2. Становление философа: докторская диссертация

По окончании Берлинского университета Маркс написал докторскую диссертацию «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура». В этом произведении Маркс выступил как идеалист-гегельянец. Но идеализм молодого Маркса — это, прежде всего, идеализм практической жизни, а не чистой теории. В посвящении своему будущему тестю тайному советнику Людвигу фон Вестфален, которого он называет «отцом и другом», Маркс пишет: «Я желал бы, чтобы все, кто сомневается в идее, имели такое счастье, как я, преклоняться пред вечно юным старцем, встречающим всякий прогресс времени с энтузиазмом и осторожностью истины и с тем убежденным и светлым идеализмом, который один только знает то магическое слово, по которому являются все духи мира; который никогда не отступал в страхе перед тенью ретроградных призраков, перед темным горизонтом, но с божественной энергией и мужественно-уверенным взглядом смотрел через все превращения в те эмпиреи, которые горят в сердце мира. Вы, мой отец и друг, всегда были живым argumentum ad oculos, что идеализм — не фантазия, а истина» [11].

И уже в этой первой философской работе проявляют себя все характерные черты творчества Маркса: ясность и четкость формулировок, яркая образность и научная основательность. Дело в том, что в ходе написания диссертации он проработал все известные на то время источники по эпикурейской и всей античной философии вообще. Вместе с тем, эту работу нельзя назвать чисто академической, хотя она и посвящена античной, т. е. древней философии. Основные ее идеи явным образом перекликаются со злобой дня. В Эпикуре Маркса привлекает прежде всего просветитель и борец против слепой веры. «До тех пор, — пишет он, — пока в покоряю-

щем весь мир, абсолютно свободном сердце философии бытия будет еще хоть одна капля крови, она всегда скажет своим противникам вместе с Эпикуром: Нечестив не тот, кто отвергает богов толпы, а тот, кто присоединяется к мнению толпы о богах» [12]. Особо Маркса привлекает образ Прометея, титана-богоборца. «Прометей, — читаем мы у раннего Маркса, — самый благородный святой и мученик в философском календаре» [13].

И тем не менее при всем указанном пафосе диссертация Маркса была серьезным философско-научным исследованием, посвященным главным образом воззрениям Эпикура. Дело в том, что, согласно общепринятому в том время мнению, Эпикур заимствовал свою атомистическую физику у Демокрита, взяв ее целиком и без каких-либо изменений. Маркс в своей диссертации высказывает несогласие по этому пункту не только с Плутархом и Цицероном, но и с Гассенди, который, по его словам, освободив Эпикура от «интердикта, наложенного на него отцами церкви и всеми средними веками», пытается «как-нибудь примирить свою католическую совесть со своим языческим знанием, Эпикура с церковью» [14].

В отношении к Эпикуру Маркс расходится даже со своим учителем Гегелем. «Хотя Гегель, — замечает он, — в основном правильно определил общие черты названных систем, но при изумительно грандиозном и смелом плане его истории философии, с которой вообще только и начинается история философии, он не мог вдаваться в детали. С другой стороны, этому колоссальному мыслителю мешал признать за этими системами высокое значение их для греческого ума вообще его взгляд на то, что он называл спекулятивным par exellence. Эти системы составляют ключ к пониманию истинной истории греческой философии» [15].

Так в чем же существенная разница между атомизмом Демокрита и атомизмом Эпикура, согласно Марксу? Ведь и у Демокрита все состоит из атомов и пустоты, и у Эпикура все состоит из атомов и пустоты. Таковы, по их мнению, даже человеческая душа и бессмертные боги.

Единственное видимое изменение, которое привносит Эпикур в физику Демокрита, заключается в так называемых клинамена — самопроизвольных отклонениях атомов от заданной траектории. Но это незначительное изменение, которое вводит Эпикур, как замечает Маркс, связано с очень серьезными различиями между философией Эпикура и Демокрита. Демокрит, говоря современным языком, является механическим детерминистом, поскольку он знает только то, что Аристотель назвал вынужденным движением, в отличие от «естественного» движения, или самодвижения. Иначе говоря, Демокрит реализует в классической форме то, что можно назвать субстратным подходом. В отличие от него, Эпикур, говоря применительно к атомам о клинамена, утверждает, причем внутри того же самого материализма, иной подход, который можно назвать субстанциальным.

