Глава 2. Уровни и единицы языка

§ 1. Фонологический уровень и его единицы. В существующих учебниках и учебных пособиях фонологический уровень обычно определяется как звуковой состав языка. Хотя такое определение по-своему верно, оно нуждается в нескольких уточнениях.

Во-первых, в указанном определении речь идёт о явлении, которое обнаруживается при производстве или восприятии речи, т.е. в тех случаях, когда кто-то говорит или слушает. Ну а если говорящий на время замолчал? Разве тогда фонологический строй прекращает своё существование? Разумеется, нет. Фонологический строй в этом случае не исчезает, а лишь на время перестаёт воспроизводиться в речи. Здесь мы возвращаемся к разграничению языка и речи, рассмотренному выше (см. гл. 1, § 6). При учёте такого разграничения становится очевидным, что в языке (как со­во­ку­пности навыков говорения и понимания) фонологический строй существует не в звуковой, вещественной форме, а в виде способности производить и воспринимать единицы речи и их сочетания.

Во-вторых, и в языке, и в речи фонологический строй представлен не только единицами и их сочетаниями, но также и отноше­ни­ями между теми и другими. Такие отношения являются важным компонентом системности, свойственной языку как совокупности навыков говорения и понимания (мнеме) – и речи как реализации этих навыков.

Имея в виду сделанные уточнения, дадим фонологическому строю следующее определение:

Фонологический строй – это один из главных уровней языка, единицы которого находятся в закономерных сочетаниях и отношениях, хранятся в памяти и при необходимости воспроизводятся в речи.

Единицы фонологического строя, их сочетания и отношения между ними имеют, таким образом, двойное существование: мнемическое (в составе мнемы) и речевое.

В тот момент, когда носитель того или иного языка молчит и не воспринимает речь извне, фонологический строй, запечатлённый в его памяти, существует лишь как часть мнемы. Когда же носитель языка говорит или слушает речь собеседника, фонологический строй, не утрачивая мнемических свойств, существует также в виде производимых или воспринимаемых звуков речи.

В процессах говорения и слушания, следовательно, действуют обе формы фонологического строя. При этом мнемическая сторона выполняет контролирующую функцию: артикулируя или воспринимая звуки и их комбинации, человек непрерывно соотносит эти единицы с хранящимися в памяти их образцами, подобно тому как токарь, вырабатывающий на станке деталь, постоянно сверяет диаметр, конфигурацию и другие свойства этой детали с её чертежом.

Существование фонологического уровня в двух состояниях – мнемическом и речевом – позволяет понять свойства его главной единицы – фонемы. Хотя фонема и лишена значения, что отмечалось выше, она тем не менее существует в идеальной (мнемической) форме и реализуется в вещественной (речевой – звуковой или графической) форме.

Такая двойственность фонемы создаёт определённые трудности при уяснении её свойств. В самом деле, фонема проявляется в звуке речи, но никогда не совпадает с ним.

Несовпадение фонемы и звука объясняется, во-первых, тем, что фонема существует в идеальной (невещественной) форме, а звук – в форме материальной.

Во-вторых, органы речи устроены и действуют так, что при производстве звуков, реализующих в речи одну и ту же фонему, речевые органы не способны с абсолютной точностью воспроизводить эту артикуляцию, и одна и та же фонема в устах даже одного индивида в разное время никогда не реализуется совершенно одинаково. В большей степени это проявляется в говорении разных людей, речь которых, отвечая большей частью произносительным нормам соответствующего языка, характеризуется нами порой как «гнусавая», либо как «шепелявая», либо как-то иначе, что отражает восприятие индивидуальных речевых различий при общности их фонемного состава.

Несовпадение фонемы и звука вызывается, наконец, тем, что в нормальной речи звуки произносятся не изолированно, а таким образом, что на артикуляцию одного звука наслаивается артикуляция другого. Напр., когда произносят [с] в слоге [су], губы уже вытянуты вперёд, как это требуется для артикуляции [у]. Ясно, что звуковая реализация фонемы [с] в этом слоге будет отличаться от её звуковой реализации в слоге [са], где произнесение [а] не требует участия губ и, следовательно, фонема [с] будет отличаться и от звука [с] в слоге [су], и от звука [с] в слоге [са].

Таким образом, все люди, пользующиеся одним и тем же языком, говорят по-разному, но всё же как-то понимают друг друга, что и отражается в их восприятии своего языка как общего для данного коллектива. Что же служит ключом к взаимопониманию членов одного языкового коллектива?

