1. Сравнение языков: русский и английский.

2. Проблема эквивалентности и адекватности перевода. Понятие переводческой эквивалентности.

3. Понятие переводческого соответствия. Переводческие соответствия единицам ия разных уровней. Вариативные соответствия.

4. Понятие и виды контекста. Уяснение значения слова в контексте.Раскрытие контекстуальных значений.

Колотилкин Е.В. К вопросу о различиях между устным и письменным переводом //Проблемы литературы, языка и перевода: Сб. науч. трудов. Н.Новгород: НГЛУим. Н.А.Добролюбова, 2001:

Как представляется, вопрос о принципиальных различиях между двумя основными видами переводческой деятельности еще не получил достаточного освещения ни в отечественном, ни в зарубежном переводоведении. Основным стремлением большинства исследователей является обобщить сведения, получаемые в ходе практики всех форм перевода, вскрыть суть переводческого процесса безотносительно конкретных условий его реализации. Во всех предлагаемых классификациях типов перевода, как правило, наряду с дифференциацией предполагается некое внутреннее их единство, т.е. общность глубинных механизмов, позволяющих переводчику создать речевое произведение, воспринимаемое участниками коммуникативного акта как тождественное или эквивалентное оригиналу. Весьма ценные наблюдения о специфике устного перевода содержатся в работе Р.К.Миньяра-Белоручева [1], одной из немногих попыток создания специальной теории перевода.

Одним из важнейших аспектов теории перевода является нормативный: разработка рекомендаций, правил, которыми должен руководствоваться переводчик; определение критериев, согласно которым могут быть оценены результаты переводческой деятельности, ее эффективность. В силу этого теория перевода имеет огромное значение для разработки программ обучения профессиональных переводчиков. Но осознание конкретных целей обучения требует не только философского обобщения богатейшего опыта, но и понимания сути различий между конкретными видами перевода. Тем более, что несхожесть их может оказаться более значительной, чем кажется.

Так, лингвистическая теория перевода мыслится как теория о «соотнесенном функционировании двух языковых систем» [2. С.37]. Подобный подход правомерен, поскольку в рамках данных исследований рассматривается процесс перехода от речевой последовательности-текста на одном языке к тексту на другом языке, создаваемому переводчиком. Осуществляя перевод полученного текста, переводчик, очевидно, ознакомившись с его содержанием, постоянно мысленно переходит от одной знаковой системы к другой, отбирая единицы в переводящем языке (ПЯ). В ходе данного процесса переводчик сличает результат своей деятельности как с оригиналом (оценивая адекватность перевода в свете общего смысла текста или фрагмента, а также конкретной переводческой задачи, прагматических аспектов), так и с хранимыми в памяти нормативными, узуальными структурами ПЯ (оценивая формальную приемлемость создаваемого текста). При этом переводчику постоянно приходится отказываться от того или иного варианта, предлагая лучший. Это «отсеивание», в ходе которого «выкристаллизовывается» окончательный текст перевода, может занимать (в зависимости от ситуации, сложности задачи или предъявляемых требований) секунды, минуты, часы... или годы. Изучение данного процесса, безусловно, входит в сферу «языка» в соссюровской терминологии, то есть является лингвистической дисциплиной.

Однако вправе ли мы аналогичным образом описывать процесс устного перевода? Здесь переводчик имеет дело с речевой последовательностью, но не с текстом, точнее, с произведением, которое мгновенно перестает быть текстом. Оригинал предъявляется ему лишь в «линейном виде», в течение незначительного промежутка времени, достаточного лишь для понимания и анализа, но недостаточного для перевода как деятельности, описанной в предыдущем абзаце. В сущности, деятельность переводчика сводится к двум разнесенным (или совмещенным – при синхронном переводе) во времени операциям: 1) прием сообщения и анализ его, в ходе которого переводчик выступает в роли рецептора-носителя исходного языка (ИЯ); этот этап в известной мере может быть сопоставлен с чтением текста оригинала до начала непосредственно переводческой работы, но лишь условно, поскольку в этом случае переводчик имеет возможность – время! – обратить внимание не только на содержание, но и на форму, имея текст перед глазами. К тому же, читая оригинал, который воспринимается как объект работы, переводчик неизбежно начинает переводить его, размышляя и сопоставляя уже две языковые системы, выявляя заранее «сложные» места; 2) создание речевого произведения на ПЯ, отражающего содержание оригинала, интенцию автора – в первую очередь – и, при необходимости, некоторые формальные особенности, существенные для обеспечения полноценной двуязычной коммуникации. Однако следует учесть, что переводчик здесь имеет дело в первую очередь с содержанием, а не формой оригинала. Сопоставление языковых систем имеет место лишь в ситуациях, когда переводчик испытывает сложности с пониманием содержания сообщения и, запомнив фрагмент речевой последовательности (здесь воспринимаемый уже как фрагмент текста), механически подставляет на место единиц ИЯ их наиболее употребительные эквиваленты, или же, встретившись со специфической единицей ИЯ, эквивалент которой ему неизвестен или не существует, анализирует существующие в ПЯ средства, позволяющие адекватно передать ее значение. Подобная деятельность входит в сферу не «языка», но «речи», и изучение ее, в строгом смысле слова, не входит в задачи лингвистики.

Если при письменном переводе в центре внимания находится текст оригинала, речевое произведение в его целостности, и основным критерием адекватности является возможно полная передача как семантических, так и формальных его особенностей, некая структурная близость или соответствие перевода оригиналу, которое исследователи условно представляют в виде переводческих трансформаций, - то при устном переводе доминируют отношения между коммуникантами, цели коммуникации, особенности ситуации, контекст, т.е. прагматические аспекты перевода по преимуществу. Здесь деятельность переводчика призвана не отражать статическую данность произведения, но следовать живой динамике межличностных взаимодействий.

Подход, согласно которому столь различные виды деятельности рассматриваются преимущественно (или исключительно) в тех аспектах, которые их сближают, представляется малопродуктивным. Так, сторонники лингвистической теории перевода с тревогой относятся к любым постулатам о девербализации, «переводе смысла» (хотя при устном переводе иначе просто быть не может, как отмечалось выше: текста-то, в сущности, в момент перевода уже нет), усматривая в подобных положениях фактическое обоснование «вольного» перевода (читай: безответственного творчества переводчика). Сторонники так называемой интерпретативной модели перевода [3; 4], прекрасно отражающей специфику устного перевода и осмысления иноязычного, инокультурного текста вообще, абсолютизируют деятельность переводчика по анализу содержания сообщения и недооценивают значение лингвистической деятельности переводчика по обобщающему сопоставительному анализу инструментария различных языков. А ведь подобная работа далеко не сводится к установлению «соответствий» терминологического характера! Переводчик-лингвист, изучая отношения между двумя языковыми системами, выявляет отношения эквиваленции между структурами текстообразующего характера различных уровней, далеко не всегда отражаемые словарями и специальной литературой. Фактически каждый переводчик сам формирует – используя свой и чужой опыт – свой «язык-посредник» [5. С.57-60], который, разумеется, не освобождает его от обязанности понимать смысл переводимого текста, но значительно облегчает задачу передачи оного смысла, не нарушая норм и узуса ПЯ и не удаляясь неоправданно от структуры оригинала. В принципе, не менее существенны различия между такими видами письменного перевода, как перевод художественных текстов и «информативный» перевод, имеющий дело с текстами, не рассматривающимися как произведения искусства. Структура и объем данной статьи не позволяют подробно остановиться на этом вопросе; выразим лишь сомнение в целесообразности доказательства как языковой сущности переводческой деятельности, так и невозможности переводчику ориентироваться на системные закономерности и соответствия языковых систем – на примерах переводов произведений мировой литературы.

Способность схватывать суть сообщения, не зацикливаться на языковых особенностях оригинала и избегать буквализма развивается именно при устном переводе, в ситуациях, когда переводчик обязан осмысливать значительные отрезки речи и формулировать понятое с учетом как норм ПЯ, так и экстралингвистических факторов, постоянно соотносить предлагаемый перевод с конкретной задачей, решаемой в процессе общения, а также – зачастую – прогнозировать ход мыслей коммуникантов.

С другой стороны, письменный перевод вырабатывает особую культуру выбора формы, продиктованную уважением к оригиналу, которая дисциплинирует при устном переводе. Кроме того, зачастую переводимые речевые последовательности включают фрагменты, которые даже при устном переводе необходимо воспринимать как текст, сохраняя не только содержание, но и значимые особенности плана выражения.

Таким образом, практика устного перевода способна обогатить переводчика умениями и навыками, необходимыми при письменном переводе, и наоборот. Методики преподавания устного и письменного перевода должны не сглаживать, обходить их специфику, а наоборот, выявлять и максимально использовать ее как в особенностях заданий и при обсуждении результатов работы, так и в теоретических обобщениях приобретаемого студентами переводческого опыта.

Примечания

1. Миньяр - Белоручев Р. К. Последовательный перевод. Теория и методы обучения. М., 1969.

2. Комиссаров В. Н. Лингвистика перевода. М., 1980.

3. L е d е г е г М. La traduction aujourd’hui. Paris, 1994.

4. Seleskovitch D., Lederer M. Interpreter pour traduire. Paris, 1984.

5. Ревзин И. И., Розенцвейг В. Ю. Основы общего и машинного перевода. М, 1964.

Seleskovitch Danica. Interpreting for International Conferences. Washington: Pen and Booth, 1994. - C.28-31:

Simultaneous and Consecutive Interpretation

In consecutive interpretation the interpreter has the advantage of knowing the line of argument before he interprets. Speeches given at international conferences (excluding written statements) generally last a few minutes, giving the interpreter time to analyze them. He analyzes the nuances and subtleties of the speech, although the message is delivered at a speed averaging 150 words a minute. Few activities require such concentration or cause such fatigue!

