9. Послеаристотелевская философия.

Послеаристотелевская философия представляет то своеобразное явление, что школы приходят в резкое столкновение в области практических убеждений, тогда как их чисто научные различия все более и более сглаживаются. Научная деятельность обращается к специальным изысканиям и находит частью в исследовании природы, частью в истории (в особенности в истории литературы) нейтральные области, в которых с известной общностью основных воззрений и методов соперничают представители различных школ. Это ревностное культивирование отдельных наук строится на самых общих выводах греческой философии, как на общепризнанном теперь основании, и все более и более отстраняет на задний план интерес к метафизическим вопросам. Ученость вытесняет спекулятивную мысль: специальные науки становятся самостоятельными.

Начало этого разделения научного труда встречается уже в демокритовской, платоновской и в особенности в аристотелевской школе; в эллинский же период оно тем поразительнее, что чувствуется недостаток в великих определяющих личностях и в организаторских основных идеях. Притом это множество разработок подразделенных наук не ограничивается Афинами или Грецией. Родос, Пергам и Александрия становятся научными центрами, в которых ученый труд при помощи больших библиотек и коллекций систематически двигается вперед; позднее вступает в соперничество Рим, а в конце концов и Византия.

То обстоятельство, что противоположность школ из теоретической области перешла в практическую, находилось в зависимости не только от того, что Аристотель положил конец спекулятивному направлению, но также от изменившихся условий времени и от изменившихся требований, предъявляемых философии. Чем более в общем смешении народов и их судеб падали национальная жизнь и национальные интересы, тем более отдельная личность, удаляясь от превратностей внешних влияний, сосредоточивалась сама в себе и старалась спасти из этого великого водоворота возможно более внутренней устойчивости и незыблемого счастия в тишине своей личной жизни. И вот чего ожидают от философии в период эллинизма: она должна быть путеводительницей в жизни, она должна научать человека, как ему освободиться от мира и, ни от кого не завися, опереться на самого себя. Определяющей исходной точкой зрения этой философии становится точка зрения житейской мудрости.

Склонность к этому повороту представляет уже эпоха греческого просвещения в учениях циников и киренцев. возведших в принцип атомистическую раздробленность греческого общества: в противоположность этому великие системы греческой науки, в особенности же Платон и Аристотель, в силу главной политической тенденции своей этики, поддерживали более возвышенную мысль. Послеаристотелевская же философия, даже в школах этих обоих учителей, тотчас вступила на путь индивидуальной этики, и те контрасты, которые она при этом развивала, представляют в сущности лишь утончения и осложненные преобразования тех простых типов, которые создал период расцвета греческой жизни.

Итак, в то время, когда сущность греческой философии была направлена постоянно на объединяющее познание мира посредством понятий, — наука следующих столетий распадается на специальные работы по отдельным дисциплинам, для которых твердо установлены методические основы, и на философию, подчиняющую всякое знание искусству жить и заботящуюся единственно о выработке идеала законченного в самом себе, свободного и счастливого человека. На это искусство жить переходит теперь имя философии, и теперь придется следить только за этой стороной научной жизни древности.

Индивидуальная этика, которую послеаристотелевские школы сделали главным содержанием своей философии, должна была главным образом заменить образованному миру древности религию, утраченную им под влиянием греческого просвещения: именно поэтому ее основной задачей было освобождение человека от власти внешнего мира и от влияний окружающей жизни. Но добродетель, которой учили стоики и эпикурейцы, оказалась недоросшей до этой задачи; поэтому также и философия была вовлечена в то великое, всеобщее религиозное движение, охватившее народы Римского государства, в то движение, в котором устрашенные умы хватались за всевозможные религиозные образы и культы и пламенно стремились к какому-нибудь спасительному убеждению. Но чем более направление это овладевало философией, чем более в ней получали преобладание интересы религиозные над этическими, тем решительнее выступала в ней на первый план специфическая религиозная форма греческой философии — платонизм. Его трансцендентная метафизика, разграничение мира сверхчувственного и чувственного, телеологический принцип, учивший смотреть на жизнь природы и человека с точки зрения божественной мировой цели, делали его как бы призванным к тому, чтобы придать научную форму процессу ассимиляции религий. Его мир понятий был в состоянии принять в себя религиозные представления Востока; он дал тот философский материал, при помощи которого новая религия — христианство сложилось в научную систему; наконец, исходя из него, пытался эллинизм создать и собственную религию, основанную на науке.

Этот постепенный переход этического интереса в религиозный разделяет эллинско-римскую философию на два отдела, из которых в одном господствует более интерес этический, в другом — религиозный; посредствующим звеном служит синкретический платонизм. Ему предшествует борьба школ и их слияние в скептицизме и эклектизме; за ним следует, с одной стороны, патристика, с другой — новоплатонизм.