2. «Самоубийство» (1897)

Книга, которую Дюркгейм посвятил проблеме самоубийст­ва, тесно связана с исследованием разделения труда. Дюрк­гейм в целом принимает феномен естественного разделения

[326]

труда. В нем он усматривает признак нормального и в конеч­ном счете благоприятного развития общества. В порядке ве­щей для него дифференциация занятий и индивидов, ослабле­ние авторитета традиций, усиление власти разума, развитие личной инициативы. Однако он отмечает также, что в совре­менном обществе человек не обязательно более удовлетворен своим положением, чем в прежних обществах, и попутно при­влекает внимание к росту самоубийств как проявлению и до­казательству определенных, может быть, патологических черт нынешней организации совместной жизни.

Последняя часть книги, посвященной разделению труда, со­держит в себе анализ этих патологических черт. Уже здесь Дюркгейм говорит об аномии, отсутствии или дезинтеграции норм, т.е. о понятии, которое станет преобладающим при анали­зе самоубийств. Он обращает внимание и на некоторые фено­мены: экономические кризисы, плохое приспособление трудя­щихся к условиям работы, необузданность требований индиви­дов по отношению к коллективу. Все эти феномены — патоло­гические. В самом деле, в соответствии с тем, что современные общества основаны на дифференциации, необходимо, чтобы каждый делал то, что отвечает его склонностям и желаниям. Сверх того, общество, все более учитывающее индивидуализм, оказывается по своей сущности вынужденным уважать право­судие. В обществах, где господствуют традиции, место каждого индивида определяется происхождением или коллективными императивами, В таких обществах требование индивидом поло­жения, соответствующего его пристрастиям или соразмерного его достоинствам, было бы нарушением нормы. Ведущий же принцип современного общества — индивидуализм, Люди здесь отличаются друг от друга и осознают это, каждый стре­мится добиться того, на что он, по его мнению, имеет право. Ин­дивидуалистический принцип справедливости становится прин­ципом коллективным, необходимым, соответствующим нынеш­нему строю. Современные общества могут сохранять устойчи­вость, лишь уважая правосудие.

Даже в обществах, основанных на дифференциации инди­видов, продолжает существовать эквивалент коллективного сознания обществ с механической солидарностью, т.е. господ­ством общих для всех верований ценностей. Если эти общие Ценности ослабевают, если сфера этих верований чрезмерно сокращается, то обществу грозит дезинтеграция.

Главная проблема обществ — современных, как и всех, — это, следовательно, отношение индивидов и группы. Это отно­шение изменилось вследствие того, что человек стал слишком сознательным, чтобы слепо соглашаться с социальными импе­ративами. Но с другой стороны, индивидуализм, желательный

[327]

сам по себе, чреват опасностями, т.к. индивид может требо­вать от общества гораздо большего, чем оно в состоянии ему дать. Поэтому необходима дисциплина, которую может навя­зать лишь общество.

В книге «О разделении общественного труда» и особенно в предисловии ко 2-му изданию Дюркгейм намекает на возмож­ный, по его мнению, способ излечения от эндемического зла современных обществ; организацию профессиональных групп, содействующих интеграции индивидов в коллективы.

Исследование самоубийств касается патологического ас­пекта жизни современных обществ и направлено на феномен, в котором наиболее разительно обнаруживается связь индиви­да с коллективом. Дюркгейм хочет показать, до какой степени коллектив влияет на индивидов. С этой точки зрения феномен самоубийства представляет исключительный интерес, ибо, по-видимому, нет ничего более сугубо индивидуального, чем факт лишения себя жизни. Если обнаружится, что этот феномен спровоцирован обществом, то Дюркгейм на самом невыгодном для своей диссертации факте докажет верность своих поло­жений. Когда индивид одинок и отчаялся до такой степени, что готов на самоубийство, то опять же общество определяет сознание несчастного и в большей мере, чем его индивидуаль­ная история, диктует ему этот акт.

Дюркгеймово исследование самоубийства неукоснительно вытекает из его диссертации выпускника Высшей нормальной школы. Оно начинается с определения феномена, затем следу­ют опровержение предшествующих интерпретаций, определе­ние типов самоубийств, и, наконец, на основе этой типологии развивается общая теория рассматриваемого феномена.

Самоубийством называется «всякий смертный случай, пря­мо или косвенно являющийся результатом позитивного или негативного деяния, совершенного самой жертвой, которая знала о возможности этого результата» (Le Suicide, p. 5.).

Позитивное деяние: выстрелить себе в висок из пистолета. Негативное деяние: не покидать горящего дома или отказы­ваться от какой бы то ни было пищи до наступления смерти. Голодовка, приводящая к смерти, есть пример самоубийства.

