Yastrebitskaya_A_L_-_Srednevekovaya_kultura_i_gor

ригелей этого направления изучения истории в отечественной науке5

История культуры в ее традиционном понимании, как это хорошо известно, ориентирована в целом на изучение исключительно «высших» достижений мировой культуры. Ее предмет — великие мыслители, художники, музыканты, шедевры искусства, выдающиеся философские и эстетические теории и т.п. Правомерность такого подхода к изучению культуры сама по себе сомнений не вызывает, пишет А.Я. Гуревич. Важно, однако, отдавать себе отчет в его ограниченности, недостаточности. Принимая же его безоговорочно, мы соглашаемся с тем, что культура творится немногими и является достоянием лишь части общества, тогда как остальная его часть — «серая масса» — как бы выводится за скобки

ипребывает «вне культуры». Более того, при абсолютизации такого понимания культуры возникает непреодолимый разрыв между духовными свершениями человека, его общественным сознанием

иего социальной жизнью. Во всяком случае, взаимосвязи между этими сферами человеческого существования проследить практически невозможно. «Их можно только примыслить», исходя из общих соображений типа «детерминированности» надстроечных явлений базисными процессами или «теории трех уровней» (эко- номика—социальность—культура). Новый подход к изучению культуры ориентирован на преодоление этого разрыва. В основе его лежит представление о культуре как системе ментальных (проявляющихся не осознанно) и социально-психологических установок человеческого поведения, присущих каждому обществу, специфических для данного общества и данной эпохи и являющихся достоянием каждого человека, к данному обществу (культуре) принадлежащего. В этом смысле, можно было бы сказать, пользуясь формулировкой А.Я. Гуревича, что культура — это «выражение способности человека придавать смысл своим действиям». Эта «способность» проявляется и в области художественного творчества, и в любом поступке любого человека в повседневной жизни, также как и в высших формах интеллектуальной деятельности. Вся социальная практика человека пронизана культурными представлениями и навыками, которые придают ей специфическую окраску и во многом определяют. В этом смысле — «нет человека вне культуры».

Подход к культуре как к системе общественного сознания и адекватных ей форм социального поведения воспринят историками от культурантропологии, равно как и метод изучения ее, фиксирующий внимание на человеке в группе, в обществе, во всех сферах его жизнедеятельности. Отсюда и название этого направ-

11

ления историко-культурных исследований — «историческая ан4 тропология». Культурологическое исследование такого типа есть вместе с тем и социальное исследование, поскольку оно исходит из того, что равно невозможно понять ни культуру вне ее социального контекста, ни само общество, «абстрагируясь от культуры как органического аспекта его функционирования». «Соответственно, изучение социальной истории надлежит понимать как «глобальную», всеобъемлющую стратегию, направленную на раскрытие и объективных и субъективных предпосылок исторического движения. Предмет изучения ориентированного таким образом культурологического исследования — «не памятники культуры и материальной жизни», взятые сами по себе, не «дух времени», не логические понятия, сконструированные философами, социологами и политэкономами..., но общественный человек и общество, понимаемое как сверхсложная организация людей...» «Мировосприятие и культурная традиция, религия и психология, пишет А.Я. Гуревич, — суть та среда, в которой выплавляются человеческие реакции на внешние стимулы, не говоря уже о том, что широкий пласт поступков вообще диктуется сложившимися идеалами и культурными моделями, а не материальными интересами». Речь идет, таким образом, как подчеркивает ученый, не о психологизации истории, а о понимании того, что любые факторы исторического движения становятся его действенными пружинами, реальными причинами, когда они пропущены через ментальность людей и трансформированы ею. Поэтому человек с его внутренним миром, в свою очередь исторически и культурно обусловленным, не может не стоять в центре исторического исследования.

Историко-антропологический подход позволяет освободиться от мистификации истории, по-новому взглянуть на природу закономерности, структуры, которые не возвышаются над человеком и обществом, но складываются в процессе живой и конкретной общественной практики людей. Именно в этом смысле «люди — творцы своей истории».

