1. Понятие перевода.

2. Цель и объект перевода. Предмет и задачи теоретического изучения перевода.

3. История развития теорий перевода. Понятие модели перевода. Семантическая модель, трансформационная модель, теория уровней эквивалентности, и др.

4. Некорректность «теории непереводимости».

Швейцер А.Д. Возможна ли общая теория перевода? // Тетради переводчика. Вып. 7. М.: Междунар. отношения, 1970:

Вопрос, поставленный в заголовке настоящей статьи, может показаться праздным. В самом деле, ведь в научной и методической литературе имеется ряд фундаментальных работ, посвященных общетеоретическим проблемам перевода. ... И в то же время такого рода вопрос неизбежно возникает при ознакомлении с современным состоянием работ в этой области.

В свое время А.А.Реформатский дал отрицательный ответ на этот вопрос, аргументируя это тем, что поскольку практика перевода пользуется данными многих наук, она не может иметь собственной теории¹. Это утверждение встретило решительное возражение со стороны теоретиков перевода. И тем не менее сейчас, восемнадцать лет спустя, мы снова ставим перед собой этот вопрос: а возможно ли общая теория перевода? Причины этого кроются, на наш взгляд, в том, что разработке общетеоретических, методологических принципов перевода вообще за эти годы уделялось явно недостаточное внимание.

Общую теорию перевода раздирали центробежные силы. Специалисты в области художественного перевода ревностно оберегали объект своих наблюдений от посягательств лингвистов, рассматривая попытки построения лингвистической теории перевода как проповедь формализма. С другой стороны, и среди сторонников лингвистической теории перевода наметился раскол на два лагеря. Одни анализировали закономерности перевода, используя при этом традиционные методы лингвистического описания. Другие же стремились описать процесс перевода в терминах структурного или, точнее, микролингвистического анализа. В предисловии к третьему изданию своей книги А.В.Федоров пишет, что он оказался «между двух огней», став мишенью критики как сторонников литературоведческой школы, обвинявших его в излишней «лингвистичности», так и со стороны сторонников структурно-лингвистической теории, усматривавших в его работе недооценку формальных критериев.

Отсутствие единства в основных, принципиальных вопросах не могло не отразиться на разработке общетеоретических проблем перевода. До сих пор остается неясным, что именно является объектом теории перевода – процесс перевода или его результат, что следует считать единицей перевода, каково отношение теории перевода к переводческой практике.

Далеко не последнее место среди этих вопросов занимает вопрос о месте перевода среди других дисциплин, как лингвистических, так и нелингвистических.

Но прежде всего следует решить вопрос о том, можно ли строить общую теория перевода, исходя только из формально-структурных или художественно-эстетических критериев. Думается, что такой подход к проблемам общего перевода всегда будет однобоким и не сможет дать исчерпывающей объективной картины тех процессов, которые принято относить к переводу. Эффективность всякого теоретического описания определяется тем, насколько полно, точно и всесторонне оно отражает явления объективной действительности. Поэтому модель, которая конструируется с учетом лишь одного из аспектов моделируемого процесса, едва ли может быть признана адекватной с точки зрения ее объяснительной силы.

Если считать, что область художественного перевода является областью «чистого творчества», на которую не распространяются лингвистические закономерности перевода, то придется прийти к выводу о невозможности построения общей теории перевода, поскольку теория, приложимая лишь к одним видам перевода, но не к другим, никак не может быть признана общей. Однако задачей общей теории перевода как раз и является вскрытие тех общих закономерностей, которые присущи переводу вообще несмотря на специфику тех или иных его разновидностей. Ниже мы остановимся на некоторых из этих закономерностей.

Увлечение формально-структурным анализом процесса перевода относится к тому недавнему периоду, когда в языкознании вообще и в особенности среди представителей дескриптивного направления широкое распространение получил так называемый «микролингвистический» подход, не допускавший выхода за пределы языковой структуры при анализе и интерпретации языковых явлений. Нельзя отрицать важность такого рода подхода для разработки проблем машинного перевода, требующего перекодирования языковой информации в формализованный язык ЭВМ. Однако распространение этих методов на область «человеческого» перевода едва ли может полностью вскрыть механизм переводческой деятельности и лежащие в ее основе закономерности.

Не случайно авторы «Основ общего и машинного перевода» И.И.Ревзин и В.Ю.Розенцвейг, стремясь оставаться в рамках внутрилингвистического анализа, исключают из перевода такой его важный и неотъемлемый элемент, как обращение к действительности, противопоставляя его переводу как «интерпретацию». И хотя авторы признают, что оба процесса (т.е. перевод и «интерпретация» в указанном выше смысле) едва ли встречаются в чистом виде, само по себе разделение этих двух сторон одного и того же процесса и рассмотрение одной стороны в отрыве от другой никак не может послужить удовлетворительной основой для разработки общей теории перевода. Даже в области синхронного перевода, где, по мнению И.И.Ревзина и В.Ю.Розенцвейга, передача смысла сообщения осуществляется почти без всякого обращения к действительности, на самом деле перевод едва ли может быть осуществлен без определенного минимума информации о денотате, т.е. без того, что в обиходной речи именуется знакомством с предметом.

Однако дело не только в том, что ограничение сферы общего перевода формально-структурными показателями приводит к недооценке столь важного компонента переводческой деятельности, как учет экстралингвистической информации. Существенным недостатком микролингвистического подхода является то, что во имя дескриптивной простоты рисуется упрощенная картина гомогенной языковой структуры, а всякая вариантность, не обусловленная внутренними структурными факторами, по образному выражению американского лингвиста У.Брайта², «заметается под ковер», как свободная вариация. Между тем даже невооруженным глазом видно, что структура языка далеко не гомогенная и что его вариативность отнюдь не свободна, а обусловлена социальными, географическими и другими экстралингвистическими факторами. Практику-переводчику приходится иметь дело не с идеальными теоретическими конструктами, а с естественными языками с их сложной стратифицированной структурой и с реальными речевыми произведениями на этих языках.

Из сказанного выше отнюдь не следует, что формально-структурный анализ не имеет существенного значения для теории перевода. Однако было бы ошибочно полагать, что этот анализ может дать всестороннюю и исчерпывающую картину того процесса, который реально имеет место при переводе с одного естественного языка на другой.

Итак, что же является предметом научного описания в общей теории перевода – процесс перевода или его результат? И.И.Ревзин и В.Ю.Розенцвейг упрекают Я.И.Рецкера и А.В.Федорова в том, что те строят теорию перевода традиционно, как дисциплину нормативную, главной целью которой является установление результатов процесса перевода и выработка критериев оценки его качества. Между тем, объектом теории перевода, по мнению авторов «Основ общего и машинного перевода», должен быть «сам процесс перевода..., при котором совершается переход от одной системы знаков к другой и который может быть описан в семиотических терминах».

Остается неясным – как можно рассматривать процесс перевода в отвлечении от его результата? Ведь если описывать процесс перевода, не зная, каким должен быть его результат и не располагая критериями оценки его качества, не имея эталона, то как тогда отличить правильный перевод от ошибочного, адекватный от буквального и т.д.? Элемент оценки неизбежно присутствует при любом описании перевода...

...Таким образом, теория перевода должна отразить процесс перевода во всей его полноте и, разумеется, включая его результат. Не могут избежать оценки результатов перевода и авторы «Основ общего и машинного перевода», когда они оперируют такими понятиями, как «точный перевод», «адекватный перевод» и др., хотя они и интерпретируют их по-своему...

...Стоящая перед теорией перевода задача – выявить закономерности процесса перевода – не может быть решена без определения тех факторов, которые влияют на выбор соответствующего варианта при переводе и без выяснения взаимодействия и соотношения между этими факторами. Попытаемся кратко охарактеризовать эти факторы (назовем их детерми­нантами процесса перевода) и их роль в двуязычном коммуникативном акте.

Общеизвестно, что процесс перевода детерминируется соотношением между системами ИЯ и ПЯ. Однако при всей важности этого детерминанта нельзя не заметить, что знание систем обоих языков является необходимым условием успешного перевода, но само по себе еще не гарантирует его адекватности... «Сетка соотношений» между системами языков дает в руки переводчика лишь исходный материал. Это, образно выражаясь, тот трамплин, без которого лыжник не может совершить прыжка, но который сам по себе не гарантирует успешного приземления. Сказанное выше можно пояснить на примере сопоставительной грамматики. Из последней переводчику известно, что в английском языке, в отличие от русского, в системе неличных форм глагола отсутствует деепричастие и что функционально-семантический диапазон этой формы в английском языке перекрывается другими неличными формами глагола (причастием, герундием, инфинитивом), а также отглагольным существительным. Но из этого перечня не ясно, какую из перечисленных выше форм следует использовать в данном контексте. Иными словами, соотношение языковых систем детерминирует и ограничивает набор возможных вариантов, но не предопределяет выбор оптимального варианта.