Выражение «прямо или косвенно» отсылает к различию, сравнимому с различием между позитивным и негативным. Вы­стрел из пистолета в висок прямо вызывает смерть; но если не покидать горящего дома или отказываться от пищи, то желае­мый результат, т.е. смерть, может стать косвенным или отда­ленным во времени. Согласно этой дефиниции, понятие охваты­вает не только случаи самоубийств, обычно признаваемые в ка­честве таковых, но и действия офицера, решившего лучше зато­пить свой корабль, чем сдаться; действия самурая, который

[328]

убивает себя, потому что считает себя обесчещенным; действия женщин, которые в Индии по обычаю должны следовать за мужьями «дорогой смерти». Другими словами, самоубийствами также следует считать случаи добровольной смерти, окружен­ной ореолом героизма и славы. Их первоначально не уподобля­ли так называемым обычным самоубийствам отчаявшегося лю­бовника, разорившегося банкира, арестованного преступника, о которых в газетах сообщается в рубрике «Разное».

Статистика сразу же показывает, что процентное отноше­ние самоубийств, т.е. частота для данного населения, относи­тельно постоянно. Этот факт Дюркгейм рассматривает как су­щественный. Определенный процент самоубийств отличает глобальное общество, область или район. Он меняется не про­извольно, а в зависимости от многих обстоятельств. Задача социолога — выявить корреляции между обстоятельствами и колебаниями уровня самоубийств, колебаниями, являющимися социальными феноменами. В самом деле, следует различать самоубийство как индивидуальный феномен (такой-то человек при таких-то обстоятельствах покончил с собой) от уровня са­моубийств как социального феномена, который и стремится объяснить Дюркгейм. С теоретической точки зрения самое важное — зависимость между индивидуальным (самоубийст­во) и общественным (уровень самоубийств) феноменом.

Определив суть явления, Дюркгейм отбрасывает разного рода психологические объяснения. Многие врачи или психоло­ги, исследовавшие индивидуальные самоубийства, пытались дать им объяснения психологического или психопатологиче­ского порядка. Они утверждали, что многие из тех, кто поку­шался на свою жизнь, в момент свершения самого акта нахо­дились в патологическом состоянии и были предрасположены к самоубийству благодаря своей восприимчивости или состоя­нию психики. Подобным объяснениям Дюркгейм противопо­ставляет следующую аргументацию.

Он признает наличие психологической предрасположенно­сти к самоубийству, предрасположенности, которую можно объяснить с точки зрения психологии или психопатологии. В самом деле, именно у неврастеников наибольшие шансы по­кончить с собой при определенных обстоятельствах. Но, счи­тает он, фактор, предопределяющий самоубийство, имеет не психологический, а социальный характер.

Научная дискуссия сосредоточилась на этих двух терми­нах: психологическая предрасположенность и социальная де­терминация.

Чтобы продемонстрировать различие, Дюркгейм пользуется классическим методом совпадающих изменений, Он исследует изменения уровня самоубийств среди разных групп населения

[329]

и пытается доказать отсутствие корреляции между частотой психопатологических состояний и частотой самоубийств. На­пример, он рассматривает разные религии и отмечает, что число душевнобольных среди приверженцев еврейской религии осо­бенно велико, но частота самоубийств среди них очень незна­чительна. Он стремится также показать, что нет корреляции между наследственной склонностью и уровнем самоубийств. Процент самоубийств увеличивается с возрастом, что мало со­вместимо с гипотезой о том, что их причина якобы передается по наследству. Таким образом, он задается целью опровергнуть объяснение, которое могло быть навеяно повторяющимися слу­чаями самоубийств в одной и той же семье.

Французский политический писатель прошлого века, посол Франции в США Прево-Парадоль покончил с собой в Вашинг тоне через несколько дней после прибытия туда, а также объ­явления войны 1870 г. Приблизительно 30 лет спустя, при со­вершенно иных обстоятельствах, покончил с собой его сын. Значит, есть многочисленные примеры самоубийств в одной и той же семье, которые дают основания думать, что предраспо­ложенность к самоубийству может передаваться по наследст ву. Но Дюркгейм, как правило, отбрасывает такую гипотезу.

В ходе предварительного рассмотрения он аналогичным об­разом отбрасывает объяснение самоубийства феноменом под­ражания. Он пользуется случаем свести счеты со своим совре­менником, известным в то время социологом, с которым он во всем был в разладе, — Габриелем Тардом: последний рассмат­ривал подражание как ключевой феномен общественного строя³. По мнению Дюркгейма, под одним названием «подра­жание» смешаны три явления.

Первое — это явление, которое сегодня назвали бы слия­нием сознаний, т.е. тот факт, что большое число людей испы­тывает в одно и то же время одинаковые чувства. Типичный пример — революционная толпа, о которой пространно рас­суждает Ж. П. Сартр в своей «Критике диалектического разу­ма». В революционной толпе люди склонны к утрате подлин­ности собственных сознаний; каждый испытывает то же са­мое, что и другие; чувства, подстрекающие людей, — общие чувства. Действия, верования, страсти свойственны каждому потому, что они свойственны всем. Однако опорой этого пси­хосоциологического явления служит сам коллектив, а не один или несколько индивидов.