Введение «антропологического» измерения в историческое исследование привело к расширению границ предмета исторической науки, к освоению ею новых «территорий» (история женщин, детства, семьи, отношений родства), нетрадиционных проблем (рождаемость, смертность, миграции и т.п.) и соответственно новых методов анализа.

Социокультурные исследования ориентируются на соответствующие методики разных дисциплин, своими путями идущих к решению той же задачи — постижения «языка культуры». Это —

12

историческая поэтика, вскрывающая формы и методы художест- венного осмысления действительности и их изменения в ходе истории; семиотика, которая исследует знаковые системы, присущие данной цивилизации; этнопсихология, изучающая традиции видения мира в определенных человеческих общностях; культуро- логия, «которая стремится завязать активный диалог с людьми других культур, расшифровать их логику, специфику их культур- ного самосознания и присущие этому сознанию противоречия»; историческая демография, особенно то направление, которое ис- следует демографические представления и демографическое пове- дение, и, наконец, история ментальностей. Российские историкимедиевисты следуют той ее ветви, которая ставит целью постижение «способов социального поведения людей, продиктованных их мыслительными и эмоциональными установками» и которая опи- рается в своей исследовательской практике на все вышеназванные направления, аккумулируя их конкретно-исторические достижения. На Западе она представлена работами Ж. Ле Гоффа, Ж. Дюби,

Н.Дэвис, А. Борста, К. Гинзбурга и многими другими. Перечисленные исследовательские подходы и направления на

практике тесно переплетаются, переходя один в другой, их нелег- ко разграничить. Но все они ориентированы на одну и ту же «сверхзадачу» постижения неповторимого облика, специфики культуры, в условиях которой формируются определенные типы личностей, и создания «стереоскопической» картины историчес- кого прошлого.

Такое — историко-антропологическое — понимание истории и смысла «ремесла» историка превращает историю из иллюстрации неотвратимого действия «универсальных закономерностей» в историю с «человеческим лицом», в науку, необходимую для нормального функционирования общественной жизни и отвечающую потребностям общества в самопознании.

Сегодня Новая социальная история испытывает известные трудности. С одной стороны, это неизбежные в развитии науки крайности и «издержки» роста, «встроенные дефекты», по выражению Л. Стоуна, социальных и культурологических исследований истории, ставшие очевидными к началу 80-х годов. Это — переоценка возможностей количественного метода; пренебрежение изучением государственной власти и политики как процесса; следование рационалистической модели при оценке массового поведения и народной культуры; недооценка роли события и личности в истории, значения случайности, случая; спад в последние десятилетия интереса к исследованию материальных факторов и социально-экономических структур и т.д. Но, другой

13

стороны, это трудности, связанные с перегруппировкой сил перед необходимостью решения новых задач.

Важнейшей из них является постепенное смещение фокуса исследовательского внимания с социальной истории культуры на культурную историю и выработка соответствующих методик. Речь идет об уяснении того, каким образом культурная практика людей, социально-психологические и ментальные представления индивидов, групп, классов о социуме, праве, обычаях, труде, богатстве, отношении к смерти, жизни и т.п., оказывая воздействие на общество, моделирует социально-политические отношения, организацию материальной жизни и повседневности, социокультурную систему в целом. На первый план выходит изучение «микроистории» отдельного человека и групп, но в ее взаимосвязи с «макропроцессами» — реконструкцией политики, общественного устройства, экономики, законов морали как факторов, в свою очередь воздействующих на мысли и формы поведения людей.

Одним из пробелов в изучении европейской истории, необходимость восполнения которого ощущается сегодня очень остро, является также исследование «среднего класса», «среднего звена» — бюргерства и буржуазии и таким образом истории города.

Включение российских историков в мировое сообщество ученых, их приобщение к передовым методикам современных исторических исследований, в частности, в области медиевистики, пришлось в целом именно на этот период трудностей, критики и пересмотра исследовательской стратегии и научного инструментария. Но для того, чтобы понимать перспективы, важно иметь представление и об уже пройденном современной наукой пути, о том конкретно-историческом пространстве, открытие и освоение которого собственно и делает возможной постановку новых задач и прежде всего важнейшей из них — разработку путей для решения задачи историко-культурного синтеза.