«Атом для Демокрита, — замечает Маркс, — имеет только значение ###, материального субстрата. Различие между атомом как ### и ###, как принципом и основанием, принадлежит Эпикуру. Важность его ясна из следующего» [16]. Субстанция, согласно классическому определению, есть причина самой себя, а на латыни «causa sui». Атомы же Демокрита имеют причину своего движения вне себя. «Движение падения, — замечает Маркс, — есть движение несамостоятельности» [17]. У Демокрита они представляют собой только материальный принцип. У Эпикура атомы соединяют в себе материальный принцип с принципом движения. Атомы у Эпикура — это и движимое, и движущее, и существование, и сущность. «Эпикур, — пишет Маркс, — объективировал противоречие в понятии атома между сущностью и существованием и, таким образом, дал науку атомистики, между тем как у Демокрита не имеет места реализация самого принципа, но удержана только материальная сторона и выставлены обслуживающие эмпиризм гипотезы» [18].

Здесь Маркс уточняет, что атомы, если это принцип и основа, могут иметь отношение только к самим себе. Точно так же, как человек может быть принципом и субстанцией только тогда, когда он имеет отношение к себе, а иначе он чисто природное существо. «Так, человек, — пишет Маркс, — перестает быть продуктом природы лишь тогда, когда другое, к которому он имеет отношение, не есть отличное от него существование, но само есть отдельный человек, хотя бы еще не дух но чтобы человек, как человек, стал своим единственным действительным объектом, для этого он должен сломить в себе свое относительное бытие, силу страстей и голой природы» [19].

Субстанциальное значение у Эпикура, считает Маркс, получает и отдельный атом, и человек, и природа в целом. В человеческом чувстве, которое Демокрит считает чисто субъективным, — «только в мнении существует теплое и холодное, сладкое и горькое» и т.д., — природа, по Эпикуру, чувствует самое себя. «В слухе поэтому, — пишет Маркс, — природа слышит самое себя, в обонянии она обоняет самое себя, в зрении она видит самое себя» [20]. Это уже зачатки, можно сказать, будущего спинозизма у Эпикура, которые замечает Маркс. И эта идея ляжет в основу понимания природы и материи в марксизме.

Уже в указанной диссертации Маркс проявляет себя как масштабный мыслитель, который, погружаясь в частности, не упускает всеобщего. В своей докторской диссертации он высказывает ряд соображений, которые легли в основу всего его мировоззрения, всего его будущего учения. Главная идея в данном случае — это единство теории и практики, философии и жизни. Уже здесь оторванная от жизни философия оказывается у Маркса философией, не доведенной до ума.

Как и другие младогегельянцы, Маркс придает в своей диссертации особое значение критике: «Критика — вот кто меряет отдельное существование сущностью, особую действительность — идеей» [21]. Однако философия, будучи орудием критики, сама, как считает Маркс, нуждается в самокритике. К индивидуальному самосознанию, по Марксу, предъявляется двойное требование: «одно острие направлено против мира, другое — против самой философии» [22].

Философия, как считает Маркс, не должна бояться потерять себя в мире. Чтобы сделать мир философским, т. е. истинным, философия сама должна стать мирской. «Таким образом, — пишет он, — получается результат, что проникновение мира философией в то же время становится обмирщением философии, что ее осуществление есть вместе с тем ее потеря, что то, против чего она борется вне себя, есть ее собственный недостаток, что именно в борьбе она впадает в те ошибки, против которых она и борется, и что она, лишь сама впадая в эти ошибки, уничтожает их. То, что выступает против нее и против чего она борется, есть всегда то же самое, что она есть, но с противоположными факторами» [23].

Маркс, хотя здесь он, повторим, еще идеалист — гегельянец, уже явно выходит за пределы гегельянства с его «некритическим позитивизмом», как он назовет это чуть позже. Впрочем, и здесь речь идет о двух партиях, — либеральной и позитивной, демократической и консервативной. Дело первой — критика. «Действие второй — попытка философствовать, следовательно, обращение философии в себя, причем она находит, что недостаток имманентен философии, тогда как первая понимает его как недостаток мира, который надо сделать философским» [24]. Другими словами, судьба философии неразрывно связывается Марксом с судьбами этого мира. А оторванную от мира философию он по сути считает недостаточно разумной.