МАРТИН ЛЮТЕР. РАЗВИТИЕ РЕФОРМАТОРСКОГО ПОЗНАНИЯ ВЕРЫ ДО ВОРМСКОГО РЕЙХСТАГА (1519—1521)

 

НАКАНУНЕ СОЖЖЕНИЯ БУЛЛЫ ОБ ОТЛУЧЕНИИ [ОТ ЦЕРКВИ]

После неудачи, постигшей папский Рим во время выборов императора, там вновь настало время возвратиться к процессу против Лютера, почти полностью приостановленному в 1519 г. 9 января 1520 г. коллегия кардиналов, проходившая под председательством папы, приняла решение возобновить процесс против Лютера и его сторонников, в том числе и против курфюрста [Саксонского]. В комиссии, которая должна была подготовить буллу против Лютера, Каэтан попытался действовать мягко. Но Экк — мнимый победитель в Лейпцигском диспуте пылко использовал всё свое влияние, чтобы погубить Лютера. В начале мая проект буллы, подготовленный под руководством Экка, был представлен папе, который в тот момент находился в охотничьем замке. 15 июня 1520 г. в папской канцелярии была готова окончательная редакция буллы "Exsurge Domine", угрожавшей [Лютеру] отлучением.

Булла начиналась словами 74 (73) Псалма: "Восстань, Боже, защити дело Твое!..." — и содержала жалобу, что виноградную лозу Господа подрывает лесной вепрь (Пс-80 (79), 14). Затем следовало 41 положение, извлеченное из сочинений "известного Мартина Лютера" и содержавшее его далеко не самые тяжкие еретические заблуждения. Это были второстепенные, зачастую вырванные из контекста положения. Не было даже намека на попытку опровергнуть их на основе Писания. Все вкупе они предавались проклятию. Любому христианину-католику, включая императора, королей и князей, запрещалось читать сочинения Лютера, более того — каждый должен был приложить старание, чтобы сжечь их. Если Лютер,— говорилось дальше в булле, -своевременно прибудет в Рим, как ему рекомендуется, то он убедится, что папа никогда не ошибается. Но еще и сейчас папа, несмотря на то, что Лютер так позорил его, терпимо относится к нему, и если Лютер на протяжении 60 дней после обнародования буллы отречется и либо непосредственно сам, либо в письменной форме даст об этом знать курии, то папа вновь примет его в лоно Церкви. Если же он не отречется, то будет отлучен от Церкви.

Перед подготовкой буллы Рим еще раз попытался воздействовать на курфюрста. От престарелого кардинала Риарио и майнцского поверенного в делах курии Валентина фон Тетлебена курфюрст получил грозный ультиматум: он должен заставить Лютера предстать перед непредвзятым посредническим судом. Лютер даже советовал курфюрсту указать противникам на Богемию и спросить их, собираются ли они посредством всяческого насилия превратить Германию во вторую Богемию (2).

Камень покатился. Тем же летом 1520 г., когда одно за другим появились преисполненные силы, боевые сочинения Лютера, в Германию и Нидерланды для обнародования и воплощения в жизнь буллы были посланы два человека. Одним из них был Экк - папский протонотарий [тайный секретарь папской канцелярии], вторым — рассудительный и остроумный папский библиотекарь Иероним Алеандер¹⁶⁷. Но если ловкому Алеандеру удалось склонить на свою сторону юного императора и осуществить в Нидерландах предписания буллы, то от Экка фортуна отвернулась. Правда, булла была вывешена в Мейссене, Мерзебург и Бранденбурге, но в Лейпциге — городе его "победы" над Лютером — дело дошло до студенческих волнений; в других городах, как, например, в Виттенберге, Экк получил отпор; гуманисты высмеивали его, повсюду выражали сомнение в подлинности буллы и в том, что он выполняет поручение папы.