При ответе на этот вопрос как будто можно сослаться на единообразие фонем в их мнемической форме: соотнося колеблющиеся звуковые реализации одной и той же фонемы с её идеальным образом, слушающий тем самым «расшифровывает» чужую речь и уясняет её содержание. Это объяснение отчасти верно, так как описанный процесс, действительно, имеет место в актах речевого общения людей, владеющих тем или иным языком. Но как быть с ребёнком, который овладевает родным (или неродным) языком и, значит, вынужден извлекать фонемы из их многоликих звуковых реализаций в речи взрослых? Как удаётся ребёнку, от рождения не хранящему в памяти фонемы, выработать в своём сознании мнемические образы, которые непосредственно не даны ему в звучащей речи других людей?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо принять во внимание, что фонемы существуют не сами для себя, а для различения звуковых оболочек значимых единиц языка. Хотя фонемы не наделены значением, они, служа смыслоразличителями, потенциально с ним связаны. Именно эта связь позволяет взрослому человеку отождествлять разные звуковые реализации одной фонемы с её мнемическим образом, хранящимся в памяти этого человека, а ребёнку – путём сопоставления смыслов языковых единиц с их звучаниями выделять в последних тождественные и различные звуковые отрезки, которые в сознании ребёнка с течением времени группируются и обобщаются в мнемические образцы – фонемы.

Так, слыша в речи взрослых людей слова папа и мама, ребёнок научается выделять в них фонему [а] не потому, что она реализуется здесь более или менее сходно, а потому, что эта фонема позволяет отличать смысл слова мама от слова мимо и значение словоформы папа от словоформы папе.

Ясно также, что при «узнавании» одной и той же фонемы в разных звучаниях члены языкового коллектива, исходя из смыслоразличительной функции фонемы, опираются и на её звуковое воплощение. Иначе нельзя было бы объяснить, почему соответствующие звуки в словах папа и мама соотносятся с фонемой [а], но не с [у] или с [ы], или с какой-либо другой.

Однако главным средством отождествления и разграничения фо­нем является всё же их смыслоразличительная функция. Последнее доказывается, напр., тем, что в слове сшить, произносимом [шшыт’], мы выделяем фонему [с] (ср. вить – свить), хотя здесь её звуковая реализация сливается с последующим звуком [ш] в одно долгое [шш], – и делаем это потому, что формы шить и сшить выражают разные грамматические значения и сопоставимы поэтому с формами вить – свить.

Приведённый пример показывает также, что условия реализации фонем неодинаковы: в одном случае реализация фонемы предельно близка к её мнемическому эталону, ср. свить; в другом же – далека от него, ср. сшить.

Условия звуковой реализации фонемы называются позициями. Позиция, в которой реализация фонемы предельно близка к её мнемическому образцу, называется сильной; позиция, в которой реализация фонемы отходит от мнемического эталона и в ряде случаев совпадает с реализацией другой фонемы, называется слабой. Для русских гласных в литературном языке, напр., сильной позицией является положение под ударением, слабой – безударное положение, ср. дом (сильная позиция) – домá (первая гласная фонема в слабой позиции).

Нередко реализация фонемы в слабой позиции настолько отклоняется от её мнемического образца, что опознание фонемы в соответствующем звуке вызывает у языковедов споры споры¹.

Существуют две наиболее авторитетные фонологические теории, по-разному связывающие сильные позиции фонем с их слабыми позициями.

Согласно теории Московской фонологической шко­лы, и в сильной, и в слабой позициях, независимо от качества звука, выступает одна и та же соответствующая фонема: в сильной позиции она представлена в основном виде, в слабой – как вариант (аллофóн) той же фонемы. Так, в формах дом – домá после [д] и в первом, и во втором примерах употребляется одна и та же гласная фонема, представленная чередованиями её основного вида (дом) и её варианта (домá), который звучит ближе к [а], чем к [о].

По мнению представителей Петербургской (Ленинградской) фонологической школы, в этом случае после [д] представлены две различные чередующиеся фонемы: в форме дом фонема [о], в форме домá – фонема [а] именно потому, что она звучит ближе к [а], но не к [о].

Разногласия между фонологами названных научных направлений вызываются прежде всего природой фонемы, которая существует как мнемическая единица, но реализуется в звуке. Московские фонологи при решении вопроса о позиционных свойствах фонемы ведущим считают её мнемический способ существования, петербургские – напротив, её речевую реализацию.