Второе — приспособление индивида к коллективу, когда он ведет се'бя так же, как другие, при отсутствии слияния со­знаний. Каждый склоняется перед более или менее рассеян­ными социальными императивами; кроме того, индивид не хо­чет выделяться. Ослабленная форма социального императи-

[330]

ва — мода. Женщина определенного круга будет чувствовать, себя оскорбленной, если ее платье отличается от того, носить которое в этом сезоне считается хорошим тоном. В этом слу­чае имеет место не подражание, а подчинение индивида кол­лективному правилу.

'В конце концов, подражанием в точном смысле слова мо­жет считаться только «действие, которому непосредственно предшествует воспроизведение сходного действия, осуществ­ленного ранее другим, при отсутствии между воспроизведени­ем и совершением какого-либо явного или неявного интеллек­туального действия, относящегося к признакам, свойственным воспроизведенному действию» (ibid., p. 115). Чтобы понять этот феномен, достаточно вспомнить о заразительном кашле, охватывающем людей во время скучного собрания, и обо всех более или менее механических реакциях, порой наблюдаю­щихся на достаточно многолюдных собраниях.

Кроме того, следует различать два феномена: заражение и эпидемию. Это различение типично для метода Дюркгейма. Зе-ражение — феномен, который мы можем назвать межиндиви­дуальным или даже индивидуальным. Тот, кто кашляет вслед за другим, влияет на кашель соседа. На финише число кашля­ющих может быть большим, но каждый приступ строго инди­видуален. Кашель движется от индивида к индивиду, как ска­чущий рикошетом по воде камень. Наоборот, эпидемия, кото­рая может передаваться путем заражения, — феномен кол­лективный, его опорой служит все общество.

Это различие между последовательностью индивидуальных актов и коллективным феноменом позволяет, таким образом, лишний раз постичь суть замысла Дюркгейма — определение социального как такового.

Короче говоря, «нельзя обозначать одним и тем же терми­ном (подражание) процесс, в результате которого в атмосфе­ре объединения людей вырабатывается коллективное чувство; процесс, следствием которого является наше согласие с общи­ми или традиционными правилами поведения; наконец, про­цесс, побуждающий Панургово стадо броситься в воду из-за того, что это сделал один из баранов. Сообща чувствовать, преклоняться перед авторитетом мнения, наконец, автоматиче­ски повторять то, что сделали другие, — все это совсем раз­ные вещи» (ibid., p. 115).

После таких формальных разборов Дюркгейм с помощью статистики опровергает мысль о том, будто показатель само­убийств определяется подражанием. Если бы самоубийства были следствием подражания, то можно было бы проследить По карте их распространение из центра, где показатель в осо­бенности высок по сравнению с другими районами. Но анализ

[331]

географического распределения самоубийств ничего подобно­го не выявляет. С районами, где высокий показатель, соседст­вуют те, где он особенно низок. Распределение показате­лей — беспорядочное и противоречит гипотезе о подражании. В некоторых случаях может наблюдаться подражание: так, на­кануне военного поражения отчаявшиеся индивиды один за другим кончают с собой, но эти феномены подражания не объясняют ни показателя самоубийств, ни их колебаний.

После того как феномен определен и отклонены его объяс­нения подражанием и патологией психики, которые не рас­крывают его социального характера, остается главный этап ис­следования — вычленение типов.

Для этого Дюркгейм обращается к доступной ему статисти­ке самоубийств, т.е. неполным и частичным статистическим данным, где учитываются небольшие числа: показатель само­убийств колеблется между 100 и 300 на один миллион чело­век в год. Некоторые врачи-скептики защитили диссертации, доказывая, что изучение изменений показателей самоубийств почти не имеет значения ввиду небольшого числа случаев и возможных неточностей статистических данных.

Дюркгейм констатирует, что показатель самоубийств варь­ируется в зависимости от определенного числа учитываемых им обстоятельств. Он полагает, что, исходя из статистических корреляций, можно определить социальные типы самоубийст­ва. Но согласно иной социологической теории, можно выявить изменения показателей самоубийств в соответствии с обстоя­тельствами, не имея достаточных оснований для выведения ти­пов из этих ковариаций.

Дюркгейм считает возможным выделить три типа само­убийств: эгоистическое, альтруистическое и анемическое.

Эгоистическое самоубийство рассматривается посредством корреляции между показателями самоубийств и социальными рамками — интеграторами, религией и семьей, причем послед­няя рассматривается в двух аспектах: брак и дети.

