. А когда вселился товарищ красный лейтенант, он оставил меня в комнате, а сам устроился ночевать в кухне. Так кого я буду больше уважать?» [Аннинский 2003, 200]. А вот выражение «братских народов союз вековой» в нашем гимне на фоне сепаратистских настроений российских нацменьшинств выглядит уже анахронизмом.

Идеологема «государство-семья» объединяет общество на недоступной утилитарной западной нравственности глубине, что особенно ощутимо в трагическое время народных бедствий. Через две недели после начала войны Сталин обратился к народу по радио: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои». По преданию, церковная форма обращения «братья и сестры» отнюдь не сентиментальному вождю была подсказана местоблюстителем патриаршего престола митрополитом Сергием. Тысячелетний пласт генетического Православия был поднят в душе русского человека забытой метафорой, положившей начало нашей победы. Корпоративное путинское «коллеги» при обращении к народу во время прямой линии с президентом выглядит в наши дни органичнее, чем обращение Сталина, даже в случае общей беды прозвучавшее бы сегодня фальшиво. Для сохранения традиционного речевого обычая, удерживающегося только в православной среде, не осталось духовно-нравственной основы.

Использование некоторых метафор родства западного происхождения не имеет соответствия называемым реалиям. Остановимся на антагонистичном русскому масонском «братстве». На Руси имя вольных каменщиков (фр. francs-maçons) стало ругательством фармазон и справедливо связывалось с неправославным поведением: «Фармазон, вошел в дом – не перекрестился, сейчас табак курить» (М. Горький. В людях, гл.7). Катехизис масона И.В. Лопухина отказывает народам в самоопределении: «Масонство видит во всех людях братьев, которым оно открывает свой храм, чтобы освободить их от предрассудков их родины и религиозных заблуждений их предков, побуждая людей к взаимной любви и помощи» [Цит. по: Ахиезер 1997, 194].

Живучесть национальных «предрассудков» и «религиозных заблуждений» заставляет искать радикальных средств к их искоренению. В «Декларации» (1993 г.) масонского Римского клуба излагаются перспективы хирургического вмешательства в сознание человека: «Тем не менее в стремительно изменяющейся Европе, в мире все еще функционируют архаичные институты управления, продолжают работать устаревшие экономические теории и политические структуры. Необходимы радикальные перемены, и касаться они должны не только этих структур, но духовной сферы, менталитета. Причем простых модификаций здесь будет явно недостаточно» [Римский клуб 1995, 67]. И далее: «Мы убеждены, что деятельность Римского клуба не должна опираться на активные формы борьбы. Наши задачи могут решаться даже более эффективно, если мы будем действовать как бы «за сценой» [Там же, 71].

Именно теневой деятельностью мировой закулисы объясняются сопровождающие глобализацию процессы – кризис национальной идентичности, эрозия государственных суверенитетов, культивирование беспринципного релятивизма ценностей. Когда-то «брат» Г. Трумэн (масон 33-го градуса шотландского обряда) воевал с мирными городами поверженной Японии атомными бомбами. Сегодня масонские структуры предпочитают информационное оружие, посредством которого устраиваются «бархатные» и «цветные» революции и осуществляется глобалистская стратегия нациостроительства – выращивания народов с нужными «братьям» характеристиками. Все эти тупиковые человеческие популяции типа homo ludens и homo economicus должны уступить место homo electronicus’у – управляемому компьютерным оператором киборгу.

Доктор политических наук С.В. Кортунов пишет, что глобализация перемолола культурные ядра национальных идентичностей Испании, Турции, Мексики, Аргентины и «оставила от этих ядер набор туристистических курьезов» [Кортунов 2007, 111]. Следом пошел регион Центральной и Восточной Европы. На очереди Великобритания, Франция и Германия. Дольше всех сопротивляются страны с тысячелетними традициями – Индия, Китай и Россия [Там же, 111]. Когда американцы для замены своего контингента в Ираке попробовали набрать наемников, Индия сказала твердое «нет», Китай отказался даже рассматривать это предложение. Научиться реагировать подобным образом надо и нам. И не только на явное приглашение к позорному сотрудничеству, но и на скрытые в манипулятивных технологиях соблазны информационного оружия, насаждающего американский образ жизни через постмодернисткую культуру и искусственно завышенные потребительские стандарты. И все-таки пока национальные и религиозные чувства слишком сильны, чтобы люди от них отказались. Член экстремистской масонской ложи «П-2» Пьер Карпи откровенничал: «Под англо-американским влиянием масонами выработан проект будущего. <…> Он предполагает ликвидацию национальных границ при сохранении этнических, религиозных и традиционных особенностей разных народов» [Замойский 1990, 285]. Именно это сейчас и происходит.