Учитывая рассмотренные факты, дадим фонеме следующее определение:

Фонема – это минимальная незначимая единица, которая существует в мнемической форме, реализуется в звуке и служит для различения и складывания звуковых оболочек значимых единиц языка.

Минимальность фонемы выражается в том, что при попытке разделить её на составные части, мы получаем не фонемы, а единицы, меньшие, чем она сама, и (что самое главное) имеющие иное качество и не употребляемые в качестве относительно самостоятельных языковых единиц.

Эти составные части фонемы называются её признаками. Так как совокупность признаков одной фонемы отличает её от другой, эти признаки получили название различительных, или дифференциальных². Напр., русская фонема [д] имеет следующие дифференциальные признаки: звонкость (в отличие от глухости [т], ср. дом – том), твёрдость (в отличие от мягкости [д’], ср. дам – дядя) и др.

Часть признаков одной фонемы может совпадать с частью признаков другой, ср. твёрдые фонемы [ж], [ш], [ц], глухие [п], [с], [х], звонкие [б], [д], [г]; однако важнее то, что фонемы по своим признакам (или по одному из них) противопоставлены друг другу, находятся в фонологических оппозициях³.

Ввиду того что произносительные возможности речевых органов человека небеспредельны, число фонем в языке ограниченно (оно не превышает ста единиц), так же как ограниченны возможности их комбинаций.

В условиях лавинообразного роста лексики многих языков мира (а следовательно, возрастания необходимости фонемного различения слов и других значимых единиц) дифференциальные признаки фонем принимают на себя всё бóльшую нагрузку и их роль в процессах речевой коммуникации постоянно растёт. С этим непосредственно связана возрастающая роль произносительной, орфоэпической⁴ культуры, за распространение и процветание которой ратовали лучшие представители отечественной словесности. «В су­щ­но­сти ведь, – отмечал А.П.Чехов, – для интеллигентного человека дурно говорить должно бы считаться таким же неприличием, как не уметь читать и писать...» (Русские писатели о языке. Хрестоматия. Л., 1954, с.307).

Фонема – главная единица фонологического строя, но не единственная. Как уже отмечалось, фонемы в виде звуков употребляются не изолированно, а в сочетании друг с другом. Более или менее типизированные их сочетания (обычно гласных и согласных) называются слогом.

Основой слога служит слогообразующая фонема – гласная или, реже, сонорная согласная [р], [л], [м], [н]⁵. Поскольку гласная является типичной слогообразующей фонемой, она может составлять слог и без согласной, напр. о-сень, у-дар.

Слогоделение не связано с различием значений слов и морфем (хотя в ряде случаев слог может совпасть с морфемой). Так, слово сказка делится на два слога: сказ-ка либо ска-зка, но первое и второе слогоделение не определяются значением слова или корневой морфемы (хотя в первом случае один из слогов сказ- совпадает с последней) и не изменяют этого значения. Вот почему лингвистическое определение слога сопряжено с трудностями, а в практике слогоделения возможны спорные решения.

Различаются слоги открытые (которые оканчиваются гласным звуком), напр. мо-ло-ко, го-ло-ва, и слоги закрытые (оканчивающиеся согласными), напр. ан-самбль. В русском языке преобладают слова с открытыми слогами.

Речь представляет собой звуковую цепь, звуковую линию. В свя­зи с этим звук и слог называют линейными единицами речи.

Кроме линейных, в речи выступают и нелинейные, так называемые суперсегментные единицы: ударение и интонация⁶.

Ударением называется звуковое выделение слога или более протяжённого отрезка речи.

Такое выделение достигается либо путём усиленного напряжения мускулатуры произносительных органов (силовое, или динамическое⁷ ударение), либо благодаря удлинению слогообра­зую­ще­го звука (количественное ударение), либо посредством особого те­м­брового изменения такого звука (качественное ударение).

В языках мира эти типы ударения обычно сочетаются, причём один из приёмов ударения является ведущим, а другой (другие) – сопутствующим. Так, в русском языке ведущим выступает количественное (по некоторым данным – динамическое) ударение: ударный слог в русском языке произносится с наибольшей длительностью. Однако русский ударный слог произносится не только более длительно, чем неударенные слоги, но и артикулируется более напряжённо, т.е. характеризуется динамическим, сопутствующим ударением.