Показатели самоубийств варьируются в зависимости от возраста, т.е., как правило, растут вместе с ним. Они меняются в зависимости от пола: у мужчин показатель выше, чем у жен­щин; меняются они и в зависимости от религии: пользуясь не­мецкой статистикой, Дюркгейм устанавливает, что самоубий­ства случаются чаще в районе проживания протестантов, чем среди католиков. Дюркгейм сравнивает вместе с тем данные о мужчинах и женщинах, состоящих в браке, с данными о не состоящих в браке, вдовцах и вдовах. Используемые при этом статистические методы просты. Дюркгейм сравнивает частоту самоубийств среди женатых и неженатых мужчин одного воз­раста, чтобы выявить то, что он именует коэффициентом пре-

[332]

дохранения, который показывает уменьшение частоты само­убийств в данном возрасте в зависимости от семейного поло­жения. Дюркгейм выявляет также коэффициенты предохране­ния или, наоборот, коэффициенты обострения для незамуж­них или замужних женщин, для вдовцов и вдов.

В заключение он устанавливает, что если брак служит средством хорошей профилактики для мужчин и женщин, то эта профилактика проявляется начиная с определенного воз­раста и в большей степени связана с наличием детей, чем с браком как таковым. В самом деле, статистика показывает, что, начиная с определенного возраста, для замужних жен­щин, не имеющих детей, характерно возрастание коэффици­ента обострения и уменьшение коэффициента предохранения. Таким образом, средством защиты выступает не столько сам брак, сколько семья и дети. Бездетная семья не является до­статочно надежной средой-интегратором. Быть может, женщи­ны без детей страдают от того, что психологи сегодня называ­ют фрустрацией.

Таким образом, индивиды, предоставленные самим себе, испытывают бесконечные желания. Будучи не в состоянии как-либо их удовлетворить, они достигают уравновешенности лишь благодаря внешней силе морального свойства, которая учит их воздержанию и помогает достичь душевного спокой­ствия. Любое состояние, ведущее к возрастанию несогласо­ванности между желаниями и их удовлетворением, выражает­ся коэффициентом обострения.

Этот первый социальный тип самоубийства, выведенный пу­тем изучения статистических корреляций, обозначается терми­ном «эгоизм», Мужчины или женщины более склонны к поку­шению на собственную жизнь, когда они думают о самих себе, когда они не интегрированы в общественную группу, когда дви­гающие ими желания не соотнесены с групповой оценкой этих желаний, впрочем, как и самой жизни, и со значением долга, налагаемого близкой и прочной окружающей средой.

Второй тип самоубийства — альтруистическое. В книге Дюркгейма он представлен двумя основными примерами. Один из них наблюдается во многих архаических обществах: вдова у индийцев, готовая взойти на костер, где должно быть сожжено тело ее мужа. В этом случае речь идет о самоубий­стве отнюдь не от избытка индивидуализма, а, наоборот, вследствие полного растворения индивида в группе. Индивид идет на смерть в соответствии с социальными императивами, Даже не думая отстаивать свое право на жизнь. Точно так же командир корабля, не желая пережить его гибель, из альтру­изма кончает жизнь самоубийством. Он жертвует собой во имя интериоризованного социального императива, повинуясь

[333]

тому, что приказывает группа, сознательно подавляя в себе инстинкт самосохранения.

Помимо этих случаев героического или религиозного само­убийства, Дюркгейм обнаруживает в статистике современный пример альтруистического самоубийства: рост частоты само­убийств в армии. Используемая Дюркгеймом статистика (а я полагаю, что сегодняшняя статистика подтверждает это) в са­мом деле обнаруживает коэффициент обострения, характер­ный для военнослужащих определенного возраста, офицеров и унтер-офицеров: военнослужащие кончают жизнь самоубий­ством немного чаще, чем штатские того же возраста и поло­жения. Эти самоубийства не могут интерпретироваться как эгоистические, т.к. военнослужащие — а речь здесь идет о профессионалах и имеющих чин — принадлежат к сильно ин­тегрированной группе. Солдаты-призывники рассматривают свое положение как переходное, и в их оценке системы по­слушание сочетается с очень большой свободой. Профессио­нальные военные, очевидно, принимают систему, в которую они интегрированы, т.к., кроме чрезвычайных случаев, они бы ее не выбрали, если бы не обещали ей минимума лояльности. Они принадлежат к организации, конститутивным признаком которой служит дисциплина. Таким образом, они являют со­бой крайность, противоположную той, что представлена холо­стяками, не признающими дисциплины семейной жизни и не­способными ограничить свои бесконечные желания.

«Суицидальное течение» может, таким образом, увлекать два типа людей — тех, кто слишком оторван от общественных групп, и тех, кто недостаточно оторван от них. Эгоисты конча­ют с собой легче других, но такой же легкостью к самоубий­ству отличаются и те, кто исполнен чрезмерного альтруизма, кто настолько слился с группой, к которой принадлежит, что не в состоянии сопротивляться ударам судьбы.

Наконец, есть третий социальный тип самоубийства — аномическое. Именно этот тип больше всего интересует Дюркгейма, поскольку он наиболее характерен для современного об­щества. Анемическое самоубийство выявляется с помощью статистической корреляции между частотой самоубийств и фазами экономического цикла. Статистика, по-видимому, об­наруживает тенденцию роста частоты самоубийств в периоды экономических кризисов и, кроме того (что самое интересное и неожиданное), в периоды чрезмерного благополучия. Любо­пытен и другой феномен: во время значительных политиче­ских событий обнаруживается тенденция к сокращению час­тоты самоубийств. Так, в годы войны число самоубийств уменьшается.