Before conference interpreting became commonplace, the speakers offered to stop after every sentence and give the floor to the interpreter. This was a manifestation of the belief that interpretation consisted of a mere word-for-word translation and the speakers felt that, by using this method, the interpreter could commit to memory all of the words in the preceding sentence and then translate them. However, the meaning of an individual sentence is rarely clear when it is taken out of context, and today interpreters request that speakers carry on with their discourse because the rest of the speech will often clarify a statement that was obscure and reveal the assumptions underlying any one sentence.

The time lag that the interpreter enjoys in consecutive interpretation is cruelly lacking in simultaneous interpretation. It may therefore seem inconsistent to claim that simultaneous likewise provides an opportunity for exploration and comprehension of the message. But let us look more closely at simultaneous interpretation before examining the methods of analysis used in interpretation in general.

The observer is struck by the fact that the interpreter manages to do two things at once: listen and speak. But that is not exactly the case. In order to understand what simultaneous interpretation involves, let us look more closely what happens. When we speak spontaneously our words do not come out in spurts; we do not first think out what we are going to say and then stop thinking while we speak, nor do we stop speaking in order to mentally compose what we are going to say next. On the contrary, our speech is continuous. To be specific, it involves two superimposed processes in a cause and effect relationship, mental impulses and their oral expression. Seen in time, however, the words are uttered at the precise moment the following thought is conceived; at the precise moment the product of the conceptualizing process is uttered, the mind is already focused on further development of the thought that is to be expressed in the following statement.

The simultaneous interpreter does virtually the same thing as when he is speaking spontaneously. He hears the next sentence while he is stating the preceding idea, yet he does not listen to the next sentence but to the sentence that he himself is delivering. He does, however, hear the meaning of the sentence being delivered by the speaker and it is this meaning that he retains in order to deliver the sentence himself immediately afterwards. Thus, just as when he speaks spontaneously, the words he hears while interpreting are those that he utters, but the thoughts that his mind focuses on are those that will produce his next words. The difference is that, here, the thought he will utter comes from the outside source.

This is just a very common occurrence carried to extremes. We might go as far as to say that there are no thoughts that are completely the product of one individual, or completely original, and that in any situation what one says is only the end product of a thought that is born of the input of countless outside sources which nourish us as children and enrich us as adults. In practice, however, the simultaneous interpreter is relieved of the immediate task of developing the thought he has just stated. In place of this he substitutes analysis and comprehension of the speaker's line of thought. Simultaneous interpretation involves "hearing" the thought of another instead of one's own thoughts. It also involves speaking spontaneously because all speaking involves talking and listening at the same time, although usually one "hears" one's own thoughts. Simultaneous interpretation means reordering the steps in the mental process which we all experience when we speak spontaneously.

This is why, if correctly taught, simultaneous interpretation can be learned quite rapidly, assuming one has already the art of analysis in consecutive interpretation. The problem in simultaneous interpretation stems not from the technique used, but from a series of other problems which we shall study in Chapter V under the heading "Interpreting in Practice". Let us simply say here that simultaneous is too often considered as a simple word-for-word translation, with a certain number of words stored in the memory (probably to avoid the trap of false cognates and not translate actuel by "actual") and then repeated in the target language. During the time lag that separates the speaker's words from those of the interpreter, the interpreter has better things to do that memorize the words he has heard, because the speaker relentlessly continues to develop his idea and the interpreter must do the same to avoid sputtering out snatches of ideas. Even memorizing a half dozen words would distract the interpreter, whose attention is already divided between listening his own words and those of the speaker. It would be impossible for him to memorize a certain number of words while uttering the preceding ones in another language. It is humanly impossible to listen attentively to one thing while saying another. The interpreter listens and says the same thing. By avoiding the pitfall of word memorization the interpreter manages to understand the thought that will produce his next words. Thus the simultaneous interpreter is an analyst or mind-reader, not a parrot. His memory does not store the words of the sentence delivered by the speaker, but only the meaning that those words convey.

Сдобников В.В. Проблема оценки качества перевода // Проблемы языка, перевода и межкультурной коммуникации: Сб. науч. трудов. Н.Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2002:

Одной из задач современного переводоведения является определение критериев оценки качества перевода. В течение всей недолгой истории переводоведения как науки к этой проблеме обращались многие исследователи, как в нашей стране, так и за рубежом. Подобный интерес к проблеме качества перевода не является случайным, а представляет собой определенную закономерность, основанную на здравом смысле. Ведь перевод как вид человеческой деятельности интересен не как деятельность ради самой деятельности, то есть как некий процесс, осуществляемый по определенным правилам и обладающий собственными закономерностями (хотя формулирование этих правил и определение этих закономерностей также является одной из задач научного исследования в области перевода). Перевод представляет интерес с точки зрения того результата, который переводческий процесс имеет «на выходе», с точки зрения возможности использовать текст перевода в тех целях, ради которых он был создан. Подчеркнем, что перевод как вид межъязыковой и межкультурной коммуникации осуществляется не для того, чтобы доставить переводчику наслаждение творчеством или создать предмет переводческого исследования и таким образом обеспечить работой переводоведов, а для того, чтобы сделать возможной в максимально полном объем коммуникацию между представителями разных этносов и культур и, следовательно, решить вполне практические задачи с учетом различий между коммуникантами и самими условиями их обитания. Успех коммуникации в том случае определяется тем, насколько полно результирующий текст перевода соответствует восприятию получателей перевода и – в определенной степени – их ожиданиям. А это уже вопрос качества перевода. Так что важность проблемы оценки качества перевода определяется самой сущностью перевода как вида деятельности. Не случайно некоторые переводоведы считают категорию качества перевода основной категорией переводоведения [1. С.71-72].

Вместе с тем, признавая важность категории качества перевода для решения теоретических и практических задач, переводоведы по-разному определяют категорию качества перевода и расходятся в выделении критериев оценки качества переводного текста. Самый беглый обзор наиболее известных и значительных на сегодняшний день работ по теории перевода свидетельствует об отсутствии единства среди переводоведов в вопросе определения критериев оценки качества перевода. Выясняется, что перевод может оцениваться с точки зрения того, насколько полно он обеспечивает достижение поставленной автором оригинала цели; как вариант - насколько полно он воспроизводит коммуникативный эффект, производимый текстом оригинала. Общее требование здесь – произвести на читателя (слушателя) перевода воздействие, максимально близкое к тому, которое оказывает текст оригинала на своего получателя. Все это укладывается в рамки метода, который Питер Ньюмарк назвал коммуникативным переводом [2]. Другой способ оценки качества перевода – по степени соответствия содержания текста перевода содержанию текста оригинала с учетом семантических и синтаксических ограничений ПЯ (семантический перевод по П.Ньюмарку [2]). Причем оба метода могут в некоторых случаях сочетаться друг с другом. К.Райс и Х.Фермеер предлагают оценивать качество перевода, исходя из того, насколько достигнута цель, поставленная переводчиком или заказчиком перевода. При этом абсолютно неважно, соответствует ли содержание перевода содержанию оригинала [3. С.82-83]. Предлагая критерии оценки качества перевода, многие исследователи учитывают и жанрово-стилистические характеристики текста оригинала, точнее, особенности типа текста, к которому принадлежит оригинал. В своих ранних работах (например, в "Moglichkeiten und Grenzen der Ubersetzungskritik". Munchen, 1971) Катарина Райе указывает, что при переводе текстов, ориентированных на содержание, требуется обеспечить инвариантность на уровне плана содержания. При этом языковое оформление перевода должно соответствовать законам ПЯ. При переводе текстов, ориентированных на форму (произведения художественной литературы), задача переводчика заключается в передаче их эстетического воздействия, в сохранении внутренней и внешней формы, определяемыми нормами поэтики, стилем или художественными устремлениями автора. Перевод текстов, ориентированных на обращение, должен обеспечивать определенный экстралингвистический эффект. Языковое оформление таких переводов должно обеспечить определенную реакцию со стороны получателей перевода, что, в свою очередь, дает переводчику свободу изменять форму и содержание подобных текстов настолько, насколько это необходимо для обеспечения данной реакции [3. С.80-81]. Саму идею учета типа текста при оценке качества его перевода следует рассматривать как весьма правильную и плодотворную. Несомненно, типологические особенности текста оригинала не могут не приниматься во внимание при оценке качества перевода.

Точно также не может не приниматься во внимание и правильность языкового оформления текста перевода, что является еще одним критерием оценки качества перевода. Это вновь возвращает нас к вопросу о том, должен ли перевод сохранять черты переводного текста, либо он должен читаться как текст, изначально созданный на ПЯ. Это старый, давно известный в теории перевода спор, получивший отражение в виде сформулированных Т.Сэвори противоположных требований: «Перевод должен читаться, как оригинал»/ «Перевод должен читаться, как перевод» [4. С.31]. Что именно указывает на переводной характер текста перевода (когда таковой ощущается получателем, что бывает не всегда) - вопрос, заслуживающий отдельного изучения. Отметим лишь, что на выявление подобных характеристик направлены экспериментальные работы ученых финской школы перевода, в частности, работы И.Вехмас-Лехто, которая экспериментальным путем пытается обнаружить те ошибки в языковом оформлении текста перевода, которые явно или косвенно указывают на переводной характер текста и тем самым снижают качество перевода [3. С. 112-115]. К числу таких ошибок относятся прежде всего разного рода нарушения нормы и узуса ПЯ. Впрочем, некоторые переводоведы учитывают также и нарушения социолингвистической (ролевой) нормы и нарушения правильности выбора индивидуальных речевых характеристик текста. К числу таких переводоведов можно отнести Вольфрама Виллса, который в дополнение к данному перечню недостатков указывает также нарушения в правильности передачи синтаксических, семантических и прагматических особенностей оригинала [3. С.85]. Последний критерий может представлять особый интерес при оценке перевода художественного текста. Интерес представляют также количественные нарушения узуса ПЯ, которые И.Вехмас-Лехто относит к так называемым «скрытым ошибкам». О «скрытых ошибках» мы говорим в том случае, когда нормативно правильные языковые формы нарушают частотность их употребления в языке вообще, в текстах данного типа, либо при описании определенных ситуаций [3. С. 112].