Как уже говорилось выше, переводчику непосредственно даны не абстрактные сетки соотношений, а конкретные речевые произведения... Отношения эквивалентности устанавливаются непосредственно не между знаком ИЯ и знаком ПЯ, а между знаком ИЯ + контекст и знаком ПЯ + контекст, т.е. между соответствующими речевыми произведениями. Едва ли нужно доказывать то, что проблема речевого контекста как детерминанта процесса перевода является одной из коренных проблем теории перевода. Мы часто забываем о том, что критерием правильности перевода является не правильная передача отдельных слов, а точность передачи данного речевого произведения, которое, как правило, не является простой суммой входящих в него элементов.

Сказанное выше в значительной мере относится и к ситуационному контексту. По существу переводчику безразлично, что именно послужило актуализатором значения – речевой контекст с его лексическим или синтаксическим «указательным минимумом» (термин Н.А.Амосовой) или контекст ситуационный. Так, для переводчика технической литературы выбор соответствующего варианта при переводе на английский язык русского термина «панель» (panel, shelf, bay) может определяться как речевым контекстом (например, панель управления control panel, панель электропитания power supply shelf), так и соответствующим рисунком или чертежом.

Снимая многозначность и в этом смысле ограничивая выбор вариантов, контекст в то же время расширяет возможности выбора, создавая бесчисленное количество параллельных способов передачи смысла высказывания путем контекстуальных лексико-синтаксических парафраз. Выбор из их числа оптимального варианта в значительной мере детерминируется соотношением между стилем отправителя и стилем получателя... При этом используются следующие приемы: компрессия, упрощение синтаксической структуры, устранение специфически книжной лексики. В итоге текст, написанный ученым и отвечающий всем признакам научной прозы, приобретает необходимые стилистические характеристики журнальной статьи, рассчитанной на широкую читательскую аудиторию. Установка на аудиторию, т.е. на получателя, является одним из важнейших детерминантов процесса перевода.

Установка на получателя важна и в тех случаях, когда ПЯ представляет собой сложное образование со значительной вариантностью в территориальной плоскости. Так, при переводе на английский язык выбор соответствующего варианта иногда определяется тем, является ли аудитория, которой адресуется данный текст, британской или американской... Изучая лингвогеографические детерминанты процесса перевода, теория перевода тесно соприкасается с ареальной лингвистикой.

Не менее важен при выборе оптимального варианта учет социальной дифференциации языка. Для теории перевода весьма полезны данные некоторых социолингвистических исследований. Думается, что сопоставительное (cross-cultural) изучение функциональных коррелятов... в других языках значительно расширит горизонты теории перевода.

Особое значение приобретает учет социолингвистического детерминанта при переводе на языки народов, находящихся на более раннем этапе своего

¹ Реформатский А.А. Лингвистические вопросы перевода //Иностранные языки в школе. 1952.

² Bright W. Introduction. The Dimensions of Sociolinguistics. Sociolinguistics. The Hague – Paris, 1966.

Waard Jan de, Nida Eugene A. From One Language to Another (Functional Equivalence in Bible Translating). Thomas Nelson Publishers.New York, 1986. Ps.42-44:

The Possibility of Translating

Despite the fact that so much effective translating has been undertaken for so many thousands of years (historical evidence goes back to the third millenium before Christ), some scholars have raised serious questions as to the validity of any and all translating, and there are strenuous objections against translating proposed by philologists (Giittinger, 1963). Wilhelm von Humboldt, in a famous letter of July 23, 1796, to August Schlegel, stated that all translational activities only tried to solve am impossible task. More than a hundred years later, Leo Weisgerber has taken up against this axiom which has exercised a tremendous influence, especially in theological circles. The so-called school of the Sprachinhaltsforschung (investigation into the content of speech) has placed major emphasis upon what is linguistically and culturally divergent. Georges Mounin, however, wrote more than twenty years ago that the theory of untranslatability is built entirely upon exceptions (Mounin, 1976; see also Ladmiral, 1979).

There is no doubt about the fact that absolute communication in translating is impossible, but this is true of any and all kinds of communication, whether intralingual or interlingual. There is always some loss in the communication process, for sources and receptors never have identical linguistic and cultural backgrounds. Even two scholars talking about something in their area of particular competence may very well have a loss of at least twenty percent. Accordingly, some loss in translating from one language to another is certainly not unexpected. The translator's task, however, is to keep such loss at a minimum.

The real question, however, is not whether translating is possible but how it is possible that translating is accomplished so successfully in so many instances. For those who assume that people think differently simply because they use different languages, translating may very well appear to be extremely difficult, if not impossible. But translating does go on, and interlingual understanding takes place for several important reasons.

In the first place, there are a number of language universals which are significant in any and all interlingual communication. All languages, for example, exhibit certain important parallel levels of structure; for example, sounds, morphemes, words, phrases, sentences, and paragraphs. All languages have sets of discrete contrasts, and there are numerous genres which are amazingly similar; for example, persona; narrative, didactic and epic poetry, proverbs, oratory, and laws. Furthermore, all languages are open systems in the sense of being open not only to new words but to new concepts. In addition, all languages possess figurative expressions, both metaphorical and metonymic.

In the second place, all languages, though in certain respects arbitrary (particularly on the word level in the relationship between sounds and meaning), are only relatively arbitrary, for the structure, whether on the level of sounds, morphemes, words, or phrases, is essentially systematic. That is to say, in no language are words simply thrown together in a hip-hazard order. There are always classes of sounds, words, and grammatical structures, and rules which make sense within each system. Such rules do not determine what people can think but only the system of signs and signals by which thoughts can be expressed.

In the third place, the intellectual capacities of all peoples are essentially similar. There is no such thing as "primitive mentality", but simply different presuppositions which give rise to very different ways of interpreting events and utterances. Without more understanding of the situation, some people might very well regard the Kaka Christians of the Camerouns as being "primitive" in their thought patterns, since they regard the story of Hagar as being such a central symbol of the grace of God. For the Kaka people, however, their god (symbolized as a spider) never speaks to people, but the God of the Scriptures is described as speaking not only to people but to a second wife (actually the slave of a first wife) and promising that her son will be the progenitor of a great nation. God's address to a slave woman, who has been sent away because of the jealousy of a first wife, is regarded by the Kaka as a sure symbol of God's grace. One of the important shared intellectual capacities of all peoples is imagination, the gift of being able to understand how different people with quite different ideas can both think and act in a meaningful way.

In the fourth place, all peoples share far more cultural similarities than is usually thought to be the case. What binds people together is much greater than what separates them, hi adjustments to the physical environment, in the organization of society, in dealing with crucial stages of life (birth, puberty, marriage, and death), in the development of elaborate ritual and symbolism, and in a drive for aesthetic expression (whether in decorating masks or in refining poetic forms), people are amazingly alike. Because of all this, translating can be undertaken with the expectation of communicative effectiveness.

The loss of meaning in translation is largely proportionate to the extent that a meaning is carried by the form. This is the crucial problem of rhetorical meaning... In reality, translating is amazingly natural for people. Even small children grasp the basic principles of interlingual communication with relative ease, often even better than adults. This is particularly evident in circumstances in which an immigrant family depends on the children for translating on behalf of adult members, who have so much more difficulty learning a new language.

Though a possibility of a translation into a particular language always exists, this does not mean that the people in question always desire to have a translation, even in instances when they may be sympathetic with the content of the message. For a number of years many Christians in Haiti opposed the translation of the New Testament into Haitian Creole. They regarded this universally used language of Haiti as being such a corruption of French as to not be worthy of representing Christian truth. Their attitude toward the language which they used in daily conversation resulted from the low regard which French-speaking people displayed concerning Haitian Creole.

