Элегизм

Элегический модус художественности вместе с идиллическим являются плодами эстетического освоения внутренней обособленности частного бытия (нередко в этом смысле употребляют излишне расплывчатый термин «лиризм»). Однако элегизм чужд идиллическому снятию этой обособленности. Элегическое «я» есть цепь мимолетных, самоценных своей невоспроизводимостью состояний внутренней жизни (россыпь таких состояний замещает в рассказе И.Бунина «Исход» неопределимого центрального

героя); оно уже любой своей событийной границы, остающейся в прошлом и тем самым принадлежащей не «мне», а всеобщему бытию других в его неизбывности. Элегический катарсис есть «чувство живой грусти об исчезнувшем» (эпилог «Дворянского гнезда» Тургенева), в котором «я» переживает свою выключенность из дальнейшего течения жизни, что представляет собой антиидиллическое мироотношение.

Формула элегического модуса художественности — недостаточность внутренней заданности бытия («я») относительно его внешней данности (событийной границы).

Драматизм

Вопреки как элегическому «все проходит», так и идиллическому «все пребывает», драматизация (которую в качестве типа эстетического завершения категорически не следует смешивать с принадлежностью к драматургии) исходит из того, что «ничто не проходит бесследно и что каждый малейший шаг наш имеет значение для настоящей и будущей жизни» (так утверждает герой чеховской повести «Моя жизнь»). Однако при драматическом модусе художественности участие личности в жизнесложении принципиально затруднено противоречием между внутренней свободой самоопределения и внешней (событийной) несвободой самопроявления.

Формула драматического модуса художественности — избыточность внутренней заданности бытия («я») относительно его внешней данности (событийной границы).

Ирония

Обычно в произведениях, проникнутых драматизмом, жизнь вовсе не берет под крыло, а напротив — обжигает и обламывает героя. Но этим определяется лишь степень напряженности сюжета. Сам же организующий эту напряженность способ присутствия в мире состоит в беспрецедентности «личной тайны» и принципиальной неутолимости жажды полного овнешнения (самореализации) «я» в бытии «других».

В организации художественного текста ведущая роль принадлежит двум риторическим стратегиям высказывания: патетике и иронии.

Ироническое высказывание есть притворное приятие чужого пафоса, а на деле его дискредитация как ложного. Героике и идиллике ирония чужда в принципе. Однако все прочие модусы художественности в той или иной мере ее используют (в сочетании с патетикой).

Иронический модус художественности состоит в радикальном размежевании я-для-себя от я-для-другого (в чем, собственно говоря, и состоит особого рода «притворство»). В отличие от «соборной» карнавальности комизма иронический смех, будучи позицией уединенного сознания, осуществляет субъективную карнавализацию событийных границ жизни. В качестве особого эстетического отношения к миру ирония есть «как бы карнавал, переживаемый в одиночку с острым осознанием этой своей отъединенности». Принципиальное отличие иронии от сентиментальности и драматизма состоит во внутренней непричастности иронического «я» внешнему бытию, превращаемому ироником в инертный материал собственного самоутверждения