Решая проблему оценки качества перевода, мы неизбежно задаемся вопросом: следует ли принимать во внимание все указанные критерии (а их перечень отнюдь не является исчерпывающим), либо следует выбрать наиболее существенные из них, ориентирующиеся на те составляющие качества перевода, игнорирование которых не позволит обеспечить достаточно успешную межъязыковую коммуникацию. Оценка качества перевода по всем возможным критериям будет, несомненно, представлять весьма сложный, а главное, громоздкий процесс, при котором разные критерии могут вступать в противоречие друг с другом. К тому же такая процедура вряд ли даст возможность учесть типологические характеристики переводимого текста, без чего сама оценка качества перевода будет как бы абсолютизированной и, соответственно, сомнительной и необъективной.

Выбор ограниченного числа критериев оценки качества перевода из числа возможных представляется оптимальным решением проблемы. Но и он связан с известными трудностями, основной из которых является необходимость нахождения ответа на вопрос: какие из возможных критериев оценки более важные, существенные, а какие – менее существенные? На что, в конце концов, мы должны обратить первостепенное внимание, а на что можно вообще не обращать внимание? Ответ на этот основополагающий, в данном случае, вопрос всегда будет страдать субъективизмом и будет определяться сутью той переводческой концепции, автором или сторонником которой является конкретный критик перевода. А таких концепций существует множество, и в основе каждой из них – уникальные подходы исследователей. Так что и таким образом проблема не решается; на данном этапе вопросов здесь больше, чем ответов.

Но решение проблемы все же может быть предложено. Начнем с того, что даже при самом поверхностном рассмотрении указанных критериев оценки качества перевода их значимость оказывается неодинаковой. Действительно, одни из них более существенны, другие - второстепенны, хотя и существенны по-своему. Это уже дает возможность объединить их в определенные группы по степени важности и первоочередности использования при оценке качества перевода. Остается лишь решить, каков принцип объединения критериев оценки в группы. Мы предлагаем ориентироваться на глобальные характеристики текста, независимо (пока) от его жанрово-стилистической принадлежности, а именно: функция (цель) - смысл - содержание - форма. На данном этапе это предполагает оценку, в одном случае, полноты передачи функциональной стороны текста, в другом – полноты передачи содержания, в третьем - полноты воспроизведения формальных особенностей оригинала. Поскольку во внимание будут приниматься разные характеристики текста, также отличающиеся по степени важности, то сам процесс анализа текста перевода будет включать несколько этапов, или уровней. В дальнейшем мы будем говорить об уровнях оценки качества перевода, каждый из которых будет рассмотрен в отдельности.

1-й уровень: функционально-коммуникативный

Каждый текст создается с определенной целью и, следовательно, выполняет определенную функцию. Цель создания текста и его функция определяются самими условиями коммуникации, то есть факторами экстралингвистическими. Цели могут быть весьма различны: автор текста может иметь намерение что-то сообщить коммуникантам, в чем-то их убедить, побудить к каким-то действиям или заставить коммуникантов отказаться от совершения каких-то действий, произвести на них эстетический эффект. В зависимости от этого и функции создаваемых текстов бывают весьма разнообразны. Можно говорить о функции сообщения, функции убеждения, художественно-эстетической функции. Не случайно в переводоведческих работах предлагаются типологии текстов, – основанные на выполняемых текстами функциях. Так, К.Райс выделяет тексты, ориентированные на сообщение (специальные тексты), тексты, ориентированные на форму (художественные тексты), и тексты, ориентированные на обращение. Дополнительный к трем основным тип текстов – аудиомедиальные тексты, предлагаемые слушателям в устной форме посредством технических устройств (тексты радиоспектаклей, радио- и телерепортажи и т.п.) [3. С.79-81 ].

Оценка качества перевода на этом уровне заключается в анализе того, насколько полно воспроизводится функция текста оригинала, достигается ли коммуникативный эффект, подобный тому, который производит оригинал на своего получателя. Другими словами, реализуется ли цель, ради которой создавался оригинал, в условиях межъязыкового и межкультурного общения. При этом критик перевода принимает во внимание национально-культурные особенности аудитории ПЯ (так же, как это должен сделать переводчик в процессе перевода). Каждый переводческий акт всегда предполагает попытку приблизить переводимый текст к восприятию получателя, говорящего на ином языке. Это в свою очередь предполагает определенную степень прагматической адаптации текста, некоторую, хотя и ограниченную, его перестройку. При этом жанрово-стилистическая принадлежность текста оригинала сама по себе определяет необходимую степень прагматической адаптации при переводе. Специальные тексты нуждаются в меньшей прагматической адаптации, так как выражают понятия, общие для разных языковых коллективов и хорошо известные специалистам. Художественные тексты, ориентированные на форму, как правило подвергаются большей адаптации, так как содержат описания национально-специфичных реалий и часто строятся по национально-специфичным художественным моделям. Тексты рекламы в некоторых случаях вообще не надо переводить, а лучше создать параллельный текст на ПЯ («рирайтинг»).

В любом случае, независимо от степени прагматической адаптации текста, должно присутствовать стремление переводчика обеспечить незатрудненное восприятие переводного текста получателем, причем получатель должен понять, что именно хотел сказать автор и зачем. Если это условие выполняется, мы можем говорить, что перевод в функционально-коммуникативном отношении адекватен оригиналу. Функционально-коммуникативная адекватность перевода означает воспроизведение функциональной доминанты исходного текста в полном соответствии с коммуникативной интенцией автора оригинала, обеспечивающее необходимый коммуникативный эффект на получателя текста перевода [5]. На данном уровне оценки качества перевода задача критика - установить, адекватен ли текст перевода тексту оригинала. При этом вряд ли можно говорить о большей или меньшей степени адекватности: перевод либо адекватен, либо нет, он либо воспроизводит функцию оригинала, либо не воспроизводит. Если это неадекватный перевод, то он заслуживает самой низкой оценки.

Следует принять во внимание, что совпадение коммуникативных эффектов, производимых на своих получателей оригиналом и переводом, не всегда бывает абсолютным, даже при высоком качестве перевода. Межкультурные различия трудно преодолеть полностью, можно лишь в известной, хотя и значительной степени сблизить восприятие текстов разноязычными получателями. Однако это не означает принципиальной невозможности воспроизведения функции текста в переводе на другой язык. Все дело в том, что в сознании разных наций всегда присутствует понимание того, что другие народы имеют свои особенности, что их образ жизни, мировоззрение, традиции и обычаи могут отличаться от их собственных. Это осознание несхожести позволяет получателям перевода нормально, с пониманием воспринимать отраженные в тексте факты и явления, национально-специфичные для носителей ИЯ.

2-й уровень: смысловой

Обязательным условием успешной межъязыковой коммуникации является передача переводчиком смысла исходного сообщения. Вслед за Р.К.Миньяром-Белоручевым мы определяем смысл как производное от взаимодействия семантической и ситуационной информации [6. С.38]. Семантическая информация извлекается непосредственно из текста оригинала. Ситуационная информация – это информация об условиях, в которых создавался оригинал. Понятно, что для решения задачи передачи смысла переводчик на этапе анализа должен извлечь из текста именно тот смысл, который вложил в него автор. Анализ лишь содержания текста здесь явно недостаточен; необходимо также принять во внимание экстралингвистический контекст, на фоне которого подвергается осмыслению семантическая информация. При этом следует иметь в виду, что ситуации, описанные в тексте, могут по-разному восприниматься представителями разных культур и, соответственно, по-разному осмысляться ими. Из этого следует, что задача воспроизведения смысла текста, особенно в художественном и общественно-политическом переводе, предполагает некоторую модификацию семантической информации, возможное изменение содержания текста. В этой связи можно вспомнить известные переводы сонетов У.Шекспира С.Я.Маршаком, в которых изменение содержания текста служило цели воспроизведения исходного смысла и достижения необходимого коммуникативного эффекта.

На этом уровне оценки качества перевода критик оценивает текст на ПЯ с точки зрения равенства смыслов, заложенных в оригинале и переводе. Равенство смыслов – обязательное условие качественного перевода и, соответственно, данный уровень оценки относится к числу определяющих. На этом этапе критику, так же как и переводчику, следует отказаться от собственного, личностного восприятия текста и попытаться воспринять его так, как это сделал бы носитель ПЯ, используя свое представление об особенностях менталитета, психологии, об опыте и культуре тех, кому предназначен текст перевода. Вывод, что получатели перевода могут извлечь из него иной смысл, нежели тот, что был заложен в оригинал автором, означает отрицательную оценку качества перевода.

3-й уровень: содержательный

На этом уровне оценки качества перевода анализируется степень полноты и точности передачи информации, содержащейся в оригинале. Из предыдущего изложения должно быть ясно, что в некоторых случаях содержание текста может изменяться, модифицироваться по вполне уважительным причинам. Однако всегда остаются элементы информации (кстати, составляющие основной ее объем), опущение или искажение которых недопустимо. Особенно это касается специальных видов перевода, в которых воспроизведение информации является основной задачей и смыслом переводческой деятельности. Но и в других видах перевода воспроизведение содержания текста достаточно важно. Вряд ли можно говорить об удовлетворительном качестве перевода, скажем, художественного текста, если в нем фраза Не is not an infrequent visitor here переводится как «Он не часто здесь бывает» (довольно распространенная, к сожалению, ошибка начинающих переводчиков, не замечающих двойного отрицания в английском предложении). Все, что составляет важную со смысловой и прагматической точки зрения фактологию текста, должно передаваться предельно точно. К информации, не терпящей искажений, можно отнести прецизионную информацию, в том числе числительные, географические названия, названия государственных органов, должностей и т.п. Из опыта преподавательской и практической переводческой деятельности мы знаем, что подобнее ошибки часто встречаются в устном переводе у недостаточно опытных переводчиков. Это не означает, что такого рода ошибки препятствуют достижению понимания текста перевода в целом; аудитория ПЯ, исходя из широкого контекста и общей ситуации, поймет, что на самом деле сказал оратор и, следовательно, качество перевода можно считать по крайней мере удовлетворительным. Но в условиях письменного перевода, когда сам его характер не отличается экстремальностью, избежать этих ошибок не только можно, но и нужно. Наличие таких ошибок свидетельствует о низком качестве перевода, причина которого – невнимательность и непростительная неряшливость переводчика.