Similarly, in Zaire there was opposition in the early days to producing the Scriptures in Kituba, a widely used lingua franca of the Lower Congo. At present, some Zulu speakers are very much opposed to any of the Scriptures being translated into Fanakalo, the widely used adaptation of Zulu employed in the mines in South Africa. Though some American Indian communities in North America continue to use their Indian language for the expression of group solidarity and ritual observance, they often object to translations of the Scriptures in their own language, since all of their reading has been done in English. They see no point in learning to read their own language if the only book printed in that language is the Bible, which they can also read in English. On the other hand, some American Indian tribes which have a Bible in a rather old-fashioned form of language insist upon reprinting the text, since it has strong sentimental value and constitutes a symbol of a time when the language was more widely used and the tribe constituted a more unified and meaningful entity.

Катфорд Дж. К. Лингвистическая теория перевода: Об одном аспекте прикладной лингвистики / Пер. с англ. М.: Едиториал УРСС, 2004.- СЛ5-77:

... Представим себе ситуацию, когда девушка входит и говорит: I've arrived 'Я пришла'. Ситуация, когда такой текст может иметь место, как и все ситуации, бесконечно сложна в том смысле, что пытаясь описать ее исчерпывающе, человек может все более и более углубляться в детали, пока в конце концов лишь ограниченные возможности нашего языка не остановят его дальнейшие описания. Например, мы могли бы начать с точного указания времени, даты и места, сообщения имени девушки, ее возраста, роста, веса, цвета ее глаз и волос, описания ее одежды, профессии, религии, ее отношений с другими людьми, величины и характера ее круга общения и т.д.

Однако лишь очень немногие признаки ситуации лингвистически релевантны, то есть вводятся в контекстуальное значение текста и его частей. Это следующие признаки:

(i) один участник ситуации, определяемый как исполнитель связанного с языком действия - речевого акта (в данном случае говорящий) и соотносимый с выбором местоимения / 'я' в противоположность we, you, he и т.д. или существительного, например, Мери;

(ii) arrival 'прибытие' - сложное событие, которое мы не будем подробнее здесь описывать; оно соотносится с выбором лексического элемента ARRIVE 'прибывать' в противоположность, скажем, LEAVE 'уезжать' или EAT 'есть, кушать' и т.д.;

(iii) предшествующее событие, которое

(iv) связано с нынешней ситуацией; эти два признака соотносятся с выбором формы перфекта (have arrived) в противоположность неперфектной форме (arrive, arrived и т.д.);

(v) «нынешняя ситуация» в этом случае представляет настоящее время и соотносится с выбором не-претеритного времени (have arrived) в противоположность претеритному (had arrived) и т.д.

Теперь предположим, что текст переведен на русский как Я пришла. Релевантными признаками ситуации здесь будут:

(i) говорящий - выбор я (в противоположность мы, ты и.т.д.);

(ii) говорящий женского рода - выбор пришла (в противоположность пришел);

(iii) прибытие - выбор ПРИЙТИ (в противоположность ВЫЙТИ и

т.д.);

(iv) пешком - выбор ПРИЙТИ (в противоположность ПРИЕХАТЬ);

(v) предшествующее событие - выбор прошедшего времени (а не настоящего и т.д.);

(vi) действие, завершенное при определенных обстоятельствах, -выбор перфектной формы глагола (совершенного вида), (а не несовершенного) и т.д.

Понятно, что хотя русский текст - очень хороший переводной эквивалент английского текста, он не «значит то же самое», поскольку в качестве лингвистически (контекстуально) релевантных в нем происходит выбор другого множества элементов ситуации. Эта разница может быть показана схематично:

I – говорящий – я

have arrived –

женского рода прибытие пешком 'предшествующее событие' связанное с настоящим законченное действие

– пришла

Только выделенные курсивом признаки из этого перечня являются контекстуально релевантными и для текста языка-источника, и для текста языка-цели.

Семко С.А. и др. Проблемы общей теории перевода. Таллинн: Валгус, 1988.- С.9-15, 17-18:

«...Существует множество дефиниций понятия перевода текстов с одного вербального (словесного) языка на другой или характеристик сущности такого перевода. Приведем некоторые из них. Согласно О.С.Ахмановой, перевод - это «передача информации, содержащейся в данном произведении речи, средствами другого языка»¹. В формулировке Л.С.Бархударова «переводом называется процесс преобразования речевого произведения на одном языке в речевое произведение на другом языке при сохранении неизменного плана содержания, то есть значения»². Дефиниция перевода Ю.В.Ванникова выглядит так: «Переводом какого-либо знака (или конфигурации знаков) будем считать любой знак (или конфигурацию знаков), тождественный или близкий (с заданной степенью точности) знаку-оригиналу в плане содержания, понимая под планом содержания смысловое, но отнюдь не денотативное значение знаков»³. В понимании И.Р.Гальперина «перевод - это передача смыслового содержания и стилистических особенностей высказывания на одном языке средствами другого языка»⁴. По мнению Вяч. Вс. Иванова и В.Н.Топорова, «перевод сообщения с языка L¹ на язык L можно понимать как воссоздание по тексту на языке L¹ соответствующего ему текста на языке L², передающем то же сообщение»⁵. В.Т.Ковальчук определяет понятие перевода следующим образом: «Перевод есть общественно-необходимая и посредствующая процесс коммуникации деятельность по преобразованию текста на исходном языке в текст на каком-либо другом языке, на котором он только и служит источником информации для людей, не владеющих исходным языком»⁶. На взгляд Г.В.Колшанского, «перевод как один из важнейших видов коммуникативной деятельности ориентируется прежде всего на полную и адекватную передачу языка-оригинала, содержащего всю совокупность импликаций языкового, социального и культурного плана» ⁷. Как полагает В.Н.Комиссаров, «перевод может быть определен в лингвистическом плане как особый вид соотнесенного функционирования языков»⁸. И.Левый дает следующую дефиницию перевода: «Перевод есть передача информации, точнее сказать переводчик дешифрует информацию оригинального автора, содержащуюся в тексте его произведения, перевыражая (вновь зашифровывая) ее в системе своего языка, а информацию, содержащуюся в его тексте, вновь декодирует читатель перевода»⁹. Согласно А.Лиловой, с гносеологической точки зрения «перевод есть адекватное отражение и творческое перевыражение оригинала», перевод как результат переводческой деятельности есть «аналог оригинала», а перевод как процесс – «это специфическая устная или письменная деятельность, направленная на пересоздание существующего на одном языке устного или письменного текста (произведения) на другом языке, при сохранении инвариантности содержания и качеств оригинала, а также авторской аутентичности»¹⁰. Как полагает Ю.Н.Марчук, перевод с одного естественного языка на другой можно трактовать «как процесс создания на другом языке некоторого текста (устного или письменного), эквивалентного по содержанию и способам языкового выражения исходному тексту»¹¹. Р.К.Миньяр-Белоручев дает следующую дефиницию перевода: «перевод есть вид речевой деятельности, удваивающий компоненты коммуникации, целью которого является передача сообщения в тех случаях, когда коды, которыми пользуются источник и получатель, не совпадают»¹². А.Попович характеризует перевод как «перекодирование языкового текста, во время которого создается его новый языковой облик и стилистическая форма», как «переход инварианта из одного текста в другой при максимальном соблюдении стилистических и других специфических особенностей оригинала»¹³. «Перевести, – пишет З.Е.Роганова, – это значит адекватно понятое адекватно воссоздать средствами другого языка, воспроизвести с учетом взаимодействия содержания и формы»¹⁴. Согласно С.Н.Сыроваткину, «перевод есть переход от текста на одном языке (языке источника, или оригинала) к тексту на другом языке (языке перевода), такой, что оригинальный и переводной тексты можно считать функционально эквивалентными, т.е. способными выполнять идентичную или сходную функцию в коммуникативной и внекоммуникативной деятельности»¹⁵. По мнению А.В.Федорова, «перевести - значит выразить верно и полно средствами одного языка то, что уже ранее выражено средствами другого языка», и именно в верности и полноте передачи он видит «отличие собственно перевода от переделки, от пересказа или сокращенного изложения, от всякого рода так называемых «адаптации»¹⁶. По А.Ф.Ширяеву, «перевод есть вид специализированной речевой деятельности, опирающейся на использование двух языков в целях воссоздания на одном языке речевых высказываний, эквивалентных по форме и содержанию речевым высказываниям на другом языке"¹⁷. И.И.Ревзин и В.Ю.Розенцвейг предлагают под «собственно переводом» подразумевать случаи, когда переводчик переводит оригинал по заранее установленным межъязыковым соответствиям (например, словарным) без обращения к ситуации действительности, широкому контексту и своему прошлому опыту, а случаи, когда имеет место обращение переводчика к указанным феноменам, называть «интерпретацией»¹⁸... Ж. Мунэн... считает нужным отметить, что «перевод – это языковой контакт и одновременно явление билингвизма», в той или иной степени подверженный межъязыковой интерференции¹⁹...

