Риторика

В I — II вв. н. э. риторика сделала большие успехи и оказывала эомное влияние и на философию, и на историографию, и на итературу. Триумф искусства красноречия выразился и в назна-&нии Веспасианом пенсий учителям риторики в Риме. На смену |стным преподавателям пришли учителя публичных школ, полу-Ввшие жалованье от государства. Первым из них был известный итор Марк Фабий Квинтилиан, написавший большой трактат Воспитание оратора» в 12 книгах. По мнению Квинтилиана, DTopoe тогда разделяли многие, искусство красноречия следовало рактовать широко, не сводить его к обучению только риторике,

сделать частью программы всестороннего философского воспи-ания и образования; в этом представлении об идеальном ораторе вк гармонической и глубоко образованной личности слышны гзвуки идей Цицерона, выраженных им в трактате «Об ораторе», (арактерным было суждение греческого ритора II в. н. э. Элия Аристида: благодаря риторике можно достичь четырех главных обродетелей — рассудительности, умеренности, мужества и спра-едливости. Выдающихся ораторов чтили императоры и отдельные зрода: воздавали им пышные почести, ставили их статуи в биб-яотеках, выплачивали им денежные премии и пенсии или даже, ак преемника древних софистов Полемона, освобождали от платы

проезд по морю и по суше.

Сами темы речей по-прежнему были далеки от жизни: орато-

выступали, говоря о давно минувших исторических событиях, ни вообще избирали темы отвлеченные или вымышленные. Со-гязания в красноречии напоминали театр, и блеснуть неожидан-эй конструкцией фразы, редким словом или выражением, ори-инальным доводом значило вызвать у слушателей такой же вос-орг и одобрение, какие выпадали на долю популярным мимичес- актерам. Немало авторов насмехались тогда над тщеслави-напыщенностью и многословием ораторов. Подражая гречес-ям софистам V в. до н. э., продолжая их традиции, многие гре-:кие риторы сами начали называть себя софистами. Расцвет рвторой софистики» приходится на II в. н. э., когда блистали та­не прославленные в то время ораторы, как Полемон, Герод Ат-тик, Фаворин из Арелата, Элий Аристид. Звучали речи — от вь> копарных, торжественных похвал отдельным городам и гимно честь богов до шутливых пародий на речи великих афинских с торов V—IV вв. до н. э. (пример — написанное от имени Дем фена заверение в том, что он не брал взяток).

К деятелям «второй софистики» принадлежал также ри и философ, а затем язвительный сатирик, высмеивавший и ри -ров, и философов, Лукиан из сирийского городка Самосата. I i недаром называют «Вольтером античности». В комических и са> рических диалогах, написанных, как и подобало софисту II в. н. изящным и чистым аттическим диалектом, Лукиан обличает с\ верия и религиозное шарлатанство, насмехается над философ ми всех известных в античном мире школ и даже олимпийс* богов изображает без всякого почтения, как простых обывател подверженных мелким страстям и предрассудкам. В лице эт* скептика и рационалиста античная культура обрела своего ирон; ного ценителя и беспощадно насмешливого критика. Ничто не рылось от его иронического взгляда: ни традиционная релш Зевса, ни новейшие мистические учения, ни еще совсем юное хр. тианство. Но и Лукиан, особенно в молодости, не чужд был.обь ного тщеславия софиста-ритора: как и те, над кем он впоследсть издевался, он выбирал для торжественных панегириков неож данные, парадоксальные темы, становившиеся для автора сат-целью. Именно Лукиану принадлежит «Похвала мухе», столь характерная для риторики II в. н. э., как и написанные высок стилем похвальные речи Элия Аристида греческим городам и 1 му.

С богатой, плодотворно развивавшейся, представленной mi гими громкими в то время именами греческой риторикой римск конечно же, соперничать не могла. Здесь тон задавал Квин. лиан, ревностно отстаивавший традиции ораторской прозы Ци; рона. Многим обязанный греческой теории красноречия, он, од! ко, в «Воспитании оратора» предостерегает от «сладких по[ ков», которые находит в стиле современной ему риторики. Пре, стережение вполне уместное, ведь и в Риме появлялись едш мышленники и подражатели греческих софистов. Страстному \ лечению греческих риторов древней аттической литературой < ответствовал в Риме возросший интерес к архаической латинск словесности. Так, император Адриан и его литературно-филосо ское окружение предпочитали Энния Вергилию, а Катона Ста шею Цицерону. Типичным «архаистом» был Марк Корнел Фронтон, уроженец римской провинции Африка, ритор, учите Марка Аврелия. Как и многие образованные римляне того врер. ни, он был эллинофилом, дружил с уже упоминавшимся грече ким софистом, оратором и очень богатым человеком Герод! Аттиком и сам писал и по-латыни, и по-гречески, причем в ев их греческих сочинениях он — аттицист, а в латинских — приве женец римской архаики. Лукиан написал похвалу мухе — Фро тон оставил панегирики дыму, земному праху и даже лени. ИСТОРИОГРАФИЯ

Писать историю с независимых, объективных позиций стало при первых римских императорах делом весьма небезопас-IM. Пример историка Кремуция Корда, который за восхваление Рследних защитников республики —- Брута и Кассия заплатил тужденным самоубийством и сочинение которого было при кберии публично сожжено, подействовал устрашающе. Дабы ."жать репрессий, следовало или писать историю в официоз­ам духе, прославляя династию Юлиев-Клавдиев, как это делал кллей ГТагеркул, или же, уклонившись от рассказа о совре-|нных автору событиях, обратиться мыслью ко временам как )жно более отдаленным ■— так поступил, в частности, Квинт урций Руф, трудясь над книгой «О деяниях Александра Вели-Ц'о». Можно было, наконец, заняться собиранием заниматель-iix исторических анекдотов — по этому пути пошел Валерий 1ксим, написавший «Девять книг достопамятных деяний и |речений».

