§ 4. Контуры профессии: анализ публикаций

Пожалуй, лучшим способом показать справедливость претензий политической науки на свою зрелость в качестве самостоятельной дисциплины является предметный анализ используемой в данной книге литературы, в книге, подводящей итоги развития этой науки за последнюю четверть XX в. Обычно библиометрический анализ такого рода сводится к подсчету частоты отсылок читателя к тем или иным публикациям, а еще чаще — к цитированным авторам. Хотя такого рода подсчеты неизбежно сопряжены с определенными погрешностями, они, тем не менее, полезны с разных точек зрения: при определении репутации и положения отдельных ученых и кафедр в данной области знаний, при оценке частоты использования той или иной работы или работ каким-то конкретным автором или авторами и т.д.³⁰

В данном случае больший интерес представляет возможность проследить использование работ специалистов одной из субдисциплин в других отраслях науки, чтобы составить более наглядное представление о степени интеграции ученых в междисциплинарные проекты. Для этого мы предпочли не подсчитывать число упоминаний авторов и названий их книг в тексте, а ограничились подсчетом этих показателей по библиографическим спискам

всех глав, кроме первой³¹. Такой подход, несмотря на определенное искажение результатов, представляется нам оптимальным для решения поставленной задачи³².

Такого рода библиометрический анализ позволяет яснее понять целый ряд важных моментов. Он дает возможность утверждать, что подавляющее большинство политологов вносит вклад прежде всего в свою узкую область. Основная часть упоминаемых авторов и работ встречается в списках литературы лишь того раздела «Политической науки: новые направления», который посвящен какой-то одной тематике. Действительно, (как показано в прилож. 1Б) почти две трети авторов упоминаются лишь однажды в указателе использованной литературы какой-либо одной из глав³³.

Кроме того, в списках использованной при подготовке отдельных глав «Политической науки» литературы постоянно упоминаются имена достаточно большого числа ученых. Примерно тридцать пять авторов (перечисленных в прилож. 1С) упомянуты в разных главах более десяти раз каждый. Нет никаких оснований устанавливать приоритеты среди этих авторов «высшей лиги»: ведь мы имеем дело лишь с небольшой выборкой литературы, использованной при написании тридцати четырех глав, составляющих настоящий коллективный труд. Однако, несмотря на то, что положение того или иного автора в сводном списке авторитетов политической науки не может быть точно определено, а имена, помещенные в его нижней части, достаточно спорны, в общих чертах он представляется надежным инструментом для определения тех авторов, чьи работы вызывают интерес не в одной, а в нескольких субдисциплинах.

Знакомство с перечисленными в этом списке именами — и особенно с наиболее часто упоминаемыми работами (прилож. 1Г) — с достаточной полнотой раскрывает весь спектр теоретических проблем, над которыми в настоящее время работают специалисты в области политической науки в целом. Поразительно четко в современной литературе видны следы «двух революций» — поведенческой и рационального выбора. Просматривая перечень наиболее распространенных книг, мы находим в нем такие классические труды периода поведенческой революции, как «Американский избиратель» Кемпбелла, Конверса, Миллера и Стоукса; «Гражданская культура» Алмонда и Вербы; «Партийная система и размежевание избирателей» Липсета и Роккана, хотя теперь на них ссылаются чуть реже, чем раньше. Однако три первых места в нем занимают следующие классические работы периода, связанного со второй революцией, революцией рационального выбора: «Экономическая теория демократии» Э. Даунса, «Логика коллективного действия» М. Олсона и написанная несколько позже книга Элинор Остром «Руководство общинами». Развитие концепции рационального выбора оказалось на удивление успешным, причем оно выразилось не столько в ниспровержении старой бихевиористской ортодоксии, сколько в завоевании параллельного лидерства³⁴. Тот факт, что идеи прошлых революций все еще оказывают существенное влияние на развитие дисциплины, весьма симптоматичен. Циники заявляют, что научные революции представляют собой не более чем прихоти изменчивой моды. Если это так, следовало бы ожидать, что с победой новой моды старая должна бесследно исчезнуть. Вместе с тем очевидно, что этого не произошло. Является ли процесс познания по сути своей кумулятивным, это уже другой вопрос. Очевидно, однако, что, по мере добавления новых представлений в ходе последовательных революций в рамках политической науки, старые не уходят в небытие.

Рассматривая те же самые таблицы, помещенные в приложениях к данной главе, нетрудно заметить признаки следующей надвигающейся революции, которую можно было бы назвать «новым институционализмом». Это движение вместе с проблематикой теории рационального выбора представлено такими наиболее упоминаемыми книгами, как «Руководство общинами» Элинор Остром и «Институты, институциональные изменения и экономические достижения» Д. Норта. В работах других авторов новый институционализм приобретает ярко выраженный социологический характер и направлен вразрез с постулатами рационального выбора. Это направление в числе других наиболее часто упоминаемых работ представлено «Вторым открытием институтов» Дж. Марча и Й. Ольсена и «Государствами и социальными революциями» Теды Скокпол. Признавая наличие столь разных интерпретаций, можно сделать вывод о том, что «новый институционализм» в состоянии стать основой для объединения различных типов сложных исследовательских проектов, о которых говорилось выше.

Следующей задачей проведенного нами библиометрического анализа было выявление из числа наиболее часто цитируемых авторов интеграторов дисциплины. Интеграторами мы называем тех ученых, ссылки на работы которых встречаются в библиографических приложениях к пяти или более частям книги «Политическая наука: новые направления», посвященным раз-

ным ее субдисциплинам. Из 1630 авторов, имена которых упоминаются в ссылках этой книги, лишь 72 (или 4,4%) удовлетворяют этим требованиям. Из них лишь 21 политолога можно отнести к числу интеграторов дисциплины в целом, потому что их влияние распространяется более чем на половину частей настоящей книги. Их имена перечислены в приложении 1Д³⁵.

Применяя те же методы, мы проанализировали, насколько полно каждая из субдисциплин интегрирована в более широкие рамки политической науки. Для этого выделялись авторы, занявшие три первые места по частоте упоминания (прилож. 1E). При этом были поставлены два вопроса (прилож. 1Ж). Во-первых, в какой степени наиболее часто упоминаемые авторы публикаций той или иной субдисциплины упоминаются в трудах, посвященных дисциплине в целом (ориентируясь на десять наиболее часто цитируемых работ)? Во-вторых, в какой мере авторы наиболее часто упоминаемых в той или иной субдисциплине публикаций являются интеграторами науки в целом?

Две субдисциплины (сравнительная политология и политэкономия) в соответствии с этими двумя критериями представляются особенно хорошо интегрированными в политическую науку. Наиболее цитируемые авторы таких субдисциплин, как социальная политика, политическое управление и политическая теория часто выступают в качестве интеграторов дисциплины в целом, в то время как представители других отраслей и, прежде всего, исследований политических институтов, не имеющих собственных интеграторов, чаще всего ссылаются на работы авторов, наиболее представительных для дисциплины в целом. Существует лишь одна субдисциплина, политическая методология, наиболее часто цитируемые авторы которой не входят ни в число интеграторов дисциплины, ни в число ее наиболее часто цитируемых авторов. Видимо, эта отрасль науки в определенном смысле стоит особняком и развивается сравнительно независимо³⁶.