По мнению В.Н.Комиссарова, недостаток многих переводоведческих исследований состоит в том, что в них сначала дается не определение «перевода вообще», а определение «правильного» перевода («нормы перевода») и затем рассматриваются пути «достижения адекватности» при недостаточной разработанности этого понятия²⁰. Большинство приведенных выше дефиниций понятия перевода, характеризуя перевод как некоторую деятельность, в то же время в явном или неявном виде предъявляют определенные требования к ее конечным результатам. Дать определение некоего «бескачественного перевода», «перевода вообще» нельзя, поскольку такого перевода не существует. В дефинициях, требующих от результирующего перевода того или иного качества (передачи исходной информации или исходного сообщения, сохранения инвариантности исходного плана содержания или смысла, функционального соответствия оригиналу, обеспечения коммуникации между разноязычными участниками общения, не владеющими языками друг друга и т.п.), понятие «перевод вообще» имплицируется через понятие «хорошего» перевода: все, что не является «хорошим» переводом, есть «плохой» перевод или даже «неперевод». Именно таким образом любой дефиницией «хорошего» перевода удается охватить и «перевод вообще». Даже если требовать от перевода переделок оригиналов, то и тогда надо указывать требования, которым они должны удовлетворять. Г.М.Стрелковский предлагает под термином «перевод» понимать процесс деятельности переводчика, а полученный в результате этой деятельности текст перевода (письменный или устный) называть «транслятом»... Термин «транслят» вполне приемлем и в некоторых случаях удобнее более пространных выражений типа «результирующий перевод», «переводный текст», «текст перевода». Едва ли, однако, можно «изгнать» из слова «перевод» эти его значения и понимать под ним только процесс перевода («переведение»), К тому же не лишне располагать термином, который охватывал бы как процесс перевода, так и его результат...

...Надо заметить, что в дефинициях перевода в уточнении нуждаются не только его ограничительные признаки, но почти все понятия, привлекаемые для этого уточнения. В лингвистике нет даже сколько-нибудь общепринятого определения языка. Что же касается таких терминов, как «отражение», «деятельность», «информация», «знак», «знаковая система», «код», «содержание», «форма», «сообщение», «текст», «значение», «смысл», «стиль», «инвариантность», «эквивалентность», «функция», «понимание» и т.п. (фигурирующих в дефинициях перевода), то понимаются они далеко не однозначно, их истолкованию посвящаются целые монографии и множество статей, но теоретическое осмысление нами стоящих за этими терминами феноменов еще далеко от желаемой ясности, хотя в нашей практической деятельности они могут представляться нам «достаточно самоочевидными».

Ряд авторов, например, трактует понятие сообщения в газетно-журналистском смысле («информационное сообщение о...»), т.е. как / осведомление («информирование») кого-либо о чем-либо или о ком-либо, в связи с чем такие разновидности текстов, как вопрос, просьба, обращение, приказ, инструкция, рассуждение и т.п., рассматриваются как тексты, не содержащие никаких сообщений, хотя наличие в них некоторой информации («прагматической» и даже «интеллектуальной») отдельными сторонниками такой трактовки понятия «сообщение» не отрицается²¹. Столь узкое понимание сообщения восходит к В.В.Виноградову, который, выделяя функциональные стили по «функциям языка», приписывает функцию общения обиходно-бытовому стилю, функцию сообщения – обиходно-деловому, официально-документальному и научному стилям и функцию воздействия – публицистическому и художественно-беллетристическому стилям²². Хотя сам В.В.Виноградов отмечает «тесное взаимодействие» и даже «смешение» выделяемых им функций и стилей, нередко его тезисы абсолютизируются и делается вывод, что тексты с функцией общения не несут никаких сообщений и не оказывают никакого воздействия, тексты с функцией сообщения никак не участвуют в общении и не оказывают никакого воздействия, а тексты с функцией воздействия не участвуют в общении и не несут никаких сообщений. Нелепость подобных утверждений очевидна, поэтому ряд авторов, приняв в целом схему В.В.Виноградова, вынужден признать, что любой текст соотносится минимум с двумя функциями – функцией общения и функцией сообщения²³. Отмечается также тесное переплетение функций сообщения и воздействия в текстах различной жанрово-стилевой принадлежности, в том числе в научных и художественных текстах²⁴. Но некоторые авторы продолжают возводить функцию воздействия в абсолют. Так, согласно Н.К.Гею, в художественном тексте «словесный ряд несет прежде всего эстетическую функцию, его структура выполняет роль не передатчика информации, заключенной в словах, а подчинена законам художественного целого» и имеется «качественное различие словесного материала, организованного по законам логики и законам эстетической необходимости»²⁵. Если принять концепцию Н.К.Гея, то художественную литературу следует рассматривать как нечто такое, что вообще стоит вне феноменов информации и коммуникации (сущность которой как раз и состоит в передаче и приеме той или иной информации) и не подчиняется никакой логике...

...Нельзя оказать никакого эстетического воздействия, не передав никакой эстетической информации кому-либо, т.е. не осуществив того, что принято называть «актами коммуникации». Поэтому терминологически неудачно деление речи на два «основных типа» - «изобразительный» и «информативный»²⁶ и деление перевода на «информативный» и «художественный»²⁷. Различие между нехудожественной речью и ее переводом и художественной речью и ее переводом заключается не в том, что в нехудожественной речи и ее переводе имеется какая-то информация, а в художественной речи и ее переводе начисто отсутствует всякая информация. Оба типа речи и перевода в равной мере имеют дело с информацией и различаются они ровно настолько, насколько различаются виды информации, с которой они имеют дело. Термины «информативная речь» и «информативный перевод» ассоциируются либо с противопоставлением «безынформационной речи» и «безынформационному переводу», либо с противопоставлением малоинформативной речи и малоинформативному переводу, поскольку термин «информативность» часто употребляется в значении «степень ценности сообщаемой информации» (например, степень ее новизны, оригинальности, нетрафаретности и т.п.)... Поскольку художественная речь не есть нечто неинформационное и некоммуникативное, вполне правомерно выделение сферы художественной коммуникации наряду с другими сферами коммуникации – научной, массовой, бытовой и т.п... Художественный перевод целесообразно противопоставлять лишь нехудожественному переводу.»

Примечания:

¹ Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. M.: Сов. энциклопедия, 1966. С.316.

² Бархударов Л.С. Язык и перевод. Вопросы общей и частной теории перевода. М.: Междунар. отношения, 1975. СП.

³ Ванников Ю.В. К обоснованию общей модели перевода // Теория перевода и научные основы подготовки переводчиков. Материалы Всесоюзной научной конференции. 4.1. M.: МГПИИЯ им. М.Тореза, 1975. С. 18-19.

⁴ Гальперин И.Р. Введение // Большой англо-русский словарь. 4-е изд., испр. с дополнением. T.I. M.: Русс, яз., 1987. С.20.

' Иванов Вяч. Вс, Топоров В.Н. Постановка задачи реконструкции текста и реконструкции знаковой системы // Структурная типология языков. М.: Наука, 1966. С.18.

⁶ Ковальчук B.T. Перевод как особый вид коммуникативной деятельности // Теория перевода и научные основы подготовки переводчиков: Мат-лы Всесоюзной науч. конф-ции. 4.1. М.: МГПИИЯ им. М.Тореза, 1975. С.169.

⁷ Колшанский Г.В. Контекстная семантика. M.: Наука, 1980. С.112.

⁸ Комиссаров В.Н. Лингвистика перевода. М.: Междунар. отношения, 1980. С.37.

⁹ Левый И. Искусство перевода / Пер. с чешского. M.: Прогресс, 1974. С.49.

¹⁰ Лилова А. Введение в общую теорию перевода / Пер. с болг. M.; Высш. шк., 1985. С.32-33.

¹¹ Марчук Ю.Н. Методы моделирования перевода. M.: Наука, 1985. С.38.

¹² Миньяр-Белоручев Р.К. Общая теория перевода и устный перевод. М.: Воениздат, 1980. С.39.

¹³ Попович А. Проблемы художественного перевода / Пер. со словацкого. М.: Высш. шк., 1980. С. 186.