[334]

Рост числа самоубийств в периоды оживления обществен­ной жизни и уменьшение их частоты во время значительных событий подсказывают нашему социологу идею экономиче­ского самоубийства. Это выражение уже использовалось в ра­боте «О разделении общественного труда», и оно служит клю­чевым понятием социальной философии Дюркгейма. Больше всего его интересует и неотвязно преследует кризис совре­менного общества, проявляющийся в общественной дезинтег­рации и ослаблении связей между индивидом и группой.

Анемическое самоубийство относится не только к тем са­моубийствам, число которых возрастает во время экономиче­ских кризисов, но и к тем, частота которых соразмерна числу разводов. И Дюркгейм приводит большой и обстоятельный анализ влияния разводов на частоту самоубийств среди муж­чин и женщин.

Статистика дает в этом отношении результаты, относи­тельно трудно поддающиеся интерпретации. Разведенный мужчина более «подвержен» (выражение Дюркгейма) опас­ности самоубийства, чем женщина. Для понимания этого фе­номена следует рассмотреть то, что мужчина и женщина на­ходят в браке: уравновешенность, удовольствие и дисципли­ну. Мужчина обнаруживает в браке уравновешенность и дисциплину, но при этом благодаря терпимости нравов он сохраняет в браке определенную свободу. Женщина (Дюрк­гейм описывает минувшее время) находит в браке скорее дисциплину, чем свободу. К тому же разведенный мужчина становится недисциплинированным, между его желаниями и их удовлетворением не хватает согласованности, тогда как разведенная женщина пользуется большей свободой, частич­но возмещающей утерю семейной поддержки.

Таким образом, кроме самоубийства из эгоизма и само­убийства из альтруизма, есть третий тип — аномическое само­убийство, на которое обречены индивиды в современных об­ществах вследствие условий своего существования. Жизнь в таких обществах не регламентируется обычаем: индивиды по­стоянно соперничают друг с другом; они многого ждут от жиз­ни, их запросы велики, их постоянно подстерегают страдания, рождающиеся из диспропорции между чаяниями и их удов­летворением. Такая атмосфера тревоги способствует разви­тию «суицидального течения».

Далее Дюркгейм настойчиво стремится показать, что соци­альные типы, выведенные им, примерно соответствуют психо­логическим типам.

К эгоистическому самоубийству люди склонны в состоянии апатии, при отсутствии привязанности к жизни, в альтруисти­ческом сказывается энергия и страсть, наконец, анемическому

[335]

самоубийству будет предшествовать раздражительность и от­вращение, связанные с многочисленными случаями разочаро­вания, которые преподносит сегодняшняя жизнь, отвращение как следствие осознания несоразмерности чаяний и их удов­летворений.

Переведя социальные типы на язык психологии, следует объяснить или обозначить с помощью терминов результаты исследования, имеющие важное значение с точки зрения со­циологической теории.

Вкратце теорию Дюркгейма можно изложить так. Само­убийства — это индивидуальные феномены, причины которых в основном социальные. Существуют суицидальные течения, если использовать выражение Дюркгейма, пронизывающие общество. Первопричиной их служат не отдельные индивиды, а коллективы; эти течения являются реальной или определяю­щей причиной самоубийств. Конечно, суицидальные течения не воплощаются в любом, взятом наугад, индивиде. Если те или другие индивиды кончают с собой, значит, возможно, они были предрасположены к этому в силу своего психологиче­ского склада, слабости или заболеваний нервной системы. Но те же самые социальные обстоятельства, создающие суици­дальные течения, порождают эти психологические предраспо­ложенности, потому что индивиды, живущие в современном обществе, отличаются утонченной, а потому уязвимой чувстви­тельностью.

Действительные причины самоубийств — общественные силы, изменяющиеся от общества к обществу, от группы к группе, от религии к религии. Они исходят от групп, а не от изолированных индивидов. В который раз мы соприкасаемся с основным предметом Дюркгеймовой социологии, а именно: общества в себе — это нечто чужеродное по отношению к ин­дивидам. Существуют феномены или силы, опорой которых служит коллектив, а не просто сумма индивидов. Последние совместно порождают феномены или силы, объясняемые лишь объединением индивидов. Существуют особые социаль­ные феномены, повелевающие индивидуальными феноменами. Наиболее поразительный или наиболее красноречивый при­мер — именно то из социальных течений, которое увлекает индивидов на путь смерти, при этом каждый из них верит, что слушается лишь самого себя, в то время как он лишь игрушка коллективных сил.

