_Мы жили тогда на планете другой (Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990) - 3

Поезд твой на путях беспробудных Заблудился в глухом тумане.

Только я, с пустыми руками Выйдя в мутный, сырой рассвет, Развернула душу, как знамя, Белое знамя тебе вослед.

1934

ЛЕТО

Охмелевшая летом, улыбкой встречает земля Крыльев белых размах и глухой говорок с голубятен; Это детство вернулось и звонко кричит на полях, И смеется над окнами ворохом солнечных пятен.

На лугах наша радость большими цветами цветет, И сплетается трелями птичье и девичье пенье. Утонувшие в сини озерных колдующих вод, Мы, под шепот берез, принимаем второе крещенье.

Слаще меда дурманного — дым золотистый ржаной.

Мы — как к жизни утерянной — к светлому краю причалим, И приемлем, как чудо,,прекрасный подарок земной:

Эту радость земли и простые земные печали.

1939

ПЕРВЫЙ ГОД ВТОРОЙ МИРОВОЙ в о й н ы

Пусть розовеют на каштанах почки И вновь весною бредит каждый куст,

Мы не напишем для весны ни строчки, Весь дальний мир так напряжен и пуст.

Еще спокойно дремлют полустанки

И теплый ветер шепчет о весне,

Агде-то с ревом выползают танки, Как звери допотопные во сне.

Уже тяжелый самолетов рокот — Грозою дальней — ближе и слышней,

И небо расступается широко Пред стаей смертоносных журавлей.

Мы под звериной маской спрячем души, Как лица — в странные и жуткие мешки, И нас не газ, а страшный взрыв задушит Совсем нечеловеческой тоски,

Чтоб задыхаясь, корчась, умирая, Не крикнуть миру — для чего пришли,

Ине шепнуть, что жизнь — совсем другая

Ичто лицо другое у земли.

1939— 1940

Но пусть в мирах затерян я, как атом, Таков уж строй,

Что я себя зову их младшим братом, Звезду — сестрой.

КОНЕЦ

Вот и конец. А что же было, Чтоб вспомнить стоило о чем?

— Немного творческого пыла, Да сон, пронизанный лучом.

Да эхо солнечных гармоний Пурпурно-синих-золотых, Да этот звук тайноименный, Кем окрыляется твой стих.

Да вечный Ужас, с кем боролась Неодолимая душа, Да Голос, все звучащий Голос,

Как жизнь его не заглушай.

Вот и конец. Так что же скажем Мы на прощание тебе?

Пусть эта жизнь была миражем, Ты высшей приобщен судьбе.

В БРАЙАНТ-ПАРКЕ

Подводным светом голубеют бары, То вспыхнет пурпуром, то гаснет вход, А ветер, подметая тротуары, Поземку черной копоти несет.

И глядя сквозь мерцающие двери

Втепло и свет и молодость свою, Уснул бродяга в облетевшем сквере, Скользнув лицом на темную скамью.

** *

Остановилось солнце надо мной В молчании горячем и блаженном. День светится сухой голубизной,

И пахнет роща теплым, легким сеном.

Стучится дятел в гулкую кору,

Истрекоза на стебельке застыла...

Так странно знать, что скоро я умру, Что я умру — и будет все, как было.

Ималенький, упрямый муравей Оступится под тяжестью былинки, Переползая след ноги моей, Последний след на солнечной тропинке.

Ина коре березы голос мой

Все будет виться и дрожать, играя, Меня последней ниточкой живой С оставленной землей соединяя.

ДОМ НА МАНХЭТТЕНЕ

Над двором, прямоугольной бездной, Тусклый дом безрадостно возник, Перечеркнут лестницей железной, Словно неудачный черновик.

Но за мутью всех незрячих окон,

Слой за слоем, и из года в год, Кто-то вьет свой человечий кокон, Кто-то плачет, курит и поет, Чье-то сердце там упрямо бьется, Чьи-то в копоти цветут мечты...

А на дне бетонного колодца Бродят одичалые коты.

** *

Дни летят, летят, не уставая, Спотыкаясь, падая, спеша, А за ними еле поспевает Словно изумленная душа,—

И беспомощно влачится с ними — То в надежде слабой, то в тоске, Как котенок на весенней льдине В черной и взволнованной реке.