¹⁴ Роганова З.Е. Первод с русского языка на немецкий. М.: Высш. шк., 1971. С.5.

Сыроваткин C.H. Теория перевода в аспекте функциональной лингвосемиотики. Калинин: КГУ, 1978. С.7.

¹⁶ Федоров А.В. Основы общей теории перевода (Лингвистические проблемы). 4-е изд., перераб. доп. М.: Высш. шк., 1983. С.10-11.

¹⁷ Ширяев А.Ф. Картина речевых процессов и перевод // Перевод как лингвистическая проблема. М.: Изд-во МГУ, 1982. С. 12.

¹⁸ Ревзин И.И., Розенцвейг В.Ю. Основы общего и машинного перевода. М.: Высш. шк., 1964. С.56-58.

¹⁹ Мунэн Ж. Теоретические проблемы перевода. Пер. с франц. // Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. М.: Междунар. отношения, 1978. С.36-37. Mounin G. Les problemes theoriques de la traduction. Editions Gallimard, 1980. P.3-4.

²⁰ Комиссаров В.Н. Лингвистика перевода. М: Междунар. отношения, 1980. С. 146-147.

²¹ Киселева Л.А. Вопросы теории речевого воздействия. Л.: Изд-во ЛГУ, 1978. С.40-47; Юганов B. И. Текст и его коммуникативная структура. Калинин: КГУ, 1983. С. 11.

²² Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М.: Изд-во АН СССР 1963. C. 6.

²³ Дерягин В.Я. Беседы о русской стилистике. М.: Знание, 1978. С.77.

²⁴ Чаковская М.С. Текст как сообщение и воздействие (на материале английского языка). М: Высш. шк., 1986.

²⁵ Гей Н.К. Искусство слова. О художественности литературы. М.: Наука, 1967. С.31.

²⁶ Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М.: Наука, 1982. С348-358.

²⁷ Комиссаров В.Н. Лингвистика перевода. М.: Междунар. отношения, 1980. С.120.

Семинар №2: Нормативные аспекты перевода. Переводческая компетентность.

1. Понятие нормы перевода. Понятия адекватного, эквивалентного, точного, буквального и свободного перевода.

2. Роль переводчика в переводе. Моральный кодекс переводчика.

3. Переводческая этика. Переводческая компетенция. Советы, как справиться с волнением.

4. Единица перевода. Условные критерии оценки качества перевода.

Семко С.А. и др. Проблемы общей теории перевода. Таллинн: Валгус, 1988. - С. 69-71:

«...При разработке теории перевода надо исходить не из каких-то аберраций, а опираться на должностные обязанности переводчика и квалификационные требования к нему, зафиксированные в «Квалификационном справочнике должностей служащих» (М.: НИИ труда, 1978. Ч.З. С.30), где, в частности, сказано, что переводчик «выполняет в установленные сроки устные и письменные, полные и сокращенные переводы, обеспечивая при этом точное соответствие переводов лексическому, стилистическому и смысловому содержанию оригиналов, соблюдение установленных требований в отношении научных и технических терминов и определений; осуществляет редактирование переводов; подготавливает аннотации и рефераты иностранной литературы и научно-технической документации; участвует в составлении тематических обзоров по зарубежным материалам; ведет работу по унификации терминов, совершенствованию понятий и определений по тематике переводов по соответствующей отрасли науки, техники или народного хозяйства, учет и систематизацию выполненных переводов, аннотаций, рефератов». Отдельные положения в этом перечне не следует понимать буквально. Очень часто, например, смысловую или стилистическую точность переводов можно обеспечить лишь путем отказа от их лексического соответствия оригиналам. Так, английской команде Arm and away лексически соответствует перевод «Вооружись и прочь!», а по смыслу и стилю - перевод «Корабль к бою и походу изготовить!». Но в основном должностные обязанности переводчика в справочнике определены верно, и они, если не терминологически, то содержательно согласуются с теоретическими изысканиями в этой области. Так, Р.К.Миньяр-Белоручев выделяет следующие функции переводчика: коммуникативную (обеспечение коммуникации между разноязычными коммуникантами посредством передачи исходного сообщения), идеологическую (передачу идеологического компонента исходного сообщения), метаязыковую (ввод в текст перевода дополнительной информации в случае недостаточного информационного запаса его адресата), кумулятивную (увеличение информационного капитала носителей ПЯ, обогащение их культуры за счет ознакомления с культурой носителей ИЯ) и корректировочную (исправление при переводе непреднамеренных промахов и ошибок автора оригинала). Основной функцией переводчика является коммуникативная функция, остальные функции производны от нее и вплетаются в нее в различной степени в зависимости от конкретных обстоятельств²⁸. Иначе говоря, все функции, производные от коммуникативной функции, можно трактовать как ее подфункции. Идеологическую функцию можно рассматривать как разновидность фасцинативной функции (функции воздействия). В приведенном выше официальном перечне должностных обязанностей переводчика сказано, что он должен вести работу по унификации терминов, совершенствованию понятий и определений по тематике переводов. Фактически это означает, что переводчик выполняет еще языкотворческую и лексикографическую функции. В самом деле, переводчик нередко вводит из ИЯ в ПЯ новые лексические единицы (посредством заимствования или калькирования), создает на базе элементов ПЯ новые лексические единицы, отвергает ранее предложенные неудачные варианты перевода тех или иных единиц ИЯ и предлагает свои варианты их переводов, т.е. в известной степени занимается языкотворчеством. Предложенные переводчиком удачные варианты перевода тех или иных единиц ИЯ используются другими переводчиками и лексикографами при составлении двуязычных словарей, а это означает, что переводчик в некоторой степени занимается и лексикографической работой. Языкотворческая функция переводчика в той или иной степени вплетается в его коммуникативную функцию, а лексикографическая функция в конечном счете направлена на ее обслуживание. Право переводчиков научно-технической литературы на улучшение оригиналов в переводе официально подтверждено ЮНЕСКО. Следует иметь в виду, что научные и технические тексты обычно создаются не профессиональными литераторами, а специалистами в разных областях науки и техники, зачастую неискушенными в стилистических и иных тонкостях. Тексты на некоторых языках, например, на английском и французском, к тому же создаются авторами, работающими в разных странах и владеющими этими языками в разной степени. Это дает основания утверждать, что переводы научно-технических текстов могут и должны быть стилистически и логико-грамматически лучше несовершенных оригиналов²⁹... Легко заметить, что выполнение переводчиком корректировочной, языкотворческой и метаязыковой функций имеет целью повышение качества перевода.»

²⁸ Миньяр-Белоручев Р.К. О функциях переводчика // Информационно-коммуникативные аспекты перевода. Горький: Горьков. гос. пед. ин-т им. M.Горького, 1986. С.56-62.

²⁹ Пумпянский А. Л. Введение в практику перевода научной и технической литературы на английский язык. 2-е изд., доп. М.: Наука, 1981. С.308.

Селяев А.В., Сдобников В.В. Задачи переводчика в нестандартной переводческой ситуации // Информационно-коммуникативные аспекты перевода. Ч. II. Н.Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 1998:

...Поздним вечером, после целой серии утомительных и ненужных встреч и не менее утомительных застолий с по-русски обильными возлияниями и закуской, иностранный гость разразился бешеной тирадой и в выражениях при этом не стеснялся. Он кричал, что его заставляют заниматься не тем, для чего он приехал, что ему, художнику, надоели назойливые предложения русских бизнесменов и что ему вообще нехорошо от съеденного и выпитого. Присутствовавший при этом переводчик почувствовал себя крайне неуютно...

Этот печальный случай представляет собой пример нестандартной (экстремальной) переводческой ситуации, которую мы определяем следующим образом: нестандартная (экстремальная) переводческая ситуация – это ситуация межъязыковой коммуникации при посредничестве переводчика, экстремальный характер которой обусловлен субъективными, ситуативными факторами. К таким факторам относятся: а) своеобразные отношения между коммуникантами; б) личностные (этические, культурные, этнические) особенности каждого из коммуникантов; в) эмоциональные состояния коммуникантов в момент общения; г) неофициальный характер общения. От обычной ситуации нестандартная ситуация отличается тем, что субъективные и ситуативные факторы, несущественные или несуществующие в других условиях, приобретают первостепенное значение и не могут не учитываться переводчиком в его работе. В силу этого переводчик вынужден решать особые, специфические задачи, рассмотрению которых и посвящена настоящая статья.