Именно этим руководствовался автор, стремясь раскрыть становление и реализацию нового, нетрадиционного видения истории и подходов к ее изучению на материалах одной из важнейших областей исторического знания — так называемой медиевистической урбанистики.

Эта книга — о средневековом европейском городе в историографии и в истории. Речь в ней пойдет о тех принципиальных изменениях, которые претерпели познавательные основы урбанистики во второй половине нынешнего столетия, о движении исследовательской мысли, о методологии и методиках современных социально-исторических и культурологических исследований европейского города. Одновременно — это также книга о новом

14

образе городской истории доиндустриальной Европы, как важнейшем итоге новых исследований.

Важность рассмотрения состояния современной исторической науки, ориентированной на познание прошлого в единстве его культурных и социальных процессов именно на материале исследований, посвященных европейскому городу, определяется рядом причин. Прежде всего, той ключевой ролью, которую играет город как пространственная, хозяйственная, социокультурная среда обитания, как одна из основных форм общественного существования человека в цивилизационных процессах и всемирно-историческом развитии в целом.

История города начинается задолго до Средневековья. Переход к городской цивилизации — один из решающих поворотных пунктов всемирно-исторического развития, осуществился в VII тысячелетии до н.э. в Восточном Средиземноморье и в первые века н.э. достиг Рейна.

Город — феномен исторический: его социокультурное содержание и его функции гіе оставались неизменными, равно как и формы урбанизма и пространственный ареал урбанизации, изменявшиеся по мере смены исторических эпох и цивилизаций. Город не только менялся сам в ходе цивилизационных процессов, но и воздействовал на динамику их движения. Именно в силу этой его природы и роли в развитии цивилизаций проблема города выступает как одна из фундаментальных проблем науки и прежде всего — исторической. Исследования в этой области так или иначе сопряжены с рассмотрением актуальных задач исторического познания в целом.

С этой точки зрения, аналитическое обобщение представлений современной науки о специфике и природе городского развития в Средневековье и на пороге Нового времени приобретает принципиальное значение для уяснения социально-культурного механизма движения мировой истории на одном из ее ключевых этапов, связанных с формированием европейской цивилизации — ее хозяйственных, социальных, культурных, политических основ, регионального своеобразия, ее этнокультурного облика, наконец. Во всех этих процессах роль города неоспорима. Задача современной науки состоит в конкретно-историческом раскрытии этой роли, ее осмыслении и выработке для этого адэкватных подходов.

Обращение к современной урбанистике, однако, представляет особый интерес и с другой точки зрения. Дело в том, что средневековый город является одной из важнейших традиционных областей исследования в мировой исторической науке. Проблема города родилась на рубеже XVIII—XIX столетий одновременно с политическим возвышением и утверждением буржуазии, форми-

15

рованием ее государственности и идеологии. Она заняла в европейской историографии одно из центральных мест в полном согласии с буржуазно-либеральными мифами этой историографии — о прогрессе как однолинейном, поступательном развитии с буржуазным обществом в качестве его апофеоза, о средневековом бюргерстве как борце с феодализмом и прообразе класса буржуазии, унаследовавшей, в свою очередь, его доблести. Средневековый город и средневековое бюргерство, таким образом, оказывались как бы у истоков буржуазной эпохи европейской истории. Это обстоятельство предопределило неиссякаемый интерес традиционной историографии к истории города средних веков и начала прединдустриальной эпохи, как и политико-право- вую направленность этого интереса, на многие десятилетия. Каждая генерация исследователей во всеоружии своих концепций и своего видения истории снова и снова обращалась к урбанистической тематике, подвергая пересмотру казалось бы незыблемые положения.