Неужели у папы не было посланцев, которые смогли бы лучше действовать в возбужденной Германии? Разве не было Мильтица, миссия которого еще не изгладилась из памяти и который возмущенно рассматривал выступление Экка, как досадную помеху, подрывающую значение его посреднической деятельности? Мильтиц изъявил готовность побудить Лютера еще раз встретиться с ним 11-12 октября в монастыре антонитов в Лихтенберге, на середине пути между Виттенбергом и Лейпцигом. Между тем Лютер получил возможность ознакомиться с буллой, но и после этого он остался при своем мнении: надо исключить из игры папу и сделать ответственным за пропитанную ложью буллу одного Экка. Об этом он написал Спалатину (1). В Лихтенберге он изъявил готовность написать еще одно письмо папе и подготовить для него небольшое сочинение. В. нем он хотел осветить свою прежнюю деятельность и заверить, что никогда не стремился к тому, чтобы нападать лично на папу. Так возникли, одновременно на немецком и латинском языках, лютеровское "Послание папе Льву X" и книжечка "О свободе христианина". Они появились в ноябре 1520 г. Но во что под пером Лютера превратились глубокомысленные планы Мильтица о восстановлении разрушенных отношений! Лютер, правда, заверял папу в своем личном уважении к нему и жалел его как заблудшую овцу среди волков, но вместе с тем он безоговорочно утверждал, что римскому престолу пришел конец и что он [Лютер] может отречься только при условии полной свободы [проповеди] Писания и своего учения (4). И в сочинении, не намекая ни словом на нерешенные разногласия, он показывал папе, что истинная свобода детей Божьих основывается на Евангелии. В классическом изложении евангелического учения, вопреки Церкви, которая обращена к миру и стремится править им, ясно показано, что Христос делает сопричастников Своего Царства и священства свободными от дел, от закона, от мира и его властей и именно поэтому делает их подчиненными всем вещам, чтобы они могли в мире, во плоти выполнить по отношению к ближнему новый закон Христа — закон любви. Всё сочинение пронизывает один невысказанный вопрос: должно ли это учение, которое не содержит ничего иного, кроме Евангелия, проклинаться как зловредная ересь, как исчадие ада?

В ноябре 1520 г. Лютер дважды призывал падшую Церковь к переустройству. Прежде всего — в своем латинском сочинении "Против заслуживающей проклятия буллы антихриста", которое он послал Спалатину 4 ноября вместе с сопроводительным письмом (5). Он призывал папу, кардиналов и всю курию, если они действительно принимали участие в составлении буллы, к покаянию и к отречению от их дьявольского богохульства и возвещал, что если они будут упорствовать в своем сумасбродстве, то он предаст их проклятию и вместе с буллой, в соответствии с 1 Кор. 5, 5, предаст их сатане для погибели их плоти, чтобы их дух получил блаженство в День Иисуса Христа. Во-вторых, Лютер обновил написанную им еще в 1518 г. апелляцию к Собору и 17 ноября в публичном заявлении призвал императора и империю, князей и города, ради славы Божией, ради защиты христианской Церкви и поддержки свободных Соборов, присоединиться к его апелляции и дать отпор преступному начинанию папства.

Император, разумеется, не услышал призыва Лютера. Уже в сентябре по настоянию Алеандера он запретил в своих бургундских наследственных землях новую ересь. В октябре в Лувене и в Люттихе были сожжены книги Лютера. В Германии, конечно, ситуация была сложнее. Кельнские гуманисты встретили Алеандера позорящими его сочинениями. Курфюрст Саксонский, которого Алеандер встретил в Кельне, когда тот возвращался домой из Аахена с коронации императора, колебался: сжигать ли ему книги Лютера и подвергать ли его изгнанию. С трудом удалось Алеандеру организовать сожжение книг в Кельне и Майнце, да и то в этих городах пролютеровски настроенные студенты сжигали не столько сочинения Лютера, сколько старую бумагу. Но все-таки сожжение [книг] произвело в Германии впечатление. Отлучение все еще оставалось внушающим страх оружием. Чиновники, юристы и ученые, которые затягивали и отвергали проведение буллы в жизнь, не помышляли о том, чтобы покинуть почву существующего права и коренным образом отвергнуть буллу. Ситуация представлялась неясной и неопределенной.