4-й уровень: формальный-1

В качестве следующего критерия оценки качества перевода можно предложить точность воспроизведения формальных особенностей текста оригинала. Разумеется, ориентация переводчика на текст оригинала всегда присутствует в переводческой практике. Это, однако, не означает, что передаче подлежат все особенности формы переводимого текста. Воспроизводиться должны лишь коммуникативно-релевантные элементы формы, то есть те элементы, которые намеренно использованы автором оригинала с целью выражения его коммуникативной интенции, призванные оказать на получателя текста определенное коммуникативное воздействие. Практически любой художественный текст включает стилистические и синтаксические экспрессивные средства (фигуры речи, аллюзии, эпитеты, синтаксические параллелизмы, анафоры и эпифоры и т.п.), образующие единую художественную систему. Воссоздание этой системы предполагает воспроизведение подобных формальных особенностей оригинала. Соответственно, оценивая качество перевода текста, художественного или общественно-публицистического, критик обращает внимание на то, насколько точно и полно переданы коммуникативно-релевантные элементы формы.

Данный уровень оценки качества перевода относится к категории формальных, поскольку предполагает ориентацию на формальные особенности оригинала. Вместе с тем игнорирование нормы и узуса переводящего языка также недопустимо и не способствует повышению качества перевода. Это дает возможность выделить еще один уровень оценки качества перевода.

5-й уровень: формальныи-2

Как мы уже отметили, на данном уровне оценки качества перевода анализируется соблюдение нормы и узуса языка перевода. Мы исходим из того, что соблюдение нормы и узуса ПЯ является обязательным условием качественного перевода. Любой переводной текст должен звучать так, как звучит любой грамотно составленный текст на ПЯ, то есть должен звучать, как оригинал. Естественно, какие-то индивидуальные нарушения языковой нормы или узуса могут встречаться в тексте, но, как правило, они намеренно использованы автором оригинала в качестве художественного средства, и их воспроизведение предполагается первым формальным критерием оценки качества перевода. Во всем остальном текст перевода не должен отличаться от оригинальных текстов на ПЯ.

Таким образом, можно предложить пять критериев оценки качества перевода, или пять уровней: функционально-коммуникативный, смысловой, содержательный, формальный-1 и формальный-2. Степень значимости каждого из критериев неодинакова. Обязательным для всех видов перевода является соблюдение функционально-коммуникативного и смыслового критериев. В устном переводе, особенно в синхронном, допустимо нарушение обоих формальных критериев, что объясняется большей экстремальностью устного перевода по сравнению с письменным. Исходя из этого каждая ошибка в тексте перевода может оцениваться по определенной балльной шкале. Допустим, нарушение функционально-коммуникативного критерия – минус три балла, нарушение смыслового критерия (изменение смысла текста) – минус два балла, искажение содержания (так называемая смысловая ошибка) – минус один балл, отказ от передачи коммуникативно-релевантных особенностей формы оригинала или нарушение нормы или узуса ПЯ – по минус 0,5 балла. Если оценивать качество перевода по традиционной пятибалльной шкале, то наличие ошибки первого типа автоматически будет означать неудовлетворительную оценку, при наличии ошибки второго типа качество перевода будет оцениваться как невысокое (на «удовлетворительно»). Смысловые ошибки также существенно снижают качество перевода: наличие трех таких ошибок дает неудовлетворительный результат. Оценивая качество перевода на четвертом и пятом уровнях, необходимо принимать во внимание вид перевода и жанрово-стилистическую принадлежность переводимого текста.

Представляется, что предложенные критерии оценки качества перевода могут быть использованы для получения вполне объективной оценки результата переводческой деятельности.

Примечания

1. Семко С.А. и др. Проблемы общей теории перевода. Таллинн: Валгус, 1988.

2. Newmark P. Approaches to Translation. Clevedon: Multilingual Matters Ltd., 1981.

3. Комиссаров B.H. Общая теория перевода (Проблемы переводоведения в освещении зарубежных ученых). М.: ЧеРо, 1999.

4. Комиссаров В.Н. Слово о переводе (Очерк лингвистического учения о переводе). М.: Междунар. отношения, 1973.

5. О функционально-прагматической адекватности перевода также см.: Сдобников В.В. Адекватность и эквивалентность как критерии оценки качества иеревода//Информационно-коммуникативные аспекты перевода: Сб. науч. трудов. Часть 1. Н.Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 1997. С.109-124; Сдобников В.В., Петрова О.В. Теория перевода. Н.Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2001. С.136-149.

6. Миньяр-Белоручев Р.К. Общая теория перевода и устный перевод. М.: Воениздат, 1980.

Сдобников В.В. Степень естественности перевода как критерий оценки его качества // Перевод и межкультурная коммуникация: Сб. науч.трудов. Н.Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2003:

Осуществление всякой деятельности неизбежно предполагает последующую оценку ее качества, оценку результата этой деятельности. Выполнено хорошо или плохо? – вот вопрос, который неизменно задается как самими субъектами деятельности (обладающими, естественно, определенной внутренней ответственностью), так и лицами, заинтересованными в результатах этой деятельности. Все это в полной мере относится и к переводу как виду профессиональной деятельности. С древнейших времен, с момента зарождения перевода проблема качества перевода занимала умы всех, кто был хоть как-то причастен к осуществлению межъязыкового посредничества. Прежде всего, это были сами переводчики, непосредственно вовлеченные в процесс обеспечения межъязыковой коммуникации. Вопросы качества перевода не могли не интересовать и тех, кто в той или иной мере зависел от результатов переводческого труда, то есть коммуникантов, получающих текст перевода, качество которого либо способствовало, либо препятствовало достижению понимания. Понятно, однако, что далеко не каждый коммуникант, вовлеченный в межъязыковую и межкультурную коммуникацию, вырабатывал собственную концепцию оценки качества перевода. Подобная оценка в большинстве случаев осуществлялась, так сказать, на бытовом, чисто практическом уровне, часто эмпирически. И все же в трудах многих ученых и мыслителей, поэтов и писателей, переводчиков и даже монархов уже с древности обсуждались вопросы качества перевода, задачи переводческой деятельности, закономерности переводческого процесса. Достаточно вспомнить утверждения о задачах переводчика и требованиях к переводу, изложенные в трудах Цицерона, решительно выступавшего против дословного перевода и настаивавшего на передаче мыслей оригинала, а не слов [1. С.52-54]. В этом же ключе высказывался и Иероним Стридонский (Св. Иероним) в «Письме Памахию о лучшем способе перевода».

Не меньшее внимание к требованиям к переводу в более поздние времена и в совсем ином регионе уделял Петр I. Решительный во всем, он столь же решительно настаивал на непременной передаче смысла, полагая, что именно в этом и заключается основная задача переводчика. Достаточно вспомнить его «Указ Зотову об избегании в будущем ошибок», где звучит известное требование: «...не надлежит речь от речи хранить в переводе, но точию, сенс выразумев, на своем языке уже так писат, как внятнее может быть» [2. С.40-41]. Абсолютно прав А.Попович, утверждающий, что «история перевода – история переводческих программ, концепций перевода и развития переводческих методов» [3. С. 182]. И во все времена решение проблемы оценки качества перевода предполагало определение критериев этой оценки, выделения тех параметров текста перевода, которые должны были удовлетворять определенным – на данном этапе развития общества – требованиям.

Понятно, что оценивать качество перевода можно с разных позиций, с использованием разных критериев. Качество перевода можно оценивать с точки зрения полноты и точности реализации коммуникативной интенции автора оригинала (функционально-коммуникативный уровень оценки), с точки зрения точности воспроизведения смысла оригинала с учетом экстралингвистических факторов (смысловой уровень оценки), с точки зрения полноты и точности передачи содержательных компонентов текста оригинала (содержательный уровень оценки), с точки зрения точности воспроизведения формальных особенностей текста оригинала, его жанрово-стилистических признаков и с точки зрения соблюдения нормы и узуса переводящего языка (ПЯ) при создании текста перевода. Оценка качества перевода по последним двум критериям представляет формальный-I и формальный-II уровни оценки соответственно [4. С. 184-194]. При этом в данном случае для нас наибольший интерес – без приуменьшения важности прочих уровней – представляет последний уровень оценки, ибо соблюдение подразумеваемых им требований означает обеспечение естественности перевода, максимальное соблюдение нормы и узуса ПЯ, максимальное сходство переводного текста с текстами того же функционального стиля, изначально написанными на переводящем языке.

Это автоматически возвращает нас к одному из «вечных» вопросов теории и практики перевода: должен ли перевод читаться, как оригинал, то есть как текст, не вызывающий у получателя подозрений в его переводном характере, или он должен читаться, как перевод, то есть как текст, не скрывающий от получателя своего переводного характера, включающий элементы, явно свидетельствующие о том, что перед нами именно перевод. Этот вопрос абсолютно по-разному решался в разные времена, в результате чего к переводу предъявлялись противоположные требования, исключающие друг друга: «Перевод должен читаться, как оригинал» / «Перевод должен читаться, как перевод» [5. С.31]. Так, английский переводовед XTVTII века А.Тайтлер в трактате «Эссе о принципах перевода» утверждал, что «перевод должен читаться так же легко, как и оригинальное произведение» [6. С.181].

На современном этапе мы не имеем однозначного ответа на этот вопрос, о чем свидетельствует анализ переводоведческой литературы за последние годы и десятилетия. Питер Ньюмарк, например, подразделяя перевод на коммуникативный, цель которого – произвести на читателя воздействие, максимально близкое к тому, какое испытывают читатели оригинала, и семантический, стремящийся передать точное контекстуальное значение оригинала, отдает явное предпочтение семантическому переводу и даже отстаивает буквальный перевод [6. С.192-193]. Это имплицитно предполагает допущение возможности нарушения норм и узуса ПЯ и отказ от требования максимально возможной естественности перевода.