С этой точки зрения медиевистическая урбанистика, ее тематика, источниковый материал являют собой поистине гигантское опытное поле, на котором уже второе столетие пересматривается

исовершенствуется арсенал познавательных средств и приемов исторической науки. Тем более важным представляется исследование ее состояния именно в наше время, когда мировая наука все более решительно порывает с эпистемологическим багажом, унаследованным от прошлого столетия, когда со все возрастающей силой заявляет о себе как на Западе, так и на Востоке движение за радикальный пересмотр основ познания исторического прошлого, представлений об исследовательском поле исторической науки

иее инструментарии.

Изучение средневекового города — неотъемлемая составная часть современной медиевистики. Все те принципиальные, методологические изменения, которые имели место на протяжении XX столетия, не обошли стороной урбанистику. Более того, самим своим становлением как социально-исторической дисциплины она во многом обязана этим изменениям в исследовательском мышлении, восходящим х началу века («прививка» к истории социологии, экономической истории). Во второй половине XX в. и особенно с начала 70-х годов городская история Средневековья становится одной из важнейших областей, где развернулась отработка новых методов структурно-системного анализа, историкодемографических, культурно-антропологических исследований, к которым обратились медиевисты. Именно в этом методологическом контексте развертывается сегодня пересмотр одной из ключе-

16

в урбанизированной среде европейского средневекового общества.

В этой связи важно также подчеркнуть, что книга эта — не историографическое исследование в общепринятом смысле. Автор не ставит целью дать исчерпывающий компендиум существующих работ по истории европейского средневекового города.

Систематизируя и анализируя результаты локально -региональ- ных исследований по городской истории, вводя в рассмотрение отдельные работы, посвященные общим вопросам европейского средневекового города, я стремлюсь не только обратить внимание на те возможности, которые открываются благодаря новому материалу для адекватного понимания сущности городского феномена и средневековой общественной системы в целом. Не менее важным мне представляется также раскрыть теоретико-методические основы современной медиевистики в их становлении, как результат длительного поступательного процесса изменения исследовательского мышления, смены парадигм и научных представлений. Реконструировать, а точнее, — «промаркировать» поступательную линию движения исторической науки, отмечая наряду с изменением исследовательского мышления и моменты, обеспечивающие «взаимосцепленность» и взаимообусловленность сменяющих друг друга этапов движения научной мысли и исследовательских генераций — это культурологическая постановка вопроса. Она тем более важна, что отвечает магистральной тенденции самой исторической науки сегодня. Одной из примечательных черт наиболее динамичных ее течений, в частности, «Школы Анналов», является как раз присущее ей хорошо отрефлекгированное сознание своей укорененности в мировом историографическом процессе. Это находит выражение в стремлении к реконструкции историографических «истоков», концепций и методов конкретно-исторического познания, разрабатываемых сегодня в русле Новой исторической науки, или Новой социальной истории, как ее также часто называют.

Особое внимание в книге уделяется поэтому анализу тех работ и таких научных направлений, в которых наиболее полно и последовательно заявляет о себе именно поступательная динамика исследовательской мысли. Не претендуя на исчерпывающее описание состояния урбанистики в тот или иной конкретный период, такой подход позволяет зато рассказать о том, какой она «надеется стать» в дальнейшем своем развитии. При таком ракурсе наблюдения особенно рельефно проступает ускользающая обычно органическая «взаимообусловленность» исследовательских генераций, отдельных работ, направлений. Сменяя друг друга, отказываясь

18

от общих, генерализирующих теоретических построений предше- ственников, предложенных ими оценок и решений тех или иных конкретно-исторических проблем, каждое новое поколение иссле- д о в а т е л е й вместе с тем так или иначе отталкивается от уже достиг- нутого, вбирает и развивает далее то, что в свое время было лишь обозначено или высказано в виде гипотез, оставленных современ- никами без внимания, но в иной социокультурной ситуации новой исторической эпохи, иной системы мышления и представлений вдруг обретает смысл и значение эпистемологического «прозрения».