И тогда Лютер предпринял действия, о возможности которых он сообщал Спалатину еще 10 июля 1520 г. (2). Утром 10 декабря виттенбергские студенты прочитали написанный Меланхтоном плакат, прибитый на дверях городской церкви. Они приглашались собраться в 9 часов у городской стены перед церковью Святого Креста, где будут сжигаться безбожные книги папского права и схоластической теологии. В назначенное время столпились студенты и профессора вокруг пылающего костра; в него полетели труды по папскому церковному Праву и некоторые книги схоластов. Потом, дрожа и молясь, подошел к нему Лютер и бросил в огонь тоненькую тетрадь. При этом он едва слышно сказал: "Как ты погубила Святого Господа, так погубит тебя вечный огонь"¹⁶⁸. И только на следующий день люди узнали, что [в костер была брошена] угрожавшая [Лютеру] отлучением от Церкви булла. В тот же день [10 декабря] Лютер послал Спалатину краткое сообщение о сожжении [буллы] (6).

Кроме него [Лютера], очевидно, никто из собравшихся у городской стены не понял значения этого события. Но он сам осознавал это. На следующее утро он сказал своим слушателям, что всех, кто присутствовал при этом, не ожидает ни ад, ни мученичество: ад — потому что они стали свидетелями борьбы против антихриста, мученичество — потому что они одобрительно восприняли эту борьбу. Он понимал значение того, что он замахнулся на весь духовный — и тем самым также на правовой — порядок своего времени. Ученые-юристы были объяты ужасом; известный виттенбергский коллега Лютера Хеннинг воскликнул: "На что посягает этот шелудивый монах?" Так выразил он мнение своего сословия. И у друзей Лютера — придворных и правоведов — после его выступления зашаталась почва под ногами.

Сразу же после сожжения буллы Лютер разъяснил общественности мотивы [этого выступления] в листовке "Почему сожжены книги папы и его учеников". Как и раньше, главной целью его борьбы было сохранение славы Божией. Духовное право освобождает папу от послушания заповеди Божьей и признаёт его господство над любым правом. Духовное право предоставляет папству неограниченную власть над всеми земными властями. Духовное право делает папу единственным властелином над Церковью, Соборами и епископами, над всем церковным распорядком, над совестью и блаженством верующих, над клятвой, обетами и Священным Писанием. Духовное право, действенно поддерживаемое покоящейся на тех же самых основаниях и преследующей те же самые цели теологией, стало, таким образом, предпочтительнейшим средством для того, чтобы отнять у Бога Его величие и на Его место поставить папу, Церковь, людей. В храме Божием восседает уже не Он, а Его враг. Тайна зла стала, [благодаря Лютеру], известна всем. Действительному положению вещей Лютер противопоставил истинное откровение Божие в Писании. Одно лишь слово — без помощи людей и применения силы — обладало достаточным могуществом для того, чтобы выстоять перед противником и разбить его.

1. Опровержение упреков со стороны [папского] Рима, касающихся личности Лютера. Письмо [Лютера] из Виттенберга к придворному проповеднику Георгу Спалатину от 9 июля 1520 г.

Прежде всего, привет! Дорогой Спалатин, я прочитал письма из Рима¹⁶⁹ и, воистину, онемел в глубокой печали, обнаружив у столь значительных вельмож Церкви такое тупоумие и безбожие. Боюсь, что угрызения совести и свет истины настолько повредили их рассудок, что они не способны больше ни к какому ясному суждению. Они проклинают мои сочинения и одновременно признают, что их автор не обделен духом и сведущ в науках; затем все вновь повторяется: они не хотели бы их читать, а остальные — не должны их читать. Сжалься, Господи, надо всеми нами!