Только когда эпоха «дурных цезарей» миновала, после убийст-Домициана, стряхнул с себя вынужденное молчание самый вдающийся из историков того времени Публий Корнелий Та­ит. Не принадлежа к сенаторской знати по рождению, он явился, цнако, выразителем ее оппозиционных настроений, ее пессимиз-Республика невосстановима, установление принципата было Сторически неизбежным, но императорская власть и свобода аждан, принцепс и сенат оказались при династии Юлиев-Клав-«ев трагически несовместимы, и эту гра(едию общества, в кото-Ш он вырос, Тацит и изображает в своих книгах «Истории» «Анналах». Пользуясь свободой, обретенной, как ему кажется, Dene падения жестокого тирана Домициана, историк хочет опи-ать в назидание и предостережение потомкам недавнее бес-лавное прошлое, его позор и преступления. Вместе с тем он Прославляет тех немногих отважных и достойных граждан, осо-гнно из рядов сенатской оппозиции, кчо решился в мрачную Тиберия, 'Калигулы или Нерона бросить вызов деспотиз-иу, произволу и всеобщей деморализации.

Пессимизм Тацита в отношении современного ему общества |иден и в том, как он описывает порядки и нравы других наро­дов. В своем географическом и этнографическом очерке «Гер-лания» он не раз с похвалой отзывается о природной чистоте Человеческих отношений у германцев, о первобытной суровости их эычаев, создавая некий идеализированный контробраз изнежен­ного, распущенного, вырождающегося и порабощенного дурными правителями римского общества. Горизонт Тацита как историка ^эима ограничен рамками императорского двора, сената, верхушки »рмии — о жизни низших слоев населения столицы, о положении провинциях мы из его сочинений узнаем очень мало. Но лите­ратурный талант историка, его глубокий и тонкий психологизм, умение передать потаенные и противоречивые душевные движения историчесских персонажей, искусная драматизация событий, Mi кость суждений делают Тацита едва ли не лучшим из римск i историков. Портреты императоров, придворных льстецов, интри; нов, оппозиционеров написаны с такой необыкновенной сил i выразительности, что даже в Новое время историки не всегда бы и способны освободиться от тяготеющей над их сознанием влас ш образов, созданных Тацитом.

Куда более скромное место в римской историографии ко/; ца I — начала II в. н. э. занимает творчество Гая Светония Тра квилла, секретаря Адриана. Имея доступ к императорским арх вам, он составил жизнеописания первых 12 императоров, с средоточие внимание прежде всего на скандальной хронике правления. Светоний собрал и расположил в соответствии избранной им стройной риторической схемой множество анекдот ческих рассказов об общественной и частной жизни принцепс< об их характере и увлечениях, о достоинствах и — еще чаще пороках. Не будучи плодом глубокой и проницательной истор ческой мысли, как сочинения Тацита, «Жизнь двенадцати ц зарей» Светония остается в то же время ценнейшим источник* i сведений о Римской империи в эпоху Юлиев-Клавдиев и Фл виев. Значительно меньшей ценностью обладает краткий уче ник римской истории, написанный ритором Луцием Анне< Флором, другом императора Адриана, но на протяжении все средневековья этот труд охотно читали и любили за красочное и цветистость слога, риторические эффекты.

Для эпохи, когда культурное развитие Греции и Рима прот кало в столь тесной взаимосвязи и взаимном переплетении, ос бенно характерно было биографическое творчество Плутару В его «Сравнительных жизнеописаниях», пронизанных морализ торскими тенденциями, выступают парами, параллельно, 46 знам нитых греков и римлян. Разбирая и сопоставляя между соб* личности и деяния Ликурга и Нумы Помпилия или Фемисток. и Камилла, или Аристида и Катона Младшего, вкладывая в э весь свой выдающийся риторический, литературный талан Плутарх снискал себе огромную популярность не только у обо! народов, к которым обращался, — греков и римлян, но и у ва позднейших поколений в разных странах Европы. «Сравнительш жизнеописания» навсегда отодвинули в тень построенную по ton же принципу параллелизма, но сухую и гораздо менее увлекател ную компиляцию Корнелия Непота «О знаменитых мужах».

Другим образованным греком, посвятившим себя изучени римской истории, был во II в. н. э. Аппиан из Александрии. Е; написанная по-гречески «Римская история» построена необычн не по хронологическому, а по топографическому принципу. Ее; отдельные книги: кельтская (повествующая об истории Галлии /> ее завоевания римлянами), иберийская, сицилийская, македонски и т. д., каждая из которых посвящена истории той или иной част империи. Особенно интересны книги XIII—XVII, описывают» гражданские войны в Риме I в. до н. э., причем от внимательно; 1гляда греческого историка, занимавшего должности в империи и >рошо знавшего римскую жизнь, не укрылась и глубокая соци-льная подоплека гражданских войн: он показывает, как отража-. в политической борьбе стремления к переделу земельных падений.