Обращение к подобным вопросам неизбежно относит нас в область прагматики перевода. Но сначала обратимся к схеме речевой коммуникации в представлении Альбрехта Нойберта [1. С. 185]. А.Нойберт, как известно, выделяет четыре компонента акта коммуникации: коммуниканты, формативы (то есть, материальная база языкового кода), отражение (то есть, представления коммуникантов о реальности) и сама объективная реальность. В акте межъязыковвой коммуникации в эту схему входит и переводчик. С прагматической точки зрения переводчик выполняет следующую общую функцию: он «выявляет на основе функциональных доминант исходного текста лежащую в его основе коммуникативную интенцию и, создавая конечный текст, стремится получить соответствующий этой интенции коммуникативный эффект» [2. С. 147]. Это утверждение, в целом не вызывающее сомнений, нуждается в уточнении, если речь идет о ситуации нестандартной. В самом деле, где, как не в подобной ситуации, существует большая опасность ошибиться в определении «функциональных доминант» исходного текста, в понимании коммуникативной интенции его отправителя?

Основная задача переводчика – воссоздать коммуникативный эффект в соответствии с коммуникативной интенцией отправителя исходного сообщения в нестандартной ситуации предполагает модификацию некоторых компонентов акта коммуникации, прежде всего формативов и отражения (представление об объективной реальности). Кроме того, приходится учитывать и особенности самих коммуникантов. Следовательно, задачи переводчика можно определять в зависимости от того, какую стратегию он выбирает по отношению к этим трем компонентам.

Вернемся к нашему примеру. Может показаться, что эмоциональность, столь характерная для речи иностранного гостя, и есть та функциональная доминанта, на которую должен ориентироваться переводчик. Однако не трудно представить, что бы произошло, если бы он передал в своем переводе все особенности речи, в с е ее эмоционально-экспрессивное богатство. Конфликт перерос бы в грандиозный скандал. Так какова же была коммуникативная интенция говорящего? Оскорбить собеседников, унизить их? Отнюдь нет. Аффективность речи иностранца определялась потребностью в эмоциональной разрядке. На самом деле гость имел лишь одну цель: убедить принимающую сторону изменить свое поведение и внести коррективы в программу пребывания. Переводчик сделал то, что должен был сделать: не заостряя внимания на чересчур "смелых" высказываниях иностранца, передал основную мысль "выступления": гость недоволен организацией его пребывания в городе по таким-то причинам. Таким образом был обеспечен нужный коммуникативный эффект, который не сводился к чувству обиды, должному возникнуть у принимающей стороны.

Итак, в отношении к языковому материалу, составляющему текст сообщения, переводчик выполнил вполне конкретную задачу: отфильтровал языковой материал, произвел своеобразное прореживание его, устранив в результате излишнюю эмоциональность. Понятно, что желая избежать обострения конфликта, переводчик мог бы и добавить кое-что от себя. Эту задачу можно назвать задачей фильтрации и адаптации текста (имея в виду адаптацию к конкретной ситуации).

Кто-то может возмутиться: «Как он смел? Кто ему позволил искажать текст?!» И вообще, есть мнение, что переводчик должен быть прагматически нейтрален. Однако следует признать, что такое бывает крайне редко в обстановке непосредственного общения с коммуникантами. В своей работе переводчик имеет дело с живыми людьми, которых – и его вместе с ними, – несмотря на различие языков, объединяет одна и та же реальность. Переводчик сам становится частью коммуникативной системы, у него устанавливаются определенные отношения с каждым из коммуникантов, у него есть собственное представление о ситуации и, более того, у него могут быть свои собственные цели (например, не допустить разрыва между гостем и принимающей организацией) – то, что В.Н.Комиссаров называет прагматической сверхзадачей [3. С.221-222]. Но даже отвлекаясь от прагматической сверхзадачи, которую решает переводчик, можно сказать, что тех факторов, о которых мы говорили выше, вполне достаточно, чтобы он столкнулся со множеством проблем. В приведенном нами примере легко выделяются все четыре фактора. Но даже один из них может коренным образом повлиять на структуру отношений между коммуникантами и переводчиком. Например, если между самими коммуникантами, что называется, не сложились отношения, то по крайней мере у одного из них может появиться потребность в большем сближении с переводчиком (конечно, при условии, что тот – человек понимающий и тактичный). У такого коммуниканта могут сложиться настолько хорошие отношения с переводчиком, что он будет позволять последнему высказываться от его имени в ходе деловых бесед, а иногда и делиться с ним своими, не всегда лестными, мнениями о тех людях, с которыми он встречается. Можно сказать, что переводчик в этом случае выполняет функцию доверенного лица. При этом можно отметить двойственность его положения: с одной стороны, он нейтральный языковой посредник, с другой - равноправный партнер в общении, коллега и даже друг.

Произошел такой случай. Во время застолья иностранный гость прошептал на ухо переводчику, что он думает об одном из присутствовавших. То, что он сказал, переводить нельзя было ни в коем случае. А между тем один их тех, кто так ревниво опекал иностранного гостя, потребовал от переводчика: "Переведите, что он сказал". Не удивительно, что переводчик выдал текст, не имевший ничего общего с тем, что на самом деле сказал его подопечный. В этой нестандартной ситуации доминантной функцией была именно функция доверенного лица. Отказаться от этой роли переводчик не мог и не хотел.

Кроме того, ориентируясь на коммуниканта, принадлежащего к другому миру, переводчик всегда должен помнить, что его подопечный во многом иначе воспринимает окружающую обстановку. Ему, человеку «оттуда», бывает трудно привыкнуть ко многим нашим реалиям, адаптироваться к среде и к людям, преодолеть нервозность, неизбежно возникающую в результате культурного шока в сочетании с напряженной работой (встречи, беседы, банкеты). Сама работа с человеком, который находится в состоянии, близком к эффектному, носит, по сути, экстремальный характер. Это заставляет переводчика решать еще одну задачу – защитную. Но защищает он не себя, а того, кто более других страдает от внешних факторов, то есть своего иностранного подопечного. Например, опять же во время застолий часто возникают ситуации, когда иностранного гостя, который и так уже находится в состоянии прострации, донимают глупыми вопросами и полупьяными разговорами «за жизнь». Безразлично относящийся ко всему переводчик будет старательно переводить все, что говорится. Однако такую тактику вряд ли можно приветствовать. Переводчик ответственный постарается оградить гостя от приставаний, бросив, хотя бы, фразу типа: «Господин такой-то устал, хочет немного отдохнуть и перекусить», и даст иностранному гостю возможность расслабиться и снять эмоциональный стресс.

Ориентируясь на представления одного или нескольких участников акта межъязыковой коммуникации об окружающей действительности, переводчик решает еще одну задачу – корректирующую. Вновь обратимся к нашему самому первому примеру. Возмущение иностранного гостя объяснялось еще и тем, что для него подобные ситуации кажутся дикими, неестественными, а для принимающей организации все это – в порядке вещей. Сторонам трудно было договориться, понять друг друга. Необходимо было объяснить иностранцу некоторые наши реалии, а русским джентльменам – особенности восприятия нашей жизни людьми из другого мира. Эту функцию взял на себя переводчик (а кто же еще?!) и по мере возможности скорректировал представления коммуникантов, объяснив им истинную причину конфликта.

Подведем итоги. Имея в виду общую задачу - воссоздать коммуникативный эффект – переводчик по отношению к языковому материалу выполняет задачу фильтрации и адаптации текста. В отношении к представлениям коммуникантов об окружающей действительности его задача предстает как задача коррекции этих представлений. Ориентируясь на особенности коммуникантов, переводчик выполняет две дополнительные задачи: защитную и доверенного лица. Выполнение этих задач способствует устранению экстремальности из ситуации межъязыкового общения и может осуществляться одновременно. При этом переводчик как посредник оказывается не только языковым посредником, но и посредником в собственном смысле этого слова, посредником в общении, в делах.

В связи с большей открытостью нашего общества нестандартные переводческие ситуации возникают все чаще и чаще. Происходит столкновение двух культур, во многих случаях вызывающее культурный шок. В этих условиях трудно удержаться и не высказать соображение дидактического характера. Проблема подготовки квалифицированного переводчика предстает как проблема не только профессиональная, но и как проблема нравственная, этическая. От личностных качеств переводчика, от его такта, воспитанности, умения разговаривать с людьми, даже от умения вести себя за .столом зависит очень многое; по сути, от этого зависит успех профессиональной деятельности переводчика. Хорош тот переводчик, который не обостряет возникающих конфликтов, а делает все возможное, чтобы сгладить противоречия. Тому будет способствовать успех, кто задачи, определенные нами в настоящей статье, всегда будет считать своими практическими задачами.