** *

Пахнет горькой водой и медузами ветер прибрежный, И спешит и, споткнувшись, лохматится пеной волна. Что мне сила моя, что моя бесполезная нежность,— Мне она не нужна, потому что тебе не нужна.

Если верной волной я вослед поплыву пароходу,

Итвои берега захлестнет мой зовущий прибой, Ты, как эта скала, оттолкнешь мою горькую воду,

Иона отойдет, неопознана даже тобой.

** *

Черный Данте в облетевшем скверике Замышляет бронзовый сонет. Поздний вечер наступил в Америке, А в его Италии рассвет.

Ветер над равниною этрусскою Розовые гонит облака,

И проходит улочкою узкою Тень твоя, блаженна и легка.

Беатриче! Нет тебя желаннее...

Семь веков — как семь весенних дней! И опять — любовь, стихи, изгнание, Мокрый свет и быстрый бег огней.

** *

Холод, ветер... А у нас в Крыму-то

Укустов — фиалок бледных племя,

Иминдаль, как облако раздутый, Отцветает даже в это время,

Там, над морем. А у нас в Стамбуле По террасам, над Босфором синим, На припеке солнечном уснули Плети распушенные глициний,—

Разленились. А у нас в Белграде, Хоть ледок еще на лужах прочен, Но вороны с криком гнезда ладят, И трава пробилась у обочин

Тех тропинок... А у нас в Тироле Мутный Инн шумит в весеннем блеске,

Ив горах, где дышится до боли, Расцветает вереск и пролески,

Истоит сквозной зеленый конус Лиственницы нежной на пригорке: До нее я больше не дотронусь, Не поглажу. А у нас в Нью-Йорке...

** *

Так зябко было. И моя рука Тепла искала у тебя в кармане. Мы проходили мимо кабачка, Где надрывались тощие цыгане.

Вошли и столик заняли в углу.

Так хорошо — опять на нашем месте. Мы радовались чадному теплу, Тому, что вновь, на целый вечер вместе.

Мы заказали красного вина, О чем-то говорили и молчали, А музыка цыганская полна

Была извечной страсти и печали.

Теперь ничто не манит впереди, Одна зола осталась от пожара. Теперь за нашим столиком сидит Другая очарованная пара.

** *

Это было... Нет, уже не помню дат: Это было двадцать лет тому назад.

Стих недавно эскадрилий тяжкий гул, Мир еще не все воронки затянул,

И, споткнувшись на пороге перемен, Наше прошлое дало смертельный крен:

Наш корабль прилег устало на волну И пошел со всей поклажею ко дну.

С нами ж дивные свершались чудеса — Нас небесные спасали пояса,—

И — ненужные ни другу, ни врагу — Вот, стоим на безымянном берегу.

Все заботы, сожаления и страх Мы сжигаем на спасительных кострах.

Наша жизнь еще пустынна и вольна, Наши где-то утонули имена.

Так чудесна бесприютность и легка, Как несущиеся в небе облака.

Только нас, увы, заметили с земли И отправили за нами корабли.

Снова вьется муравьиная стезя, Снова в небо неоглядное нельзя,—

Илишь память потаенная остра

Облаженной невесомости костра.

** *

Лесопилку бором обступило. Розовеют россыпи опилок, Пахнет бревен сваленных кора. На пенек из чащи придорожной Бурундук взобрался осторожный, Рыжий горбик для прыжка собрав.

Пожелай себе звериной доли,

Одуша, забудь о прошлой боли

Ио той, что зреет впереди,—

Стань покойней, зорче и смиренней, И в потоке солнечных мгновений Только будь — и ничего не жди.

** *

Из темноты и в темноту, Как по висячему мосту,

Бреду по жизни осторожно,—

Имост мой солнцем освещен, Но хрупок он, но зыбок он,

Итак легко сорваться можно.

Ислева — черных туч полет,

Асправа — радуга цветет...

Держусь за шаткие перила. Иду — и откровенья жду, Не знаю ведь, куда иду, Откуда вышла — позабыла.