В салоне московского троллейбуса. 30-е гг.

смысле слова камня на камне из всех подлых законов о неравно­правии женщины, о стеснениях развода, о гнусных формально­стях, его обставляющих, о непризнании внебрачных детей, о розыске их отцов». Обучение мальчиков и девочек в школах ста­ло совместным.

Вообще «бытовые свободы» в первые годы после Октября определённо расширились. В рабочих клубах спорили о «новом быте» советского человека, о «свободной любви». На место преж­них религиозных обрядов приходили новые обычаи. Например, вместо крестин появились «октябрины».

Многие родители дали волю своей фантазии в выборе имён для детей. К концу 20-х гг. около трети новорождённых получа­ли необычные «революционные» имена: Бунтарь, Декабрист, Коммуна, Пятилетка, Свобода, Стяг, Тракторина. Появились и сложные составные имена: Догнат-Перегнат («догнать и пере­гнать»), Рина (революция, интернационал), Роблен («рождён быть ленинцем»).

Настоящая революция происходила и в искусстве. Многие считали, что новой эпохе должно отвечать совершенно новое искусство. В порыве воодушевления пролетарский поэт Влади­мир Кириллов призывал:

Во имя нашего завтра —

Сожжём Рафаэля,

Разрушим музеи,

Растопчем искусства цветы!

В журнале «Леф» («Левый фронт искусств») летом 1923 г. рассказывалось: «Маяковский производит чистку поэтов. Под ог­лушительный рокот одобрения летят насмарку бальмонты, брюсовы, ахматовы — весь заплесневевший российский Парнас. И под тот же гул восторга поверяют и зачисляют в поэты истинно революционных мастеров слова — Асеева, Кручёных и других. И лишь жалобными голосками попискивают случайно забредшие сюда литературные белогвардейцы, которые всё ещё пыжатся от­стоять свой старый литературный строй во главе с абсолютным монархом А. С. Пушкиным».

ЖИЗНЬ ВЫСШИХ СЛОЁВ ОБЩЕСТВА

Уже в годы гражданской войны советские руководители позво­ляли себе некоторые послабления, недоступные большинству населения.

Лев Троцкий вспоминал: «Неправда, будто в те годы в Крем­ле утопали в роскоши, как утверждала белая печать. Жили на са­мом деле очень скромно. Однако привилегии уже отлагались и автоматически накоплялись». Он описывал такой характерный случай: «В 1919 году я случайно узнал, что в кооперативе Совнар­кома имеется кавказское вино, и предложил изъять его, так как торговля спиртными напитками была в то время запрещена. ,До-

472

Рисунок из журнала «Красный перец». 1923 г.

ползёт слух до фронта, что в Кремле пируют, — говорил я Лени­ну, — опасаюсь дурных последствий".

Третьим при беседе был Сталин. „Как же мы, кавказцы, — ска­зал он с раздражением, — можем без вина?"

„Вот видите, — подхватил шутливо Ленин, — грузинам без вина никак нельзя!" Я капитулировал без боя».

Для местных руководителей льготы часто становились во­просом жизни и смерти. Они стеснялись пойти на «чёрный ры­нок», как это делали беспартийные, а на один паёк прожить было невозможно.

Дмитрий Фурманов отмечал в своём дневнике осенью 1918 г.: «Питаться совершенно нечем. Может быть, нас переведут