Новое в понимании первоначала (идея огня)

Поверхностному наблюдателю может представиться, что Гераклит просто примыкает к древнегреческим ионийским философам, во всяком случае, встаёт рядом с Фалесом и Анаксименом. Ведь он тоже утверждает, что первоначало есть одна из материальных стихий, а именно огонь. Но огонь у Гераклита в ещё большей мере символ, чем Фалесова вода, огонь есть символ всеобщей стихии, даже стихийности. Как убедительно показано в историко-философской литературе, Гераклит избирает именно огонь, потому что благодаря этому символу возникает образ более живого, динамического первоначала. Предшествующие же философы пришли к тому, что во имя спасения идеи первоначала его нужно объявить не подверженным изменениям.

Для Гераклита важно, что избранное им первоначало позволяло выйти к космической целостности мира. Кстати, здесь он имел все основания опереться на предшественников, в частности на Анаксимандра. Последний утверждал, что где-то и когда-то «из первоначального огня» рождались светила, планеты. Предполагалось, что из первоогня возникла и сама Земля.

«Обращения огня: сначала море; а [обращения] моря – наполовину земля, наполовину – престер [дутель]» – так Климент Александрийский передаёт мысль Гераклита, комментируя её: «…под действием управляющего всем логоса и бога огонь превращается через воздух в жидкость, как бы семя упорядоченного космоса, которое он называет морем» (53; 220). Иными словами, «огненное» первоначало помогало объяснить и происхождение Вселенной, и постоянное взаимодействие стихий, элементов. В умозрительной догадке древних относительно огня есть нечто, сохранившееся в последующей космогонии, в которой нередко воспроизводилась идея о планетах как остывших – а некогда раскалённых, огненных – телах.

Образ огня у Гераклита, как оказалось, был по-своему перспективным. Но особенно важной была решимость древнего мыслителя истолковать «огненное» начало как космогоническое, космопроизводящее. Огонь в качестве первоначала был по-своему удобен и для того, чтобы получить принцип объяснения не только космогонических, но и всяких других, а именно, общеприродных явлений. Причём объяснить их ссылками на чисто природные, материальные основания. Как, скажем, объяснить взаимопревращение стихий? Апелляция к огню или просто «включение» огня во взаимопревращение материально-телесных процессов позволяет Гераклиту дать довольно убедительные объяснения.

Вот, к примеру, один из фрагментов Гераклита, где речь идёт об истолковании космических и физических процессов: «Этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий» (51; 217). Таковы типично гераклитовский образ космоса и главная «парадигма» космогонии: всегда существовавший первоначальный огонь то разгорается, то погасает, и тем самым обеспечивается непрерывность рождения и исчезновения в мире природы. Или возьмём такой гераклитовский образ: огонь – это нужда, недостаток и избыток (55; 223). Но у Гераклита огонь как символ включает и социально-нравственные оттенки, становится неким «воздающим» началом. Что-то подобное, вспомним, было уже у Анаксимандра и Анаксимена: у них некоторые космогонические, космологические фрагменты стали включать в себя идеи воздаяния, наказания. Та же мысль, но уже более отточенная, ясная, есть и у Гераклита, толковавшего огонь и как природную, и как нравственную силу. «Всех и вся, нагрянув внезапно, будет Огонь судить и схватит», – свидетельствует Ипполит, прибавляя: «...Гераклит полагает, что огонь – единственный элемент и что из него возникла Вселенная. Потому-то он и пугает нас, и грозит, что некогда Вселенная будет испепелена, поскольку она разложится в то, из чего возникла» (82; 239). (Для XX в. угроза «испепеления» Вселенной оказалась вполне реальной.) Огонь в истолковании Гераклита есть нечто вроде судьбы, которая несёт с собой какое-то воздаяние, пусть и не устанавливая космическую «справедливость» (на что вроде бы «намекают» некоторые переводы гераклитовых фрагментов), но всё же предполагая некую «заимообразность» [= «за счёт другого»] (28; 201), т.е. внутреннюю взаимозависимость или, употребляя современный термин, обратную связь происшедшего, содеянного и их последствий.

Итак, везде огонь: всё – от огня, из огня, из-за него. «Всем этим правит Перун», – так передает доксограф Ипполит слова Гераклита, разъясняя: ««Перуном» же он называет вечный огонь. Он называет его нуждой и избытком» (79; 237). Продолжается и усиливается логическая линия «развёртывания» некоего абстрактного, но вездесущего, всеохватывающего первоначала. Но у Гераклита есть и существенное приращение мысли: он уже довольно чётко различает три «единства». Во-первых, выделяется природа в целом как носительница всего, что есть, всего, что возникает и исчезает, огромного, необозримого множества всего существующего. Во-вторых, выделяется и становится «предметом мысли» огонь как первоначало. «Раскол» и единство первого и второго – природы в целом и первоначала – уже более или менее традиционны для древнегреческого философствования. Но как из природы, так и из огня Гераклит, в-третьих, выделяет – не отрывая от них, но всё-таки отличая – то, что называет логосом. Буквально это означает «слово». Но понятие логоса у Гераклита приобретает особый вид.