Иную точку зрения отстаивает Юджин Найда, утверждая, что «по тексту перевода не должно быть видно его «иностранное происхождение», или, иными словами, язык переводного текста должен быть в принципе таким же, как и язык непереводного (оригинального) текста» (Цит. по [7. С. 16]). По сути, это означает необходимость обеспечить естественность перевода.

Немецкий переводовед В.Вилсс предлагает использовать четыре критерия общей оценки языка перевода: а) правильность языка – соблюдение или нарушение нормы ПЯ; б) правильность употребления – соблюдение или нарушение узуса ПЯ; в) соблюдение или нарушение социолингвистической (ролевой) нормы; г) правильность выбора индивидуальных речевых характеристик текста [6. С.262]. Из этого перечня становится ясно, что В.Виллс настаивает на требовании обеспечить естественность текста перевода. Другими словами, по его мнению, хоть и не выраженному эксплицитно, перевод должен читаться, как оригинал, что отнюдь не предполагается утверждениями П.Ньюмарка.

Представители переводческих школ Скандинавии практически единодушно согласны с тем, что нормы и узус ПЯ должны соблюдаться обязательно при создании текста перевода. Например, утверждение Ю.Хольц-Мянттяри (Финляндия), что переводчик должен не только обладать языковой компетенцией, но и знать, как в другой культуре говорят и пишут об определенном содержании [6. С.283], подразумевает необходимость обеспечить такое качество текста перевода, при котором текст звучал бы «естественно», то есть не отличался бы от оригинальных текстов на ПЯ на ту же тематику. Еще более определенно данное требование выдвигает Инкери Вехмас-Лехто (Финляндия). По ее мнению, именно язык текста перевода и составляет важнейший аспект коммуникативного и эстетического эффекта, который перевод производит на его читателя. Такой эффект и определяет степень адекватности переводов, которая обеспечивается правильностью их языка. Исходя из этого исследовательница делает вывод, что перевод должен читаться как оригинальный текст на языке перевода [6. С.292].

Более осторожную позицию занимает В.Н.Комиссаров. Он исходит из того, что ориентированность переводных текстов на иноязычный оригинал выделяет такие тексты среди прочих речевых произведений на том же языке. Ориентированность на оригинал, по мнению В.Н.Комиссарова, неизбежно модифицирует характер использования языковых средств, приводит к «расшатыванию» языковой нормы и особенно узуса. Исследователь поясняет, что контакт двух языков в процессе перевода ведет к более широкому использованию аналогичных форм, к относительному уподоблению языковых средств. «Многие слова, словосочетания, способы описания ситуации, – пишет В.Н.Комиссаров, – оказываются сначала характерными для языка переводов, и лишь потом частично проникают и в язык оригинальных произведений или становятся в нем столь же узуальными» [8. С.230-231]. Что ж, следует согласиться с тем, что в переводческой практике довольно часто отмечаются случаи уподобления форм ПЯ формам ИЯ в тексте перевода, проявления интерференции ИЯ в переводе. К сожалению, в последнее время таких случаев отмечается все больше и больше, поскольку к переводу сейчас обращаются и люди, не имеющие специальной переводческой подготовки, но владеющие иностранным языком. Но следует помнить, что речь идет о переводах, не отличающихся достаточно высоким качеством, тем качеством, к которому и должен стремиться всякий переводчик. Ниже мы рассмотрим, к каким печальным результатам приводит привнесение в текст перевода языковых форм, характерных для ИЯ и не характерных для ПЯ.

По сути В.Н.Комиссаров в завуалированной форме отстаивает возможность прямого буквализма в переводе. Представляется, однако, что буквализм как таковой, а особенно прямой буквализм, – явление весьма нежелательное, приводящее к снижению качества перевода. Не менее желательна и другая разновидность буквализма – скрытый буквализм, или скрытая межъязыковая интерференция. Скрытая, или косвенная, интерференция заключается в использовании в переводе форм выражения, которые не являются специфичными только для ПЯ. Подобные нормы выражения не нарушают норм ПЯ и рассматриваются как грамматически правильные. С.А.Семко в качестве примера подобной конструкции приводит предложение I sympathize with you в качестве перевода предложения "Я вам сочувствую" или другое – It is very hot in the room в качестве перевода фразы «В комнате очень жарко». Но ведь в английском языке существуют структуры с тем же содержанием, не имеющие формальных соответствий в русском языке: You have my sympathy и The room is very hot. Именно их носитель английского языка избрал бы для выражения указанного содержания мысли и, следовательно, именно они являются наиболее предпочтительными при переводе, поскольку позволяют преодолеть скрытую интерференцию. Как пишет С.А.Семко, «употребление в переводе только средств и способов выражения, не специфичных ни для ИЯ, ни для ПЯ, приводит к сильной скрытой (косвенной) межъязыковой интерференции, полностью лишая текст перевода той естественности («идиоматичности»), которая характерна для оригинальной (непереводной) речи на ПЯ [9. С.100-101]. В этой связи абсолютно справедливым представляется утверждение А.В.Батрака, что при переводе необходимо «...ориентироваться на некоторый текст-эталон на ПЯ – стандартный текст-образец, обладающий свойствами, присущими всему данному типу текстов. Без такой ориентации в транслят неизбежно переносятся черты оригинала, чуждые текстам этого типа на ПЯ, что ведет к лексическому, синтаксическому и/или стилистическому буквализму, не могущему обеспечить полноценную коммуникацию между разноязычными коммуникантами» (Цит. по [9. С. 103]). Рекомендация ориентироваться на текст-эталон на ПЯ – явно практического свойства. Следование ей и должно обеспечить естественность, идиоматичность перевода.

Из сказанного выше должно быть ясно, что автор абсолютно убежден в необходимости обеспечить достаточную степень естественности перевода, так чтобы созданный текст по своему построению, языковому материалу, стилю ничем не отличался от аналогичных текстов, изначально созданных на ПЯ. Т.В.Воеводина формулирует это положение в виде правила: для поддержания коммуникативной ситуации текст перевода должен иметь языковую форму, подобную той, к которой Получатель привык в текстах аналогичного назначения на своем родном языке [10. С.84]. И в этом требовании заключен великий смысл. Как пишет Л.К.Латышев, «обычность (стандартность, привычность) средств языкового выражения облегчает восприятие содержания, позволяет спокойно воспринимать его, не отвлекаясь на разрешение трудностей языкового характера. Про текст, в котором языковые знаки не затемняют смысловую сторону, можно сказать, что он «прозрачен для содержания». Когда хорош не только оригинал, но и перевод, получатель перевода благодаря этому испытывает особый комфорт» [7. С.74-75]. В подтверждение последнего тезиса Л.К.Латышев приводит отрывок из письма Константина Симонова автору произведения на немецком языке: «...просто как русский читатель Вашего романа, воспринимающий всю его художественную ткань на русском языке, хочу сказать, что, на мой взгляд, роман Ваш на русском языке звучит превосходно. Его читаешь, все время размышляя над ним, но нигде не спотыкаясь о те неуловимые препятствия, которые создает перевод плохой или неточный» [7. С.75].

В обеспечении «привычности» текста перевода для Получателя и заключается одна из основных задача переводчика. Вместе с тем анализ переводных текстов, оценка их на формальном-II уровне показывает, что эта задача решается переводчиками не всегда удовлетворительно, в результате чего у получателей переводных текстов возникают проблемы с их пониманием или, по крайней мере, некоторое недоумение по поводу невнятного языка текста или даже раздражение по тому же поводу. Наиболее наглядно небрежение нормой и узусом ПЯ, неумение преодолеть интерференцию ИЯ проявляются в студенческих переводах, причем даже в тех случаях, когда студент понял правильно (или почти правильно) содержание оригинала. А.В.Селяев приводит следующий пример из переведенного студентом текста:

«Сейчас в 8-й раз, и на этот раз при обстоятельствах, которые делают смерть президента всемирной трагедией, вице-президент стал президентом США. Действительно, эти двусмысленные положения Конституции о преемственности президента подвергаются обоснованной критике уже с давних пор. Первый вице-президент, холеричный Джон Адаме, выразил свое презрение к должности, на которую его выбрали в качестве помощника президента Вашингтона» [11. С. 141].

Внимательный читатель сразу же обратит внимание на некоторые несуразности в этом отрывке. Читатель невнимательный их скорее всего не заметит, но и авторская мысль до его сознания не дойдет. А значит, основная цель перевода не будет достигнута: в данном акте межъязыковой коммуникации не возникнет понимания. А.В.Селяев справедливо замечает, что у читателя отрывка «.. .могут возникнуть следующие вопросы: восьмой раз за какой период времени, какие «двусмысленные положения» (в данном случае перед нами самое начало текста), зачем Джон Адаме избирался на пост, к которому испытывал презрение (или это характерная черта любого холеричного человека?), что такое «преемственность президента» (претендующее на терминологичность бессмысленное словосочетание, появившееся в результате буквалистского подхода)?» [11. С.142]. Помимо непонимания смысла у получателя перевода возникнет еще и ощущение неестественности языка этого текста, что даст ему возможность подозревать текст в том, что это перевод, или напрямую констатировать, что текст является переводом.

Результаты нарушения норм и узуса ПЯ – это факторы, определяющие переводной характер переводного текста. Это положение подтверждается результатами эксперимента, проведенного на переводческом факультете НГЛУ им. Н.А.Добролюбова в ходе написания выпускной квалификационной работы О.А.Губиной.