Для того чтобы сделать практические выводы из анализа самоубийств, следует задаться вопросом: нормальной или па­тологической является их природа? Дюркгейм рассматривает преступление как феномен социально нормальный; это еще не значит, что преступники не бывают часто психически ненор-

[336]

мальными, что преступление не стоит осуждать и наказывать. Но в любом обществе совершается определенное число пре­ступлений, и, следовательно, если они относятся к регулярно совершаемым действиям, то преступление не есть патологиче­ский феномен. Точно так же нормальным фактом может счи­таться и определенный показатель самоубийств.

Тем не менее Дюркгейм утверждает (впрочем, бездоказа­тельно), что рост самоубийств в современном обществе — это патология, или что сегодняшний уровень самоубийств об­наруживает некоторые патологические черты современного общества.

'Как известно, современное общество характеризуется дифференциацией, органической солидарностью, большой плотностью населения, интенсивностью коммуникаций и борь­бы за жизнь. Все эти факты, отражающие сущность современ­ного общества, не следует рассматривать как ненормальные по своей природе.

Но в конце работы «О разделении общественного труда», как и в конце «Самоубийства», Дюркгейм указывает, что у со­временных обществ наблюдаются определенные патологиче­ские симптомы, и прежде всего недостаточная интеграция ин­дивида в коллектив. Типом самоубийства, который в этом от­ношении больше всего привлекает внимание Дюркгейма, ока­зывается тот, что он назвал анемическим. Именно этот тип вызывает рост показателя самоубийств во время экономиче­ских кризисов, а также в периоды процветания, во всех тех случаях, когда имеет место усиление деятельности, расшире­ние обменов и обострение соперничества. Последние феноме­ны неотделимы от обществ, в которых мы живем, но за опре­деленными границами они становятся патологическими.

«Есть основание считать, что это обострение (рост само­убийств) — следствие не сути прогресса, а особых условий его осуществления в наше время, и ничто не убеждает нас в том, что эти условия нормальные. Потому что не надо оболь­щаться блестящим развитием наук, искусств и промышленно­сти, свидетелями чего мы являемся. Слишком очевидно, что оно происходит на фоне болезненного возбуждения, мучи­тельные следствия которого испытывает каждый из нас. Та­ким образом, вполне возможно и даже правдоподобно, что ис­точником роста самоубийств служит патологическое состоя­ние, сопровождающее ныне развитие цивилизации, не будучи его необходимым условием.

Быстрота, с какой возросло число самоубийств, не допу­скает иной гипотезы. Менее чем за 50 лет оно, в разных стра­нах, увеличилось втрое, вчетверо и даже впятеро. Вместе с тем мы знаем, что оно определяется тем, что есть самое закос-

[337]

нелое в организации обществ, поскольку показывает настрое­ние общества, и что настроение народов, как и отдельных ин­дивидов, отражает самое основное в состоянии организма. Значит, организация нашего общества должна была глубоко измениться за этот век, чтобы стать причиной такого роста по­казателя самоубийств. А ведь невозможно, чтобы одновремен­но столь же серьезное, сколь и быстрое изменение не было извращенным, ибо общество не в состоянии так внезапно из­менить свою структуру. Значит, только в ходе медленных и почти незаметных модификаций оно способно приобрести иные черты. К тому же ограниченны и возможные преобразо­вания. Раз некий социальный тип определился, он утрачивает способность к бесконечной пластичности; скоро достигается тот предел, какой нельзя превзойти. Изменения, которые со­держатся в статистике современных самоубийств, следова­тельно, не могут быть нормальными. Даже не зная в точности, к чему они сводятся, можно заранее утверждать, что они — результат не равномерной эволюции, а болезненного потрясе­ния, которое смогло искоренить институты прошлого, ничем не заменив их, т.к. работу веков нельзя сделать за несколько лет. Но если анормальна причина, то не может быть иным и результат. Прилив добровольных смертей свидетельствует, следовательно, не об усиливающемся блеске нашей цивилиза­ции, а о состоянии кризиса и расстройства, которое не может продолжаться, не порождая опасности» (ibid., p. 422—423),

Какими же средствами можно укрепить процесс вовлече­ния индивида в коллектив? Дюркгейм останавливается после­довательно на семье, религиозной и политической группах, в особенности на государстве, и пытается доказать, что ни одна из этих трех групп не представляет собой близкого к индиви­ду социального окружения, которое обеспечивало бы ему без­опасность, целиком подчиняя его требованиям солидарности.

Он не считает возможным возвращение индивида в се­мейную группу по двум причинам. С одной стороны, пока­затель анемических самоубийств среди тех, кто состоит в браке, возрастает не меньше, чем среди одиноких, и это указывает на то, что семейная группа больше не обеспечи­вает эффективной защиты от суицидального течения. Было бы напрасно рассчитывать лишь на одну семью как на сред­ство создания для индивида среды, одновременно близкой ему и способной принудить его к дисциплине. С другой сто­роны, функции семьи в современном обществе убывают. Все более уменьшаясь, семья играет все менее заметную эконо­мическую роль. Она не может служить посредником между индивидом и коллективом.