Именно эта сторона и особенность движения исследовательской мысли привлекает прежде всего внимание автора. Ибо понять

иадекватно оценить процессы, происходящие сегодня в медиевистической урбанистике, вряд ли возможно, не уяснив природы

ихарактера перемен, стремительно осуществлявшихся в этой области исторической науки с конца 60-х годов. Этим ракурсом наблюдения определяется и принцип отбора и метод анализа урбанистических исследований, как и в целом — структура книги

иее хронологические рамки. С точки зрения ключевых проблем городской истории, привлекающих сегодня внимание историковурбанистов и автора, содержание ее охватывает период от конца раннего Средневековья до начала Нового времени. Что же касается анализа историографического процесса как такового, то в центре внимания в данном случае находится широкий круг специальных урбанистических исследований, начиная с рубежа XIX и нынешнего столетия, включающий историографический материал 20— 30-х годов и послевоенных десятилетий, также как и отдельные работы 70—90-х годов.

Вкниге анализируются материалы преимущественно зарубежных исследований истории европейского города в средние века и раннее Новое время. Это работы немецких, французских, итальянских медиевистов, польских и чешских историков-урбанистов и археологов, касающиеся как общих, так и конкретно-исторических проблем городского развития в Европе; публикации материалов международных конференций и симпозиумов по проблемам города. Привлекаются также при рассмотрении отдельных вопросов собственно городские документы, в частности, завещательные и нормативные акты.

Вместе с тем, в книге имеется специальный раздел, посвященный отечественной научной мысли в области урбанистики. Исходя из общей постановки проблемы работы в целом, автор акцентирует здесь внимание лишь на некоторых именах (Н.П. Отгокар) и направлениях (историко-археологическое изучение древнерусско-

19

го города), которые, на его взгляд, ярко демонстрируют как о& щности черт западного и восточноевропейского средневековой урбанизма, так и единство магистральной тенденции научноіх поиска в области исторических исследований*.

В книге пять очерков. Посвященные разным аспектам изучения города и его истории они достаточно автономны. Вместе с тем; очерки связаны единством концепции историографического анализа и подхода к интерпретации конкретно-исторического матеі риала. В центре внимания первых двух очерков — становление современной урбанистики как дисциплины Новой социальной истории, ее исследовательский инструментарий, ее методологические обретения и перспективы развития. Третий очерк посвящен анализу двух новых тем, важных для понимания социокультурной природы средневекового города и городского развития в доин-j дустриальной Европе — это семья и структуры родства; малые города, как специфическая форма средневековой урбанизацииJ Четвертый и пятый очерки вводят в культурное пространство! средневекового города; здесь рассматриваются особенности урба-j низма в средние века, характеризуются основные компонент^ средневековой и прежде всего городской культуры, некоторые! аспекты истории повседневности. Если в предыдущих очерка^ автор стремится ввести читателя в исследовательскую лабораторию современного историка-урбаниста и показать, «как пишут историю сегодня», то здесь речь идет уже в основном о плодах этого труда, о вырисовывающемся в процессе социокультурного синтеза образе европейского средневекового города, как и Средневековья в целом.

Таким образом, очерки дополняют друг друга, обретая в рамках единого исследовательского контекста книги одновременно и единое звучание. В своей совокупности они дают, как надеется

* Отечественная историография имеет глубокие традиции и в изучении западноевропейского средневекового города; она обширна тематически и многогранна. Широко известны и за пределами нашей страны новаторские исследования российских ученых об итальянских городах (В.И. Ротенбург, Л Л. Котельникова, М.лГ Абрамсон, Л.М. Брагина и др.), об урбанизации в Нидерландах и скандинав-

ских странах (А.Н. Чистозвонов, АЛ. Сванидзе), Англии (Е.М. Косминский, Е.В. Гутнова, Л.П. Репина и др.), на Иберийском полуострове (Л.М. Мильская, О.И. Варьяш, А.П. Черных, ВА. Ведюшкин), во Франции (Ю.Л. Бессмертный, НА. Хачатурян, Н.И. Басовская, Г.М. Тушина и др.). Урбанистические центры успешно работают в университетах многих российских городов. Как самоценный феномен отечественная историография западноевропейского средневекового города требует специального анализа ее методологических и методических основ, конкретно-исторических разработок и тенденций развития.

20