Эксперимент заключался в опросе 50 респондентов, которым были предложены пять текстов на русском языке. Два текста – переводы с английского языка. Первый текст взят из издания «Новая газета в Нижнем», второй – с вэб-сайта специализированного проекта, представляющего публикации иностранных изданий о событиях в России (www.inopressa.ru). Три текста – оригинальные статьи из газеты «Известия». Все тексты объединены общей тематикой и повествуют о событиях в Чечне. Респонденты должны были определить, какие из предложенных текстов являются переводами, а какие – оригиналами, то есть текстами, изначально написанными на русском языке, и обосновать свой выбор.

Сразу же следует заметить, что в качестве респондентов выступали студенты и преподаватели переводческого факультета НГЛУ. Конечно, привлечение к участию в эксперименте лиц, имеющих филологическую и лингвистическую подготовку, можно рассматривать как некоторую некорректность. Действительно, нас больше интересует реакция на предъявленные тексты со стороны нефилологов, то есть обычных получателей, тех, для кого эти тексты собственно и предназначены. Вместе с тем можно заметить, что, с другой стороны, более пристрастный и профессиональный взгляд специалистов позволяет выявить в тексте большее количество характеристик, создающих его неестественность, и в дальнейшем учесть эти характеристики в процессе обучения практике перевода. При этом некоторые из подобных характеристик неспециалистами могут и не восприниматься, что, однако, не всегда означает их допустимость в тексте перевода.

На диаграмме представлено распределение ответов респондентов в отношении пяти предъявленных им текстов в процентном отношении.

Диаграмма 1. Анализ ответов респондентов

Все респонденты указали, что текст № 1 является переводным. Переводной характер второго перевода правильно распознали 86% респондентов. Расхождение в правильности ответов (100% и 86%) означает неодинаковое качество двух представленных переводов: очевидно, что качество первого текста значительно ниже; именно поэтому он воспринимался получателями как переводной.

Для респондентов основными сигналами, указывающими на переводной характер текста, являлись нарушения нормы и узуса русского языка в результате буквализма и языковой интерференции, на что они и указывали в своих анкетах. Первый текст особенно изобилует проявлениями буквализма. Как некорректные с точки зрения русского языка воспринимаются фразы: «полоса Газа» (вместо «сектор Газа» – Gasa-strip), «в силу многих неправильных причин», «аналогичный побудительный мотив» (определение «побудительный» в данном случае излишне, поскольку мотив не может не быть побудительным), «везли в Чечню зарплаты» (если существительное «инициатива» уже используется в русском языке в форме множественного числа, то существительное «зарплата» – слава Богу! – нет), «загадочный боевик», «правление Масхадова в Чечне характеризуется бандитизмом и похищениями людей».

Последний пример служит также указанием на неоправданное сохранение в тексте перевода синтаксической структуры английского предложения, что затрудняет восприятие содержания читателем. Например: «Дела идут настолько хорошо, что г-н Путин счет для себя возможным второй год подряд выступить в этом месяце с обращением к нации, в котором объявил войну в Чечне оконченной». Подобная компрессированная подача информации (в одном предложении и «второй год подряд», и «в этом месяце») вполне возможна в английской речи и характерна для нее, но неестественна для русского языка.

Респонденты также отмечали и затянутость некоторых предложений, что, по их мнению, противоречит жанровым особенностям текстов публицистического стиля русского языка. Чего только стоит следующее предложение:

Наблюдая за быстро усиливающимся давлением на Израиль из мест, которые удалены от Москвы на безопасное расстояние, за пребывающими туда для расследования враждебно настроенными делегациями Организации Объединенных Наций, за требованиями о созыве международной конференции, за разговорами о европейских санкциях, - Владимир Путин мог бы позволить себе тайную улыбку.

Помимо затянутой синтаксической структуры предложения, его недостатком является и нарушение узуса русского языка: «наблюдая... за требованиями о созыве международной конференции, за разговорами о европейских санкциях...». Подобными же недостатками страдает и следующее предложение из того же текста:

Тот факт, что израильские войска убили несколько десятков -возможно - боевиков и мирных жителей в лагере беженцев в городе Дженин, привлек к себе возмущенное внимание генерального секретаря ООН Кофи Аннона.

Позиция в переводе слова «возможно», соответствующая модальному глаголу в английском предложении, не дает читателю возможности быстро и четко определить смысл русского предложения. Получается, что «возможно» относится как к боевикам, так и к мирным жителям. Более уместным было бы использование придаточного предложения «...среди которых, возможно, были и боевики». Кроме того, и здесь мы встречаемся с нарушениями узуса ПЯ и норм сочетаемости: «израильские войска убили...», «привлек к себе возмущенное внимание...».

Многие респонденты обратили внимание на один фактор, указывающий на переводной характер текста, о котором до сих пор практически ничего не говорилось, а именно: использование перед фамилией упоминаемого лица слова «господин» («г-н Путин», «г-н Шарон»). Выясняется, что подобные построения характерны именно для переводных текстов, причем не очень высокого качества (они обильно использованы в первом переводном тексте и практически отсутствуют во втором). То, что такие сочетания неуместны в переводе на русский язык, становится ясным из анализа оригинальных русскоязычных публицистических статей, проведенного О.А.Губиной. Она проанализировала 500 случаев упоминания лиц в статьях, опубликованных в газете «Известия» (апрель 2003 г.), и обнаружила, что только в пяти (!) случаях фамилия лица сочетается со словом «господин» («господин Рачкевич», «господин Рачкевич В.С.№ в статье «Лукавый друг» – «Известия», 23 апреля 2003 г.). Причем, фамилии прочих персонажей в той же статье не имели приставки «господин». Вполне очевидно, что это слово используется в русскоязычной публицистике как оценочное средство, призванное привнести в текст иронию. Соответственно, использование этого слова в переводе на русский язык также может привносить в текст некоторую отрицательную оценочность, которая, кстати, может противоречить позиции автора.

Среди факторов, определяющих неестественность перевода, то есть являющихся указанием на переводной характер текста, следует упомянуть и неоправданное использование в переводе интернациональных слов (хотя в ходе эксперимента подобные случаи не были выявлены), значение которых не согласуется с контекстом. Мы не имеем в виду такие пары интернационализмов, «республика» - republic, «революция» – revolution: чаще всего они выступают в качестве однозначных соответствий, если только используются в своем прямом значении. А вот во фразе «За годы перестройки в сознании членов общества произошла настоящая революция» слово «революция» вовсе необязательно будет переводиться на английский язык словом revolution (dramatic changes, возможно, более подходит для данного контекста). Текст перевода лишают естественности такие слова, как «миссия», используемое в качестве замены английского mission, "или «вызовы» в качестве замены английского challenges. В одной из газетных переводных статей прозвучала фраза: «Миротворцы более не хотят осуществлять миссии, связанные с риском». Очевидно, слово «миссия» (кстати, странновато звучащее в форме множественного числа) не используется здесь в значении «предназначение кого-либо». Его можно интерпретировать как «задание, поручение». Но и такая интерпретация (и, соответственно, перевод) будет не совсем точной: на самом деле имеются в виду военные операции, а потому и перевести можно было, используя более естественный вариант (и более качественный!): «осуществлять рискованные/опасные военные операции». Что касается слова «вызов», а точнее, его формы «вызовы», то оно – к великому сожалению – уже проникло в русский язык в результате безответственных действий не очень хороших переводчиков, воспринявших английское слово challenges в его первом словарном значении и не подумавших о его контекстуальных или даже окказиональных значениях: «проблема», «сложная задача», «угроза», «опасность». В результате даже в оригинальных текстах на русском языке появляются такие малопонятные фразы, как «вызовы безопасности в Нижегородской области» (вместо «угроза безопасности», «факторы, угрожающие безопасности»). Из той же серии и слово «партнер». Его часто можно слышать в переводе зарубежных фильмов, когда речь идет о полицейских, работающих вместе (например, в одном патруле). На самом деле в подобной ситуации куда уместнее было бы слово «напарник», потому что именно так называется «работник, исполняющий свои обязанности в паре с другим (вместе или сменяя друг друга)» [12. С.385].

Все эти факторы, указывающие на переводной характер переводного текста, относятся к разряду устранимых. Чем более талантлив и опытен переводчик, мастерски владеющий технологией перевода, тем меньше подобных погрешностей он допускает и тем более естественным получается выходящий с клавиатуры его компьютера перевод. Как мы уже отмечали, чаще всего неестественностью страдают переводы начинающих, то есть студентов. Но для того и существуют соответствующие курсы и дисциплины, чтобы научить студентов избегать буквализма во всех его проявлениях и интерференции при переводе.

Однако результаты эксперимента позволяют выделить и другой фактор, относящийся к разряду неустранимых. Этот фактор можно назвать идеологическим, и проявляется он в выражении собственной позиции автора, в его отношении к тем событиям, о которых идет речь. В данном случае журналист выражал негативную оценку политики президента Путина в отношении Чечни. Понятно, что переводчик не может исказить, изменить позицию автора, даже если бы он этого захотел. Он не имеет на это права. Совершенно необязательно, что подобная авторская оценка будет выражена посредством оценочных эпитетов (в первом переводном тексте их не было вообще). Позиция автора становится понятна на основе восприятия содержания текста в целом. При этом сама форма текста в лингвистическом отношении может быть вполне нейтральной, но общий смысл статьи – либо негативным, либо положительным.

Вот это и есть тот неустранимый и неустраняемый фактор, который служит индикатором переводного характера текста. Но отметим, что на степень естественности текста перевода он не влияет. Интересно и то, что его роль, если он берется в отрыве от других факторов, не абсолютна, ибо позиция, противоречащая официальной линии правительства, может выражаться и в оригинальных статьях на ПЯ, издаваемых оппозицией (скажем, газета «Завтра»).

Таким образом, степень естественности переводного текста, а следовательно, и качество перевода, снижается в результате действия факторов, относящихся к числу устранимых. Неустранимый фактор - идеологическая окраска текста перевода, определяемая идеологической окраской текста оригинала - не может рассматриваться в качестве фактора, снижающего степень естественности перевода и указывающего на переводной характер текста. Оценивая качество перевода, обязательно нужно учитывать и степень его естественности. Перевод «неестественный» затруднителен для восприятия получателя и, следовательно, не может рассматриваться как достаточно качественный.