Ударение, наблюдаемое в слове или в группе единиц, состоящей из полнозначного слова и одного или нескольких примыкающих к нему служебных, называется словесным, ср. стенá и на сте­нé (во втором случае предлог на сливается с ударенным существительным в одно фонетическое целое).

Словесное ударение необходимо отличать от синтаксического, которое состоит в речевом выделении одних слов или словосочетаний на фоне других.

Наиболее важным видом синтаксического ударения является ударение логическое. С его помощью в речи выделяют части высказывания, содержание которых для говорящего представляется особенно важным. Например, желая подчеркнуть, что чей-то брат приехал именно вчера, а не сегодня или позавчера, говорящий выделит соответствующее слово при помощи логического ударения: Вчера приехал брат (ср. фразу Брат приехал вчера, где смысловая весомость слова вчера обеспечивается не логическим ударением, а порядком слов).

Интонацией называют мелодику речи, её темп, расстановку пауз, силу звучания и некоторые другие её тембровые особенности.

Правильное интонирование и уместная расстановка синтаксического ударения важны в публичной и сценической речи, в речевой практике учителя.

§ 2. Фонема, звук и буква. Буква представляет собой письменный (графический) знак и, следовательно, в состав фонологического строя не входит. Но так как нередко наблюдается смешение звука и буквы, рассмотрим соотношение фонемы, звука и буквы применительно к русскому языку и к русской (кириллической) графике⁸.

При сопоставлении звуков речи с буквами обращает на себя внимание прежде всего то, что практически бесконечному многообразию речевых звуков противостоит относительно немногочисленная группа буквенных знаков. Если мы вспомним, что в многообразных звуках речи материализуется ограниченный состав фонем, то легко сделать вывод, согласно которому буквы изображают не звуки речи, а фонемы. Этот вывод, как мы увидим дальше, не совсем точен, но в своей основе верен и проливает свет на многие свойства русской графики.

Итак, главное назначение букв – изображение на письме фонем. Если бы буквы изображали не фонемы, а звуки речи, потребовалось бы практически бесчисленное множество знаков для воспроизведения на письме всего многообразия звучащей речи, и письменность в том виде, в каком она существует сейчас, никогда бы не появилась.

Но все ли буквы изображают фонемы? Сравнивая написание слов угол и уголь, нетрудно заметить, что в первом случае твёрдость фонемы [л] не имеет буквенного обозначения, тогда как во втором примере противоположный дифференциальный признак фонемы [л’] изображён при помощи буквы ь. Следовательно, эта буква обозначает не фонему, а дифференциальный признак фонемы – её мягкость, причём этот знак употребляется не с какой-то одной буквой, изображающей фонему, но в принципе со всеми буквами мягких фонем, имеющих твёрдые пары (о других значениях мягкого знака см. ниже).

Сопоставим далее написания угла и угля. Может показаться, что в первом написании буква л изображает твёрдую согласную фонему, а во втором – мягкую. Но если от обоих написаний отделить последние буквы а и я, обнаружится, что это не так. В самом деле, написания угл- и угл- совершенно одинаковы и безразличны к воспроизведению твёрдости и мягкости соответствующей согласной фонемы: мы можем с равным успехом к первому написанию присоединить букву я, а ко второму а – и обратно. Следовательно, буква л сама по себе, строго говоря, ничего не значит ( информативно недостаточна). Своё значение она получает только в сочетании с буквами а и я (а также с другими гласными буквами).

Гласные буквы в русском письме, таким образом, выполняют двойное назначение: во-первых, изображают гласные фонемы и, во-вторых, обозначают твёрдость или мягкость предшествующей согласной фонемы⁹. Иначе говоря, по отношению к гласным фонемам их графические обозначения отличаются информативной избыточностью.

Целостное изображение большинства русских согласных фонем достигается только в графическом слоге, т.е. в комбинации согласной и гласной букв. Такое свойство называется слоговым принципом русской графики¹⁰.

Этот принцип распространяется на многие написания, однако не является всеохватывающим. Вне его действия находится употребление букв ж, ш, ц, ч, которые обозначают непарные по мягкости–твёрдости согласные. Эти буквы, в отличие от других согласных, сами воспроизводят на письме и твёрдость фонем [ж], [ш], [ц] и мягкость [ч’], т.е. эти буквы информативно самодостаточны и поэтому не нуждаются в поддержке со стороны гласных букв. Графический слог для указанных букв безразличен, и после них в одном и том же слове теоретически можно писать любую гласную букву, ср. жук и жюри, шум и парашют, цирк и цыц, чур и Чюрлёнис (фамилия литовского композитора и живописца). Употребление гласных букв после названных согласных регулируется в русской орфографии условными и не всегда последовательными правилами.