[338]

Государство, или политическая группировка, находится слишком далеко от индивида, и оно слишком абстрактно, слиш­ком властно, чтобы создать нужный для интеграции контекст.

Тем более не может положить конец аномии религия — путем устранения глубоких причин зла. Дюркгейм ожидает .дисциплины от группы, которая должна быть органом реинтеграции. Надо, чтобы индивиды согласились ограничить свои же­лания и подчиняться императивам, одновременно определяю­щим цели, способным привязывать к себе индивидов и обозна­чающим средства, которые эти индивиды вправе употребить. Однако религии в современных обществах все чаще и чаще приобретают абстрактный и интеллектуальный характер. В оп­ределенном отношении они очищаются, но частично теряют функцию специального принуждения. Они призывают индиви­дов переступить через свои страсти и жить по духовному за­кону, но они не в состоянии более точно определить обязан­ности или правила, которым должен подчиняться человек в своей мирской жизни. Короче говоря, они больше не занима­ют того положения, какое занимали в прошлом, — это уже не школа дисциплины. Итак, то, что ищет Дюркгейм и что может исцелить современное общество от зол, есть не абстрактные идеи и не теории, а действенная мораль.

Единственная общественная группа, которая может способ­ствовать вовлечению индивидов в коллектив, — это професси­ональная группа, или, говоря языком Дюркгейма, корпорация.

В предисловии ко второму изданию «О разделении обще­ственного труда» Дюркгейм пространно рассуждает о корпо­рациях как институтах, считающихся ныне анахронизмом, но в действительности отвечающих требованиям сегодняшнего дня. В большинстве случаев он называет корпорациями профессио­нальные организации, которые, сплачивая нанимателей и нани­маемых, стоят достаточно близко к индивидам, чтобы быть школой дисциплины и для каждого довольно высоким нача­лом, пользующимся престижем и властью. Сверх того, корпо­рации соответствуют характеру современных обществ, где преобладает экономическая деятельность.

Я еще вернусь к этой концепции корпораций, Дюркгеймовой версии социализма, которая имела несчастье быть совер­шенно отброшенной не только социалистами, но и либералами; она была обречена на неблагодарную судьбу профессорской Доктрины.

Однако в этой дискуссии о патологическом характере се­годняшних показателей самоубийств и поиске терапевтиче­ских средств обнаруживается главная идея философии Дюрк­гейма. Человек, предоставленный самому себе, движим без­граничными желаниями. Индивид всегда хочет иметь больше

[339]

того, что у него есть, и он всегда разочарован в тех удовольст­виях, которые находит в суровой жизни.

«Как же определить то количество благосостояния, ком­форта, роскоши, к какому может законно стремиться чело­век? Ни в телосложении, ни в организации психики мы не на­ходим ничего, свидетельствующего о пределе подобных склонностей. Жизнь индивида не требует, чтобы склонности исчерпывались скорее одним, чем другим; доказательство в том, что они развивались с самого начала истории, все более полно удовлетворяясь, и все-таки здоровье в среднем не сни­жалось. Прежде всего, как установить способ, каким должны видоизменяться склонности в зависимости от условий, про­фессий, относительной значимости служб и т.п.? Нет обще­ства, где они удовлетворялись бы в равной степени на разных ступенях общественной иерархии. Но в своих сущностных мо­ментах человеческая природа в значительной мере одинакова у всех граждан. Стало быть, она не может ставить столь необ­ходимый потребностям изменчивый предел, А поскольку по­требности зависят только от индивида, они безграничны. Сама по себе наша восприимчивость, если не считать всякой внеш­ней силы, умеряющей ее, являет собой бездонную пропасть, которую ничто не может заполнить» (ibid,, p. 273).

Отдельный человек — это человек желаний, и поэтому первейшая потребность морали и общества — дисциплина. Че­ловека нужно дисциплинировать с помощью высшей, автори­тетной и приятной силы, т.е. достойной любви. Такой силой, которая одновременно неотвратимо внедряется и притягивает, может быть только само общество.

Обсуждение Дюркгеймовых положений о самоубийстве шло по нескольким направлениям.

Первое, которого придерживался в особенности доктор А. Дельма, касается ценности статистических данных⁴. Стати­стика самоубийств неизбежно оперирует небольшими числа­ми, потому что, к счастью, немного людей добровольно кладут конец своим дням. Следовательно, статистические корреляции установлены на основании относительно мелких различий в показателях самоубийств. Так что врач, придерживающийся психологической интерпретации самоубийства, сможет дока­зать, что на колебания показателей самоубийств в большинст­ве случаев полагаться нельзя из-за ошибок, имеющихся в ста­тистических данных.