Примечания

1. Семенец О. Е., Панасьев А. Н. История перевода: Учеб пособие. Киев: Изд-во при Киев, ун-те, 1989.

2. Федоров А. В. Основы общей теории перевода (Лингвистические проблемы). Изд. 4-е. М.: Высш. школа, 1983.

3. Попович А. Проблемы художественного перевода. Благовещенск: БГК им. И.А. Бодуэна де Куртенэ, 2000.

4. Сдобников В. В. Проблема оценки качества перевода // Проблемы языка, перевода и межкультурной коммуникации: Сб. науч. трудов. Н.Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2002.

5. Комиссаров В. Н. Слово о переводе (Очерк лингвистического учения о переводе). М.: Междунар. отношения, 1973.

6. Комиссаров В. Н. Современное переводоведение. М.: ЭТС, 2001.

7. Латышев Л.К. Технология перевода. М.: НВИ-Тезаурус, 2000.

8. Комиссаров В. Н. Теория перевода (Лингвистические аспекты). М.: Высш. школа, 1990.

9. Семко С. А. и др. Проблемы общей теории перевода. Таллинн: Валгус 1988.

10. В о е в о д и н а Т. В. О соответствии перевода жанровым традициям ПЯ в свете социологической теории перевода // Тетради переводчика. Вып. 16. М.: Междунар. отношения, 1979.

11. С е л я е в А. В. Борьба с синтаксической интерференцией, или Давайте порисуем // Вопросы теории, практики и методики перевода: Сб. науч. трудов. Н.Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 1998.

12. Г е л я е в А В. Борьба с синтаксической интерференцией, или Давайте 'порисуем // Вопросы теории, практики и методики перевода: Сб. науч. трудов. Н.Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 1998. 12. Ожег о в С. И Словарь русского языка. 23-е изд. М, Русский язык, 1990.

Семко С.А. и др. Проблемы общей теории перевода. Таллинн: Валгус, 1988. - С149-151:

Приемы перевода... можно рассматривать как конкретные реализации либо интерлинеарного, либо трансформационного способа перевода. Совокупность приемов перевода, имеющих релевантный инвариантный признак, и образует данный конкретный способ перевода. Иначе говоря, способ перевода – это операция перевыражения исходного сообщения средствами ПЯ, характеризующаяся однотипностью своих частных реализаций. Такие переводческие операции, как транскрибирование, транслитерирование, калькирование, дословный перевод и все прочие операции, максимально сохраняющие в трансляте исходные структуры и значения, можно рассматривать как приемы перевода в рамках интерлинеарного способа перевода. Ряд авторов считает, что транскрипцию и транслитерацию неправомерно относить к переводу. На наш взгляд, любой случай, требующий от переводчика решения на передачу в трансляте любой единицы ИЯ, относится к области перевода и, как таковой, требует применения тех или иных приемов перевода, к которым можно отнести транскрипцию и транслитерацию. У разных переводчиков конкретные решения на передачу одной и той же единицы ИЯ могут быть различными: "brain drain – I. брейн дрейн (транскрипт). 2. Утечка мозгов (калька). 3. Выезд из страны научных и творческих работников на более выгодных условиях в других странах (дескрипт)". Переводческие операции, связанные с преобразованием исходных структур и значений (изменение порядка следования тех или иных элементов оригинала, членение и объединение предложений, перенос некоторых элементов из одних предложений в другие, грамматические, лексические и стилистические замены, опущение в трансляте некоторых элементов оригинала или добавление в него элементов, отсутствующих в оригинале и т.п.), можно рассматривать как приемы перевода в рамках трансформационного способа перевода. Приемы обоих способов перевода могут применяться либо в относительно чистом виде, либо во всевозможных комбинациях, но комбинированный перевод не образует принципиально нового третьего способа перевода. Перевод, интерлинеарный в одном каком-либо отношении (например, в грамматическом), может оказаться трансформационным в другом каком-либо отношении (например, лексическом или стилистическом). Возьмем следующее предложение: Detente is seen by the people as a way out of a dead-end nightmare (Gus Hall. Detente and its Enemies. - Political Affairs, Feb. 1974, p.7). Попытка максимально интерлинеарного перевода словосочетания dead-end nightmare дала бы ясно неприемлемое словосочетание «тупиковый кошмар», но если произвести здесь транспозицию частей речи с одновременным изменением порядка их расположения, то полученное в результате этой операции словосочетание «кошмарный тупик» будет вполне удовлетворительным: «В разрядке люди видят выход из кошмарного тупика». Рассмотрим следующее высказывание: Deadly combination of chemicals and dust sends thousands of workers to an early grave in this and similar synthetic plants (World magazine, San. 24, 1976). Перевод словосочетания synthetic plant как «синтетический завод» неприемлем, по-русски принято говорить «завод синтетических материалов» (или «веществ»). Столь же неприемлем и буквальный перевод словосочетания to send to an early grave как «посылать (отправлять) в раннюю могилу». Едва ли, далее, приемлем и буквальный перевод словосочетания a deadly combination как «смертельная комбинация», мы здесь скорее скажем «ядовитая (вредная, опасная для здоровья) смесь». На основе приведенных соображений можно дать следующие варианты перевода английского текста: «На этом и других заводах синтетических материалов такая ядовитая смесь химикатов и пыли преждевременно сводит в могилу тысячи рабочих» (или «приводит к преждевременной смерти тысяч рабочих»); «От постоянного вдыхания такой ядовитой смеси химических веществ и пыли на этом и других заводах синтетических материалов преждевременно умирают (или «сходят в могилу») тысячи рабочих». На этих примерах видно комплексное применение различных приемов интерлинеарного и трансформационного способов перевода.

Нечаев Л.Г. О понятии «инвариант перевода» // Теория и практика перевода: Сб. науч. трудов. Вып. 295. М.: МГПИИЯ им. М.Тореза, 1987. - С. 33-40:

Категорией, которая перебрасывает «мостик» между извлечением смысла на исходном языке (ИЯ) и его порождением на языке перевода (ПЯ), является инвариант¹. В наиболее общем виде, применимом к разнообразным языковым явлениям, это – «неизменность единицы в отвлечении от конкретных реализаций» [2, 11]. Такое определение позволяет в зависимости от интерпретации понятий "неизменность" и "языковая единица" подводить под эту дефиницию любой вид отношений тождества (эквивалентности) между сегментами языка ИЯ и ПЯ, ибо каких-либо ограничений на их тип и комбинаторику в нем нет.

В теории перевода эволюция понятия «инвариант» до некоторой степени отражает смену объектов исследования или, точнее, смену направлений в исследованиях: смысловой (семантический) инвариант [3; 4]; ситуативный инвариант [5; 6]; функциональный инвариант [7]; информационный инвариант [8]. При всех различиях сущность этого понятия остается одной и той же и может быть выражена как «неизменное содержание мысли со всеми ее оттенками» [9, 25]. Сам термин «инвариант», однако, трактуется в лингвистике по-разному и понимается в основном следующим образом: «а) как языковая реальность, проявляющаяся в общности значений или тождества референции; б) как конструкт, идеальная сущность, возникающая в результате абстрагирования, которое позволяет выделить обобщенное свойство или набор общих признаков; в) как множество или совокупность вариантов» [10, 24].

Представляется, что разные толкования этого понятия лишь отражают различные аспекты онтологии явления, которые в совокупности дают возможность составить о нем достаточно полное представление. Рассмотрим три вышеупомянутых аспекта подробнее.

Общность значения, или тождество референции во многих случаях является онтологической сущностью смыслового инварианта. Любое тождество, естественно, предполагает и различие, ибо полностью тождественных объектов не бывает - в этом случае они становятся неразличимыми. Границы тождественности, пересечение которых будет означать появление значимых для коммуникантов в данной ситуации противопоставлений, «зависят от интенции говорящего, от цели, преследуемой им в речевом акте»... «Предложения разных структур и даже с разным лексическим составом могут выступать как вполне тождественные в речи (если акцентируется коммуникативно-прагматический аспект), либо как семантически нетождественные, несущие в себе смысловые различия (если акцентируется экспрессивный момент)» [2, 12].

При коммуникативном подходе к переводу, когда акцент делается на осуществление коммуникации, критерии тождества, естественно, задаются так, чтобы они отвечали практическим потребностям той или иной ситуации общения. В этих случаях «тождество референции» бывает не всегда достижимо, а часто и не вызывается какими-либо практическими нуждами самого акта коммуникации. Поэтому данный критерий и связанное с ним определение смысла как того, «что предметно тождественно в разных лексических оформлениях» [11, 80-81], будет недостаточным для определения понятия «коммуникативный инвариант перевода». Тождество референции, или общность значения является лишь частным случаем онтологической сущности инварианта, одним (и далеко не единственным) измерением этого многомерного явления.

Более плодотворным представляется подход с расширенным толкованием самого понятия тождества как совокупности таких признаков, которые остаются тождественными самим себе при любом изменении означающего, означаемого или их двустороннем изменении. Здесь в качестве признаков можно использовать функциональные, коммуникативные или прагматические характеристики высказывания, которые при самых различных преобразованиях языкового оформления высказывания оставались бы неизменными [7, 69-70]. Тогда тождество референции в традиционно понимаемом виде не является необходимым элементом при объяснении сущности инварианта.

При таком подходе онтологической сущностью инварианта предстает само каждый раз принципиально иное понятие тождества, которое, в свою очередь, выступает переменной функцией от таких унифицируемых в мозгу переводчика разнородных составляющих коммуникативного акта, как обобщенная ситуация; ее мысленное членение на денотаты и препозицию; коммуникативное намерение в своих разнообразных типах и видах; коммуникативные функции тех или иных отрезков текста; импликативно-логические связи; прагматическое воздействие; возможность взаимозамены определенных компонентов высказывания в ситуации и контексте на основе родовых и видовых отношений, отношений логического следования и каузальности и др.