А что в России? Сознательно и неосознанно работаем на собственное уничтожение. В приложении к книге Э. Саттона «Власть доллара» утверждается, что А. Чубайс – единственный от России члент кабинета министров мирового правительства [Антонов 2007, 163]. Одни наши государственные лидеры, деятели науки и культуры – «братья» европейских и российских лож (см. [Платонов 2000]), другие – масоны по гуманистическим мировоззренческим идеалам. Вот, например, типично масонское мнение доктора филологических наук, постоянного автора респектабельного научного журнала: «России предстоит пережить самую драматическую эпоху своей многовековой истории – ломку архетипа, связанную с необходимостью отказа от устойчивых в течение сотен лет архетипических реакций» [Мильдон 2000, 11]. Результатом этой ломки стали ежегодные миллионные потери (за последние 14 лет – более 17,5 млн. человек, а с учетом абортированных младенцев – более 100 млн.). Однако мы никак не решаемся признать: масонство – инструмент в руках других «братьев», «которые говорят о себе, что они Иудеи, а они не таковы, но сборище сатанинское» (Откр. 2, 9) и о родстве которых Христос сказал: «Ваш отец диавол» (Ин. 8, 44)¹. В результате нашего всеобщего стихийного «масонства» слово русский последовательно изгоняется изо всех официальных документов, начиная от Конституции и заканчивая паспортом, а иудаизм назван традиционной религией России!

Русский национальный характер в православных своих чертах – суверенная зона, вторжение в которую является богоборчеством. Русскость – многовековое наследие славянских архетипов, получивших в крещенской купели 988 г. новое наполнение. Разрушение в русских людях тысячелетнего генетического Православия смерти подобно. Православие не исчерпывается обрядом и культурой. Это образ жизни, в котором должно быть место не только славянофильской историософии, Достоевскому и Рахманинову, но и Богу. Выход из современного кризиса – в обращении к «практическому» Православию, выковавшему наш национальный характер. В ХХI в. мы либо останемся православными, либо не останемся вовсе. Это и прогноз, и побуждение к деятельности всех, для кого Россия и русский не просто этно-географические понятия, а живая боль, любовь и ответственность.

Список литературы

Аннинский Л.А. Русские плюс… М., 2003.

Антонов М. От капитализма к тоталитаризму (Мир в ХХ в. и судьбы России) // Молодая гвардия, 2007, № 4.

Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. Т. 1. От прошлого к будущему. 2-е изд., перераб. и доп. Новосибирск, 1997.

Гумбольдт В. фон. Лаций и Эллада // Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. 2-е изд. М., 2000.

Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л., 1980. Т. 21.

Замойский Л.П. За фасадом масонского храма: Взгляд на проблему. М., 1990.

Кортунов С.В. Глобализация и национальная идентичность // Вестник аналитики, 2007, № 1.

Медведева И.Я., Шишова Т.Л. Потомки царя Ирода. М., 2003.

Мильдон В.И. Миллениумы русский и западный: образы эсхатологии // Вопросы философии, 2000, № 7.

Мнацаканян М.О. Нации и национализм. М., 2004.

Острецов В.М. Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки. Изд. 3-е, сокр. М., 2004.

Платонов О.А. Терновый венец России. Тайная история масонства 1731-2000. Изд. 3-е, испр. и доп. М., 2000.

Римский клуб: 25 лет со дня основания // Вопросы философии 1995, № 3.

Солженицын А.И. Русский вопрос к концу ХХ в. // Солженицын А.И. Публицистика в 3 тт. Ярославль, 1995. Т. 1. Статьи и речи.

Соловьев С.М. Соч. в 18 кн. М., 1988. Кн. 1. Т. 1-2.

Стефаненко Т.Г. Этнопсихология: Учебник для вузов. 3-е изд., испр. и доп. М., 2003.

Тацит К. Сочинения: В 2 т. М., 1993. Т. 1.

Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2 т. – 3-е изд. стереотипное. М., 1999.