Не вызывают сомнений два источника ошибок. Первый — чаще всего о самоубийствах узнают из заявлений членов семьи. Отдельные случаи становятся известны благодаря тому,

[340]

что сами обстоятельства этого акта отчаяния оказались видны другим, но многие самоубийства происходят в таких условиях, что общественные органы регистрируют добровольные смерти только на основании семейных источников. Процент замаскированных самоубийств может, таким образом, меняться в зависимости от социальной среды, эпохи и самих обстоятельств.

Второй источник ошибок — частота неудавшихся самоубийств или попыток самоубийства. Дюркгейм не изучал этой проблемы, которая к тому же встала лишь недавно, По правде говоря, она очень непростая, т.к. в каждом случае поистине необходимо психосоциальное исследование, чтобы узнать, бы­ло ли это действительно намерением самоубийства или нет.

Второе направление обсуждений касается действенности корреляций, выявленных Дюркгеймом. Морис Хальбвакс за­нимался усовершенствованным анализом этих корреляций⁵.

Для того чтобы это направление дискуссии изложить про­сто и ясно, достаточно вспомнить классический тезис Дюркгейма: протестанты кончают жизнь самоубийством чаще, чем като­лики, потому что католицизм обладает высшей интегративной силой по сравнению с протестантизмом. Этот тезис был сфор­мулирован на основе немногих немецких статистических дан­ных по районам со смешанным населением и казался убеди­тельным до тех пор, пока не задались вопросом о том, случайно ли католики не живут в сельскохозяйственных зонах, а проте­станты в городах. Стоит лишь обеим религиозным группам стать также группами населения с разным образом жизни, как тео­рия интегративной ценности религий утрачивает надежность.

В общем при установлении корреляции между показателя­ми самоубийств и таким фактором, как религиозный, требуют­ся доказательства того, что иных дифференциальных факто­ров в сравниваемых случаях нет. Однако часто мы не прихо­дим к бесспорному результату. Религиозный фактор трудно вычленить. Близкие друг другу группы населения, исповедую­щие разные религии, вообще различаются образом жизни и профессиональными занятиями.

Третье направление обсуждения, с теоретической точки зрения самое интересное, — связь между социологической и психологической интерпретациями. Психологи и социологи со­гласны в следующем: большинство тех, кто кончает жизнь са­моубийством, отличаются не обязательно анормальной, но уяз­вимой нервной системой или психикой. Они располагаются на крайних полюсах нормального состояния. Проще говоря, мно­гие из тех, кто убивает себя, в той или иной мере неврастеники, принадлежащие к тревожному или циклотимическому типам. Сам Дюркгейм без труда соглашался с этими наблюдениями. Но он немедленно добавлял, что не все неврастеники убивают

[341]

себя и что такой природный склад представляет собой исклю­чительное основание или обстоятельство, благоприятное для действия суицидального течения, отбирающего свои жертвы.

«В той или иной социальной группе ежегодно насчитывает­ся столько-то самоубийц не потому, что в ней столько-то не­врастеников. Неврастения только способствует тому, что к са­моубийству склонны преимущественно неврастеники. Вот от­куда огромная разница точек зрения клинициста и социолога. Первый всегда наблюдает лишь отдельные случаи, изолиро­ванные один от другого. Поэтому он констатирует, что очень часто жертвой был или неврастеник, или алкоголик, и объяс­няет случившееся тем или другим из этих психопатических со­стояний. В определенном смысле он прав, т.к. если с собой по­кончил этот субъект, а не его сосед, то часто именно по дан­ной причине. Но, как правило, не ею объясняется то, что есть люди, убивающие себя, а также то, что в каждом обществе кончает с собой определенное число людей в течение опреде­ленного периода» (ibid., p. 379).

Двусмысленность в этом тексте порождается выражением «суицидальное течение». Это понятие, кажется, намекает на существование, собственно говоря, общественной или коллек­тивной силы как эманации всей группы, толкающей индивидов на самоубийство. Но ни отдельные, непосредственно наблюда­емые факты, ни статистика не подтверждают такого представ­ления. Показатели самоубийств могут объясняться и процент­ным соотношением нервных или тоскующих людей в данном обществе, и подстрекательством к самоубийству, воздейству­ющему на них. Не все тоскующие люди — самоубийцы, и можно представить себе, что в зависимости от профессио­нального положения, политических обстоятельств или граж­данского состояния среди них больше или меньше тех, кто го­тов положить конец своим дням.

Иными словами, ничто не заставляет считать суицидальное течение объективной реальностью или определяющей причи­ной. Статистические данные могут быть результатом совмест­ных действий психологических или психопатологических дан­ных с социальными обстоятельствами. Последние способству­ют росту либо числа психически неуравновешенных, либо чис­ла самоубийц среди психически неуравновешенных.

Опасность интерпретации Дюркгейма (в том числе его терминологии) состоит в том, что позитивная интерпретация, которая легко сочетает личные и коллективные факторы, мо­жет оказаться подмененной мифической конкретизацией со­циальных факторов, преобразованных в сверхиндивидуаль­ную силу — новый Молох, отбирающий свои жертвы среди индивидов.

[342]