Примечания

1. Нойберт А. Прагматические аспекты перевода//Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. М.: Международные отношения, 1978.

2. Швейцер А.Д. Теория перевода: Статус, проблемы, аспекты. М.: Наука, 1988.

3. Комиссаров В.Н. Теория перевода (лингвистические аспекты). М.: Высшая школа, 1990.

Петрова О.В. Что переводить? Как переводить? Зачем переводить? // Информационно-коммуникативные аспекты перевода: Сб. науч. трудов. 4.1. Н.Новгород: НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 1997:

За столом сидят пять человек. "Суп совсем не соленый," – говорит один из гостей. "Слава Богу! А я так расстраивалась!" - восклицает хозяйка. "Ничего подобного, как раз в меру," – одновременно с ней откликается другой гость. "Пожалуйста," – в тот же момент реагирует хозяин, протягивая первому гостю солонку. "Как хорошо! Значит, его можно есть," – не слыша остальных, говорит третий гость.

Что же произошло? Возможно, еще до обеда хозяйка поделилась с первым гостем своими опасениями относительно того, что она пересолила суп. Попробовав этот суп, гость успокаивает ее словами "Суп совсем не соленый", имея в виду "не слишком соленый", "вовсе не пересоленный". Но никто из сидящих за столом этого предварительного разговора не слышал. В результате каждый понимает сказанное по-своему. Хозяин воспринимает эту фразу как косвенную просьбу передать соль. Второй гость расценивает то же самое высказывание не как просьбу, а как критическое замечание, отрицательную оценку и противопоставляет ей оценку положительную – "как раз в меру". И, наконец, третий гость, страдающий заболеванием почек, при котором требуется бессолевая диета, понимает фразу буквально – совсем не соленый, т.е. ие содержащий соли - и воспринимает это как положительную характеристику.

Но, возможно, никакого предварительного разговора у хозяйки с гостем не было. Просто она беспокоилась, не пересолен ли суп, и поэтому так отреагировала. Кто же из сидящих за столом в этом случае правильно понял говорящего? Ведь трудно себе представить, чтобы тот хотел одновременно похвалить суп, поругать его, попросить солонку и заверить больного в безвредности супа! Если только он не ставил перед собой цели провести психологический эксперимент, то он имел в виду что-то одно. И, следовательно, правильно его понял тоже кто-то один. Кто же?

Теперь представим себе, что один из сидящих за столом – переводчик, который должен эту фразу перевести. В таком случае у него должны возникнуть те три вопроса, которые вынесены в заглавие статьи. Что переводить? То, что человек сказал, или то, что он имел в виду? Как переводить? Нужно ли сохранять возможность всех толкований или ограничиться одним, – тем, которое, по мнению переводчика, соответствует намерению говорящего? В первом случае необходимо проанализировать все возможные значения и смыслы и найти возможность совместить их в одном высказывании на переводящем языке, а во втором – быть уверенным, что правильно понял говорящего (но ведь каждый из сидящих за столом уверен в правильности своего толкования!). Очевидно, ответить на эти вопросы можно только после решения третьего – зачем переводить? Причем ответ на этот вопрос не сводится к прагматике перевода. Он зависит еще и от определения места переводчика в ситуации общения.

Широко распространена точка зрения, согласно которой переводчик не входит в число коммуникантов. Объясняют такое отношение к месту переводчика в ситуации двуязычного общения тем, что при нормальных условиях коммуникации он не является адресатом высказываний ни на одном из языков. Переводчик в таком случае рассматривается как машина, некое трансформирующее устройство, передающая среда. Однако в том, по видимому, и заключается одна из основных проблем машинного перевода, что механическая трансформация высказываний (пусть даже лингвистически безупречная – от чего мы пока, увы, далеки) оказывается недостаточной для естественного общения. Тем самым плохой переводчик и отличается от хорошей машины, что он воспринимает целый комплекс внеязыковьгх компонентов ситуации общения, обладает определенными фоновыми знаниями, в том числе и социально-коммуникативными.

Не являясь адресатом, переводчик при этом оказывается получателем (причем – единственным!) оригинального текста и отправителем текста перевода. При всем стремлении к "объективности" перевода он все равно привносит свое понимание ситуации, свою оценку прагматики, свои предпочтения в выборе той или иной формы выражения семантического инварианта.

Общеизвестно, что почти любое высказывание допускает по крайней мере два толкования, что в плане содержания любое высказывание воспринимается говорящим и слушающим по-разному. Даже исключив переводчика из числа коммуникантов, мы не можем исключить его из числа получателей и отправителей сообщений, т.е. из числа говорящих и слушающих. Если при беспереводном общении получатель-адресат сообщения деформирует его один раз, то при общении через перевод эта деформация происходит дважды: сначала получатель-переводчик понимает высказывание по-своему и в соответствии с этим строит свое высказывание, а затем получатель-адресат деформирует это уже деформированное сообщение еще раз.

Вообще языковое общение подобно игре в разноцветный мяч. Говорящий держит мяч красной стороной к себе и зеленой – к слушающему. Он видит красный мяч и бросает его слушающему, который при этом видит зеленый мяч. Слушающий, видящий лишь зеленую сторону, скорее всего воспримет ее как суть высказывания. И только потом, если он склонен к анализу, он перевернет мяч и задумается: так что же хотел передать ему говорящий – красное или зеленое?

Когда же в "игру" включается переводчик, ситуация многократно усложняется. Перехватив брошенный слушающему мяч, переводчик должен понять смысл сообщения. Возможны два варианта. Первый – говорящий видел только красную сторону, он не знал о существовании зеленой и был уверен, что слушающий тоже увидит красную. Тогда, решает переводчик, мяч нужно перевернуть так, чтобы он летел красной стороной к слушающему. Второй вариант – говорящий знал, что мяч разноцветный, он специально повернул его зеленой стороной к слушающему. Тогда мяч нужно бросить так же, как он летел. Но как выяснить намерение говорящего? И, не найдя ответа на этот вопрос, переводчик берет на себя смелость решить его, исходя из своей интуиции, своего понимания ситуации, или же идет на компромисс – поворачивает мяч на девяносто градусов, т.е. так, чтобы слушающий увидел и красную, и зеленую половины, давая ему, таким образом, максимум информации.

Эти три ситуации – послать мяч так, как он летел; перевернуть его противоположной стороной; повернуть его на девяносто градусов – и представляют собой три возможных решения вопроса "зачем переводить?". Первый ответ – дать возможность коммуникантам самим решать свои проблемы, как если бы они общались на одном языке. Второй – помочь им по мере сил в установлении взаимопонимания, помочь избежать коммуникативных неудач. Третий – независимо от намерений говорящего постараться дать слушающему наиболее полное представление обо всех возможных смыслах и значениях, обо всех допустимых толкованиях текста на исходном языке, которых он сам при одноязычном общении мог бы и не заметить.

Ответ на вопрос "зачем переводить?" определяет стратегию перевода, и каждый из трех подходов имеет свои плюсы и минусы. Так, первый (казалось бы – идеальный) предполагает полное исключение личности переводчика из ситуации общения. Однако это прежде всего грозит опасностью буквализма, недостатки которого общеизвестны. Кроме того, подход этот в ряде случаев просто нереален, практически неосуществим. Достаточно обратиться к разговору о пересоленном или непересоленном супе. Переведенная на английский язык фраза "суп совсем не соленый" не будет допускать тех различных толкований, которые возможны по-русски. Как бы мы не перевели ее

- "the soup is quite (completely, absolutely) unsalted", "the soup is not salted (at all)",

- она не сможет вызвать вздоха облегчения у хозяйки, так как совершенно недвусмысленно будет указывать на полное отсутствие соли в супе. Таким образом, "устранившись" из ситуации общения, переводчик не. просто дал коммуникантам возможность выяснять возможные недоразумения, но и создал новое, неразрешимое без знания обоих языков, т.е. такое, которое без его участия возникнуть не могло.