Информативная избыточность, о которой упоминалось выше, в наибольшей степени обнаруживается у гласных букв е, ё, ю, я, когда они употребляются не после согласных и обозначают в этом положении сочетание «фонема йот¹¹ + гласная фонема», напр.: éду [jэду], ёлка [jолка], юг [jуг], яма [jама]. Очевидно, что называть такие буквы гласными можно лишь условно, учитывая, что они изображают гласный звук только после согласной буквы. Ясно и то, что здесь действует указанный выше слоговой принцип русской графики, предписывающий правила чтения буквы в составе графического слога.

Этот же принцип диктует необходимость употребления разделительных букв в тех случаях, когда соседство предшествующей согласной буквы препятствует чтению е, ё, ю, я как обозначений «йот + гласная». В самом деле, если, напр., желая изобразить на письме глагол съесть, мы не разделим буквы с и е, то в соответствии со слоговым принципом буква е после с будет обозначать не сочетание «йот + э», а фонему [э] и мягкость предшествующей согласной, в результате чего мы получим написание сесть, изображающее совсем другой глагол. Чтобы этого не случилось, употребляют разделительные буквы ъ и ь, ср. также коплю и лью, кормя (от кормить) и семья¹².

В ряде случаев буква не изображает ни фонемы, ни звука, ни дифференциального признака фонемы и служит только компонентом графического слога или средством сигнализации разделительного чтения согласной и последующей гласной буквы.

Вот почему необходимо строго и последовательно отличать букву от звука и фонемы.

§ 3. Грамматический строй. В этом термине объединяются два понятия: «морфологический строй» и «синтаксический строй». Такое объединение оправдано тем, что в реально произносимой речи морфологические и синтаксические единицы выступают в тесной связи и могут быть разъединены только при помощи научного анализа. Научное расчленение грамматического строя на морфологический и синтаксический разделы вместе с тем не является плодом воображения учёных, а объективно обусловлено определёнными (иногда весьма существенными) различиями между морфологическими и синтаксическими ярусами и их единицами. Помня об этих различиях, сосредоточимся пока на целостности грамматического строя.

Особенностью грамматического строя, отличающей его от фонологического яруса, является двусторонность грамматических единиц, наличие у них наряду с планом выражения (звучанием) плана содержания (смысловой стороны), или семантики.

Грамматические единицы обеспечивают смысловую связность речи.

Так как в грамматической связности речи опосредованно отражаются связи действительности и их осмысление говорящими, еди­ницы грамматического строя не могут не иметь смыслового наполнения. Этим объясняется численное преобладание грамматических единиц над фонетическими. Если в любом из известных языков чи­сло фонем не превышает нескольких десятков, то количество единиц грамматического строя исчисляется сотнями. Это и понятно: многообразие связей действительности требует для своего отражения соответствующего количества грамматических единиц и средств. Вместе с тем в грамматических единицах отражаются не все, а лишь некоторые, наиболее важные и устойчивые связи действительности. Вот почему число грамматических единиц хотя и велико, но во всех случаях исчислимо. Этим же объясняется большая стойкость грамматического строя, медленные темпы его изменений, нередко сравнимые с постепенной эволюцией фонологического строя.

Связность речи выступает её постоянным признаком, поэтому грамматические единицы, обеспечивающие такую связность, являются в каждом высказывании обязательными.

Так, напр., мы можем без ущерба для понимания речи во фразе Студенты вузов овладевают знаниями заменить слово студенты словом учащиеся, но мы не сумеем, не нарушив смысловой связности речи, заменить грамматическую форму студенты формой родительного или любого другого косвенного падежа либо подставить вместо неё косвенный падеж слова учащиеся.

Обязательно оформляя компоненты связной речи, грамматические единицы вступают с первыми в смысловые отношения. Эти отношения должны быть такими, чтобы, во-первых, грамматическая семантика легко соединялась с любым смысловым содержанием компонентов речи и, во-вторых, чтобы она не заслоняла и не вытесняла указанное содержание. Это достижимо только при следующем условии:

Семантика грамматических единиц отличается высокой степенью отвлечённости, поэтому мысль говорящих не сосредоточивается на ней, фокусируясь на смысловом содержании полнозначных слов.