Столь многогранные основы тождества при переводе обусловлены самой сущностью перевода как процесса осуществления акта коммуникации, различные аспекты которого могут передаваться в ИЯ и ПЯ не только изоморфными, но и гомоморфными средствами, совокупность которых должна обеспечить гемеостазис адекватного понимания между партнерами.

При ином толковании инварианта как идеальной сущности, возникающей в результате абстрагирования, упор делается на метод идентификации инварианта. Последний, отвлекаясь от языкового оформления конкретных вариантов, позволяет видеть обобщенное свойство или набор общих признаков.

Абстрагирование как метод идентификации инварианта предполагает переработку поступающей языковой информации получателем по линии объединения общих признаков, то есть имеет место так называемая «обобщающая абстракция» [12]. В процессе абстрагирования, сопровождающего процесс фиксации смысла в сознании получателя, происходит укрупнение вычленяемых «смысловых комплексов», свертывание информации вокруг смысловых «опорных пунктов» [13, 222], которые, перекодируясь во внутреннюю речь, превращаются в своеобразные «семантические сгустки» переработанной или обобщенной информации.

В результате укрупнения, стяжения и свертывания информации инвариант смысла фиксируется в сознании получателя как нерасчлененное на дискреты нелинейное образование абстрактного характера, которое при развертывании обратно в дискретные единицы языка не может быть воспроизведено в точно таком же виде, в каком было оформлено исходное сообщение (речь, естественно, не идет о случаях перенаправленного дословного запоминания).

Однако абстракция не ограничивается лишь одним своим типом – обобщением. Как показывают эксперименты по непроизвольному запоминанию, в процессе перестройки воспринимаемой информации происходит также конкретизация и детализация того, что дано в тексте в более общем и сжатом виде – «выделение частного и единичного, разъединение различного» [13, 159]. С точки зрения противопоставления дискретного и нерасчлененного такая дискретная «конкретность» при запоминании информации может быть объяснена как неполное освобождение нерасчлененного смысла от всех свойств дискретности, характеризовавших его существование на этапе восприятия, то есть как остаточная дискретность. Это свойство человеческой памяти объясняется параллельным, непрерывным функционированием таких участков системы по переработке информации, которые действуют в направлении прямо противоположном обобщающей редукции – на максимально полное удержание информации, что особенно наглядно представляется в деятельности ультраоперативной и сверхкороткой памяти.

Представление об инварианте как о множестве или совокупности инвариантов есть не что иное, как форма существования инварианта, проявление экзистенциального аспекта его бытийности. Инвариант как результат абстрагирования от конкретного языкового оформления в принципе может оставаться мысленным идеальным конструктом в восприятии получателя, но если данный конструкт не трансформируется во что-либо вербально материальное, то есть графическое или звуковое, то речь может идти лишь о восприятии получателем смысла, но не о переводе.

Второй этап процесса перевода – порождение вычлененного смысла на ПЯ – есть обязательный этап процесса перевода, который только и позволяет говорить об инварианте перевода в собственном смысле слова.

Существует много причин, по которым любой инвариант может реально существовать лишь в виде своих вариантов. Прежде всего, это связано со структурно-семантическими расхождениями языков, которые за исключением сравнительно ограниченного круга явлений речевого этикета и традиционных соответствий в терминологической и клишированной сферах лексики, не позволяют коммуникантам стабильные, однозначные закономерности, пригодные для всех возможных коммуникативных ситуаций. Нечеткость и размытость границ между самими ситуациями – другая причина существования вариантов перевода. Различия в фоновых и энциклопедических знаниях коммуникантов, представляющих разные лингвокультурные сообщества, также играют существенную роль в этом явлении. Возможность альтернативного оформления сообщения на языке оригинала посредством богатых синонимических средств языка² будет еще одной причиной, объясняющей существование инварианта в форме различных вариантов³.

Сохранение и изменение, тождество и различие - это те основные диалектические противоположности, которые должны быть связаны с содержанием парадигмы [15, 123-124] инварианта.

Иными словами, инвариант характеризуется свойствами сохранения определенных параметров и тождества своим вариантам. Его варианты, наоборот, характеризуются изменчивостью⁴ тех или иных свойств и различием, которые и позволяют объединить их в некоторое совокупное множество вариантов.

Необходимо проводить различие между инвариантом и тождеством. Инвариант – это стабильная основа транзитивного тождества, те его характеристики, параметры, на основании которых переводчик устанавливает тождество между сегментами текста ИЯ и ПЯ. В сознании получателя (переводчика) инвариант существует в виде уже извлеченного смысла. Последний, превращаясь в нерасчлененное психическое образование на этапе своей фиксации путем вхождения в многомерную концептуальную систему индивида и возбуждения определенных ее областей, содержит в этой нерасчлененности зачаточные элементы дискретности. Именно они отличают один «семантический сгусток»-инвариант от другого в континууме сознания переводчика.

Исследования позволили выделить структуру и компоненты этого семантического образования – инварианта смысла, которые должны эксплицитно (в тексте) или имплицитно (в фоновых знаниях получателя) обязательно присутствовать при генерировании смысла любого высказывания. Это - «имя предмета (факта, события и пр.), указание на свойство существования этого предмета (сема бытийности, обычно содержится в глаголе), информация о пространственных и временных параметрах отображаемого предмета (содержится в глаголе и во второстепенных членах предложения), информация об оценке отправителем степени реальности существования отображаемого предмета в этих параметрах (трактуется в работе как объективная модальность, содержится в глаголе, манифестируясь через наклонение, а также иногда во второстепенных членах предложения). Этот набор информационных компонентов составляет элементарную смысловую единицу информационного инварианта смысла текста» [8,13].

Совокупность данных компонентов в их самых разнообразных сочетаниях образует информационный инвариант смысла сообщения (текста), который служит отправной точкой для установления тождества.

Ключевым для перевода является понятие коммуникативного (прагматически удовлетворительного) тождества различно проявляемого инварианта смысла⁵ (понимаемого как смысл конкретных высказываний, неразрывно связанный с контекстом и экстралингвистической ситуацией), которое является относительным, вариабельным, применимым на внутриязыковом и межъязыковом уровнях, и определяется специфическими потребностями коммуникантов на каждом данном этапе коммуникации как достаточное для адекватного взаимопонимания.

Понятие коммуникативного тождества является онтологической сутью коммуникативного инварианта и представляет собой скорее процесс подбора соответствующих поверхностных структур, процесс установления отношений синонимии (эквивалентности) по целому ряду параметров между вычлененным переводчиком инвариантом и продуцируемыми им возможными вариантами, результатом чего должно явиться тождество оригинала и перевода. Это – преимущественно сопоставительно-сличительный процесс «всплывающих» в его мозгу разнообразных вариантов перевода на предмет их сравнения с инвариантом, который задает конкретные коммуникативные, функциональные, прагматические, смысловые и стилистические параметры порождаемого на ПЯ смысла.

Инвариант есть абстракция; тождество – попытки облачить абстракцию в звуковые или зрительные одежды ПЯ. Инвариант принадлежит этапу извлечения смысла и уровню его хранения; тождество есть свойство порождающего уровня, однако для установления отношений тождества переводчик вынужден постоянно обращаться к уровню хранения информации (смысла) на предмет сличения создаваемого образа с инвариантом хранящегося там смысла.

Исследование многомерной природы инварианта и коммуникативного тождества в реальных актах коммуникации должно строиться на учете всех релевантных для перевода аспектов коммуникативной ситуации, функционирования концептуальной системы переводчика, особенностей речемыслительного процесса и языка.

Примечания:

1. «Выведение инвариантов есть необходимый этап познания внутренней организации, или структуры изучаемых объектов. Оперирование инвариантами есть переход от непосредственного чувственного восприятия к рациональному познанию» [1, 238].

2. Коммуникативная функция вариативности «заключается в том, что она позволяет выразить мысль быстро, любыми средствами, что обеспечивает надежность коммуникации» [14,75]

3. «...если инвариантность выступает как свойство, обеспечивающее тождество объекта самому себе в определенных изменениях, то сама способность к этим изменениям выступает как свойство вариантности объекта, создающее основу существования в нем свойства инвариантности, которое вне условий изменения не имеет силы» [15,123].

4. В.Г.Гак проводит различие между «изменчивостью» (в пределах данного основного качества) и «изменением» (приобретение нового основного качества» [14, 73].

5. Ср. аналогичное понятие «коммуникативной равноценности» у В.Н.Комиссарова.

Ссылки на литературу:

1. Солнцев В.М. Язык как системно-структурное образование. М., 1977.

2. Гак В.Г. Теоретическая грамматика французского языка. М., 1981.

3. Федоров А.В. Введение в теорию перевода. М., 1953.

4. Бархударов Л.С. Общелингвистическое значение теории перевода. В сб.: «Теория и практика перевода». Л., 1962.

5. Catford J. A Linguistic Theory of Translation. Oxford, 1965.

6. Кузьмин Ю.Г. К вопросу о предмете и месте теории перевода. В сб.: «Вопросы теории и практики научно-технического перевода». Л„ 1986.

7. Швейцер А.Д. Перевод и лингвистика. М., 1973.

8. Черняховская Л.А. Информационный инвариант смысла текста и вариативность его языкового выражения. АДД. М., 1983.

9. Стрелковский Г.М., Латышев Л.К. Научно-технический перевод. М., 1980.

10. Никольский Л.Б. Понятие инварианта и варианта в социолингвистике. В сб.: «Вариантность как свойство языковой системы». Тез. докл. Всес научн конф. М., 1982.

11. Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. М., 1982.

12. Горский Д.П. Вопросы абстракции и образования понятий. М., 1961.

13. Смирнов А.А. Проблемы психологии памяти. М., 1966.

14. Гак В.Г. Языковая вариантность в свете общей теории вариантности (к проблеме факторов и роли вариативности в языке). В кн.: «Вариантность как свойство языковой системы». Тез. докл. Всес. научн. конф. М., 1982.

15. Комиссаров В.Н. Лингвистика перевода. М., 1980.