Опасности и трудности второго подхода очевидны – кроме весьма непринужденных ситуаций устного общения, когда переводчик может задавать коммуникантам уточняющие вопросы, выявление намерений говорящего оказывается задачей не просто сложной, но в ряде случаев и невыполнимой. Даже в такой простой ситуации, как разговор о супе, намерения говорящего приходится выяснять по крайней мере на двух уровнях. Во-первых, нужно знать, хотел ли он действительно высказать свое мнение о супе (неважно, искренне или нет) или же он произнес такую многозначную фразу с тем, чтобы посмотреть, кто из присутствующих как его поймет (своего рода психолингвистический эксперимент). В первом случае нужно переходить на следующий уровень анализа и выяснять, что именно он хотел сказать о супе – что он не пересолен или что он недосолен (вовсе не посолен). В реальной ситуации общения подсказкой может служить тон, выражение лица, устремленный на солонку взгляд и др. Но при определенных условиях – сдержанность говорящего, ровный тон, отсутствие на столе солонки и т.д. – таких подсказок может и не быть.

Во втором же случае возникает проблема иного рода. Как уже было сказано, дословный перевод этой фразы на английский язык полностью снимает многозначность. Таким образом, она перестает быть пригодной для эксперимента. Значит, нужно создавать другое высказывание, столь же ситуативно обусловленное и столь же многозначное. Вполне понятно, что это связано с целым рядом трудностей. В рассматриваемом примере в какой-то степени задача может быть решена на стилистическом уровне: "I don't think there is too much salt in the soup" будет понято хозяйкой буквально, как утверждение, что суп не пересолен, а остальные могут воспринять это как литоту, как вежливую форму замечания о том, что суп недосолен. Правда, весьма трудно представить себе возможность понять это как сообщение о полном отсутствии соли в супе. Однако во многих случаях даже такое частичное решение проблемы оказывается невозможным, и переводчик вынужден прибегать к компенсации, что создает новую трудность – перевод реакций собеседников (ведь говорящий ждет реакции на утверждение о том, что суп несоленый). Но такова уж участь переводчика.

Третий подход – стремление показать слушающему все потенциальные значения высказывания, привлечь его внимание к возможности различных толкований – в большинстве случаев приводит к созданию текста, заведомо отличающегося от авторского, в том числе и по замыслу.

Какой бы стороной автор не бросил мяч, он имел в виду либо красную, либо зеленую, но никак не обе одновременно (иначе он сам бы повернул мяч так, чтобы и он, и слушающий видели одну и ту же картину – половина мяча красная, половина – зеленая). Исключение составляют художественные тексты, авторы которых сознательно стремятся к множественности толкований их произведений либо обыгрывают языковую форму (например, Дж.Джойс). Во всех же остальных случаях такой подход только затрудняет общение, тем более, что для выбора одного из предложенных ему значений слушающему часто недостаточно только текстовой информации. Ему нужны еще фоновые знания носителя исходного языка, которых у него нет. Если носители русского языка легко поймут причину возникшего за столом недоразумения, то при переводе на английский язык потребуется специально объяснять, что говорящий произнес фразу, которая может быть по-разному понята слушателями в зависимости от их личного отношения к обсуждаемому вопросу, предварительного его обсуждения и т.д. Могла ли вся эта информация рассматриваться как коммуникативно-значимая человеком, который просто сказал, что суп не соленый? Ведь даже если он проводил психолингвистический эксперимент, в его задачу не входило сознательно привлекать внимание слушающих к многозначности высказывания. Таким образом, за исключением уже упомянутых видов художественных произведений, "поворот мяча на девяносто градусов" хотя и снимает с переводчика ответственность за толкование текста, создает при этом целый ряд чисто языковых проблем, а главное – заведомо искажает прагматику высказывания.

Итак, эффект "отсутствия" переводчика, превращения его в идеально прозрачное стекло между коммуникантами на самом деле достижим только при условии очень активного участия переводчика в ситуации общения. Его попытки уклониться от необходимости анализировать намерения говорящего и "просто переводить" (а к этому, по сути дела, сводятся первая и третья из рассматриваемых моделей) приводят к заведомому нарушению естественного хода общения – как устного, так и письменного. При всех сложностях, связанных с выявлением коммуникативного намерения говорящего, только этот путь позволяет применить к общению через перевод известное высказывание насчет парадокса общения, который в том и состоит, что можно высказаться на языке и тем не менее быть понятым. В любом другом случае переводчик уподобляется компьютеру, о котором американские программисты сложили такое четверостишие:

I really hate this damned machine,

I wish that they would sell it.

It never does just what I mean,

But only what I tell it. Для читателей, не владеющих английским языком, рискну перевести его, предварительно проанализировав свои собственные коммуникативные намерения как автора статьи и поэтому ограничившись далеким от совершенства вариантом, отмеченным личным опытом общения с ЭВМ:

Как мне машина надоела! –

Ведь выполняет, хоть убей,

Не то, что я в виду имела,

А то, что я сказала ей!

Комиссаров В.Н. Лингвистическое переводоведение в России. М.: ЭТС, 2002. - С. 15, 47-48, 92-93:

...Обратясь к проблеме «единицы перевода», которая, казалось бы, тоже связана с какими-то устойчивыми отношениями между единицами двух языков, как и переводческие соответствия, Я.И.Рецкер отрицает возможность и целесообразность выделения подобной единицы, по крайней мере, для письменного перевода. Он указывает, что в процессе письменного перевода единицей перевода может быть и слово, и словосочетание, и синтагма, и целое предложение. Определения этого понятия не приводится, но из рассуждений автора можно сделать вывод, что под единицей перевода он понимает единицу оригинала, достаточную для того, чтобы выбрать необходимый вариант перевода. Я.И.Рецкер убедительно показывает, что для принятия правильного решения переводчику может потребоваться не только целый текст, но и «затекстовая» ситуация. Как известно, в работах других переводоведов предлагались иные способы выделения единицы перевода, но целесообразность использования этого понятия в теории и практике перевода остается дискуссионной...

... И.И.Ревзин и В.Ю.Розенцвейг предлагают свое определение понятия «единица перевода». Они полагают, что выделение единиц перевода является одной из основных задач этапа анализа при переводе. Понимание текста оригинала переводчиком заключается в том, что он устанавливает соответствие между некоторыми отрезками текста и элементами языка-посредника, а также синтаксические отношения между этими отрезками. Такие отрезки и предлагается называть единицами перевода. Поскольку при сопоставлении с языком-посредником выделяются смысловые единицы, из которых состоит ИЯ, и язык-посредник отражает соотношение единиц ИЯ и ПЯ, то развернутое определение единицы перевода принимает следующий вид: «Единицей перевода называется минимальный отрезок текста ИЯ, соответствующий такому набору элементарных смыслов в языке-посреднике, который может быть поставлен в свою очередь в соответствие с некоторым отрезком текста ПЯ». Таким образом, единицей перевода может быть и слово, и группа слов, и отдельная морфема (например, выражающая значение модальности). Представление текста в виде последовательности единиц предлагается именовать сегментацией текста ИЯ...

...Теоретический интерес представляет рассмотрение Л.С.Бархударовым проблемы единицы перевода, под которой он предлагает понимать такую единицу в исходном тексте, которой может быть подыскано соответствие в тексте перевода, но составные части которой по отдельности не имеют таких соответствий. Л.С.Бархударов считает, что единицей перевода может быть единица любого языкового уровня. Соответственно перевод может осуществляться на уровне фонем, морфем, слов, словосочетаний, предложений, текста. Перевод на уровне фонем осуществляется при использовании приема переводческой транскрипции (speaker – спикер). При этом Л.С.Бархударов оговаривается, что речь идет лишь о том, что каждой фонеме английского слова соответствует одна фонема русского слова, а не о деятельности переводчика, для которого эквивалентность фактически устанавливается на уровне слов. То же самое относится и к другим уровням: перевод "backbencher" как «заднескамеечник» рассматривается как перевод на уровне морфем, a "The House of Commons" как «Палата общин» – на уровне слов, хотя для переводчика в первом случае единицей перевода оказывается слово, а во втором – словосочетание. В качестве примера перевода на уровне текста приводится перевод Маршака 49-го сонета Шекспира, где ни одно предложение русского текста, взятое изолированно, не может считаться эквивалентным по значению предложениям английского оригинала. Отмечаемое Л.С.Бархударовым расхождение между предлагаемой процедурой выделения единиц перевода и единицами, которыми реально оперирует переводчик, не может не снижать эвристическую значимость всей концепции...

Семинар №3: Теория закономерных соответствий и перевод. Роль контекста и внеязыковой ситуации в переводе.