3. Сэмюель Беккет (1906-1989): «Попытка вознести человека над его существованием»..... [тезисы главы]

Сэмюэль Беккет родился в Ирландии. Там же получил образование в Дублинском Тринити Колледже, где специализировался по литературам Франции и Италии. С 1927г. он изучал современные языки, что позволило ему преподавать французский в Дублине, читать лекции по английской литературе в Париже (в Эколь Нормаль), делать переводы с итальянского, писать свои произведения на трех европейских языках. С 1937г. он в основном жил в Париже.

Литературную деятельность Беккет начал со стихов и рассказов на английском языке. Первый роман «Мерфи» (Murphy) также был написан на английском. В дальнейшем его романы и пьесы создавались как на английском, так и на французском и немецком языках. К драматургии писатель обратился сравнительно поздно, уже имея достаточно богатый опыт поэта, прозаика, эссеиста. Первую пьесу он написал в 1947 году. Известность пришла к нему с выходом в свет драмы «В ожидании Годо» (En attendant Godot. Waiting for Godot), которая была опубликована в 1951г. и поставлена в Париже в 1952-53г.г., а в Лондоне – в 1955г. Беккет написал два текста – французский и английский. Позднее появились другие пьесы: «Конец игры» (Fin de partie), «Счастливые деньки» (Oh, les beaux jours), Последняя лента Крэппа» (La Dernière Bande), «Только не я», «Катастрофа» и др. За свою жизнь Беккет удостоился многих наград (среди них орден и медаль за деятельность в рядах Сопротивления в годы войны), литературных премий, главной из которых стала Нобелевская премия (1969г.).

В отличие от Эжена Ионеско Беккет не очень любил комментировать свои произведения, теоретизировать по поводу создаваемого им театра. Но о нем существует обширная искусствоведческая литература, предлагающая самые различные интерпретации его произведений – фрейдистскую, христианскую, экзистенциалистскую и пр. Классикой авангардистского театра стала пьеса, принесшая ему особую известность - «В ожидании Годо».

«В ожидании Годо».

Появление этой пьесы в парижском театре в начале 50-х г.г. было подобно взрыву бомбы. На сцене в течение всего драматургического времени на фоне проселочной дороги и засохшего дерева пребывают двое бродяг, весьма странных и малопривлекательных (их имена: Эстрагон и Владимир). Они ведут долгие разговоры, в которых мелкие, несущественные, поверхностные замечания переплетаются с размышлениями философского характера и серьезными вопросами, обращенными в глубинные сферы бытия. Похоже, все их существование сводится к элементарному поддержанию в себе жизненного тонуса – что находит отражение в незатейливой пище и убогой одежде – и, главное, к ожиданию некоего Годо. Дважды «беседы» этих нелепых существ прерываются фарсовым вторжением на сцену не менее одиозных персонажей, находящихся в сложных взаимоотношениях (это Лакки и Поццо). Их роли (хозяин-слуга) кардинальным образом меняются при втором появлении, однако сам характер их общения остается абсурдным.

Ничего значительного (и даже незначительного) в пьесе не происходит. Неведомый Годо так и не появляется. Зато у зрителя (читателя) возникает тягостное ощущение оттого, что человек предстает в этом произведении жалким, беспомощным, ничтожным, не готовым к осмысленному действию, не способным к подлинному контакту с другими людьми, - напротив, лишь усугубляющим их страдания. Последнее проявляется во взаимоотношениях как Владимира и Эстрагона, так и Лакки и Поццо.

Четыре персонажа драмы не похожи по своим характерам и поведенческим особенностям. Кроме того, их имена свидетельствуют о принадлежности к различным национальностям (Эстрагон – имя, скорее, французское, Владимир – русское, Лакки – английское, Поццо – итальянское). Они являются, таким образом, условными фигурами, воплощающими человечество, находящееся на краю гибели, в процессе необратимой деградации.

В то же время в определенные моменты названные персонажи проявляют способность к самоанализу, все-таки пытаются понять, чего они ждут от Годо, от самой жизни. Они вспоминают время, когда «были порядочными людьми», понимают, что сами «разбазарили свои права», даже вспоминают Священное писание. Во втором акте Владимир размышляет о назначении человека и приходит к выводу, что он с Эстрагоном этому назначению не соответствуют.

Думается, что Сэмюэль Беккет как автор рассматриваемой нами трагикомедии приводит нас к следующему выводу: человек сам предпочитает блуждание во тьме - неясное ожидание спасения со стороны - активному поиску выхода, осознанному действию, творчеству. Ожидание Годо – замена подлинной жизни, оправдание пассивности и лени, бесплодного существования человека. Владимир и Эстрагон не собираются ничего менять: они еще не раз придут на эту проселочную пустынную дорогу к сухому дереву опять с тем, чтобы по-прежнему ждать непонятно чего...

Пьеса строится на явном несоответствии поведения ее персонажей традиционным гуманистическим представлениям о человеке. Это несоответствие обретает здесь остросатирическое воплощение: компенсацией духовной неподвижности, безволия действующих лиц драмы становятся суетливые жесты, бессмысленное передвижение по сцене, фактически – клоунада. Беккетовские «герои» играют в жизнь и заглушают этой игрой приходящие к ним время от времени интеллектуальные и душевные озарения.

Сам автор отказывался анализировать свою пьесу и на вопрос «Кто такой Годо?» обычно отвечал: «Если бы я знал, объяснил это в пьесе». В то же время в интервью и письмах он отмечал, что для него творчество – это возможность отразить «смятение», «отчаяние» и «импотенцию» человечества. Слово «импотенция» было для драматурга, пожалуй, наиболее значимым: оно имело в его произведениях универсальный смысл и означало, очевидно, бессилие человека перед жизнью. Полагаю, что именно об этом рассматриваемая нами драма.

С. Беккет представляется нам мрачно настроенным автором, однако в одном из своих писем (1978 года) он отмежевывался от крайнего пессимизма, заявляя следующее: «Если пессимизм – это признание победы зла над добром, то меня нельзя назвать пессимистом». Думается, что он был, скорее, релятивистом, нежели мизантропом. Он признавался, что любой человеческий опыт есть опыт незнания, неведения, но отказывался от абсолютного фатализма. «Ключевое слово моих пьес – «возможно», - заявил Беккет в 1961 году. Следует учесть и его высказывание из эссе о Прусте: «Будущее кажется нам чем-то заготовленным впрок для нас, а не в нас самих».²⁷ Нельзя не вспомнить и еще одно замечание драматурга: «Единственный шанс для обновления заключается в том, чтобы открыть глаза и увидеть беспорядок».²⁸

Так же как и Эжен Ионеско, С. Беккет размышляет о нравственной ответственности человека за выбор своего жизненного пути. Недаром Нобелевская премия была ему вручена «за произведения, которые в новых формах романа и драмы возносят человека над его существованием».

СПИСОК РЕКОМЕНДУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