Но в любом случае, разве могу именно я давать совет нашему курфюрсту — лучшему изо всех курфюрстов,— как ему отвечать [на эти письма]? Поэтому напишу я лучше Вам. Прежде всего: Вы знаете, что у меня гораздо больше оснований для жалоб, чем у них. Свидетельством тому — мои опубликованные произведения, в которых я довольно часто признавал и сетовал на то, что этим делом я занялся не по своей воле, а был втянут в него насильно. А затем я нередко изъявлял готовность к миру и к прекращению спора. И разве не умолял я, более того — почти вымогал убедить меня лучшим поучением? До сего дня замалчивается мое заявление о том, что я буду хранить молчание, если те [паписты] также будут держать себя в узде. Ни для кого не секрет, что Экк втянул меня в спор с папой лишь затем, чтобы сделать посмешищем и растоптать не только меня, мое доброе имя, все мои сочинения, но и наш университет. И вот, когда они. увидели, что я с помощью Божией [достойно] сражаюсь с их парнем, то обвинили меня в чрезмерном честолюбии. Но как мог искать почестей такой бедный человек, как я. Ведь у меня не было никакого другого желания, кроме того, чтобы в полной тишине и безвестности жить вдали от человеческого сообщества [за монастырскими] стенами? Мое место может занять каждый, кто захочет, мои книги может сжечь каждый, кто захочет — помилуйте, на какие уступки идти дальше? Но я объясню и это: до тех пор, пока я не буду освобожден от службы наставника и проповедника, буду я все-таки, хоть в незначительной мере, свободен в моем служении. Я уже сильно отягощен грехами; ныне не хочу взваливать на себя еще и смертный грех — то, что меня, призванного служителя [слова], заставляют не отправлять мою службу. Я считаю тяжкой провинностью преступное молчание, оставление на произвол судьбы истины и многих тысяч душ! Кардинал может похваляться тем, что его Церковь не нуждается ни в какой защите, — почему же тогда он ее защищает?

Я полностью согласен с тем, что нашему пресветлейшему курфюрсту подобает и впредь, как и раньше, держаться подальше от моего дела и заявить, что он оставляет меня на произвол судьбы, как человека, которого нужно уличить в ошибках и наставить в истинном учении; он же не может взять на себя роль наставника, судьи и исполнителя приговора до тех пор, пока [окончательный] приговор не будет составлен и вынесен. Ему также не следует соглашаться с тем, что он может, как это было бы в случае с каким-нибудь турком или иудеем, наказывать кого бы то ни было, поскольку он не знает дела, которым некоторые стали заниматься, не понимая в нем ни слога. Римляне же хотят, чтобы он слушался людей больше, чем Бога, и выступал против кого-то, о чьей вине или невиновности он ничего не знает. Но ничего подобного нельзя делать без ущерба для совести; к таким поступкам, задевающим совесть, нельзя принуждать человека и ссылаться при этом на какие бы то ни было заповеди, даже "божественные". А они все-таки должны наказать Сильвестера [Приэриаса], Экка, Каэтана и других, которые безо всяких на то оснований, ради собственного прославления, вызвали эту трагедию. Моей же вины в этом нет. То, что я делал, и то, что я делаю, порождается необходимостью. В любое время я готов прекратить спор, при условии, что они не будут принуждать меня к замалчиванию Евангелия. Нет ничего, чего они не могли бы получить от меня, я могу отдать им всё добровольно, если они только сделают свободным путь христиан к [небесному] блаженству. Это единственное, чего я страстно желаю от них, больше ничего. Разве отыщешь более скромное желание? Я не хочу никакой кардинальской шапки, никакого золота, ничего, что в настоящее время пользуется спросом в Риме. А если я не смогу осуществить того, [что задумал], то мне хотелось бы, чтобы они лишили меня моей службы и позволили мне Жить и умереть в каком-нибудь пустынном уголке. Я, несчастный, исполняю свое учительское служение [в Церкви] вопреки моему желанию — и за это должен претерпевать невзгоды, а другие делают это с охотой — и за это вознаграждаются. Но я ни в коей мере не намерен дать запугать себя угрозами или унять обещаниям. Разве надобно, чтобы я наглядно продемонстрировал страх или упования моего духа или же — по меньшей мере — прибег к лицемерию?

Итак, Вы знаете мое мнение. Я надеюсь на то, что наш Пресветлейший курфюрст напишет так, чтобы предводители Церкви в Риме поняли: Германия до сего дня находится в приниженном состоянии не из-за своего варварства, а из-за жестокосердия итальянцев — таково сокрытое [от нас] решение Божие. Живите благополучно! Приложение [к Вашему письму] я возвращаю назад в таком виде, в каком Вы его послали.

В день после Св. Килиана, 1520 г.

Мартин Лютер.

Вr. 2, 134,6 и сл.