Цыганков - ТМО хрестоматия

В ситуации, когда применение силовых средств считалось излишним, господство достигалось «мирным» путем на основе прямого согласия тех, у кого были соответствующие полномочия. При международном и колониальном протекторатах на этих землях использовались удобные правовые модели. В других случаях формально уважался суверенитет государств, например африканских, азиатских. Однако судьба этих государств решалась, когда их правители подписывали договоры, по которым третьи государства соглашались принять часть страны типа Эфиопии или Персии в сферу своего исключительного влияния.

Международное обычное право не только применялось для поддержания господства с помощью силы и реализации практически любой международной стратегии и тактики международной политики. Оно помогает сохранять на ключевых позициях в международном сообществе крупнейшие суверенные государства. При этом существующие субъекты международного права оставляют за собой право решать, кому, какому государству предоставлять статус независимого субъекта. Кроме того, предпринимались практические попытки сделать сами суверенные государства субъектами международного права. Однако названные дополнительные функции вряд ли сильно меняют основное поле деятельности международного обычного права как легальной системы, которая широко используется крупнейшими мировыми державами.

В той степени, в какой международное обычное право есть право применения силы, [с.372] оно лишь выполняет функции экстремального общественного закона… не ограничивая серьезно свободу действия своих субъектов. Представленное выше описание международного закона силы можно считать, вполне корректным анализом функций, которые международное право выполняло в «старые дурные дни» до 1914 г. Однако такие ли функции выполняло международное право в «новые смелые времена» периодов после 1919 и 1945 гг. Адекватный ответ на этот вопрос может быть получен только в контексте анализа систем политической власти.

Международный закон взаимодействия

Пока мировое сообщество объединено в систему политической власти, международное право призвано служить его целям. Однако международное право является не только законом применения силы, но и законом, основанным на взаимодействии, и даже может способствовать появлению закона, основанного на согласованности действий.

Вправилах, основу которых составляет принцип дипломатической неприкосновенности, очевидно влияние закона взаимодействия. Когда международное право находилось в стадии становления, государства могли по-своему трактовать право неприкосновенности, данное представителям иностранных государств: либо понимать его достаточно ограниченно, либо толковать его с либеральных позиций. Если доминировали соображения собственного суверенитета, права государства выдвигаются на первые позиции и ничто не мешает ему следовать этому курсу. Однако в таком случае государство не может ожидать более лучшего обращения со своими посланниками за границей, чем то, которое оно оказывает представителям других государств.

Вдействительности, государства никогда не поступают так недальновидно. Таким образом, на основе бесчисленных взаимных соглашений появились нормы

международного права, касающиеся дипломатической неприкосновенности. Принципы взаимодействия автоматически обеспечили силу и признание этих норм…

Рассматривали ли руководители Советского Союза международную мораль только в качестве буржуазной монополии? Гарри Хопкинс отмечал, что Сталин в своей беседе с ним летом 1941 г. говорил о необходимом существовании минимальных моральных норм в отношениях между нациями, без которых нации просто не смогли бы сосуществовать. Он утверждал, что «нынешние лидеры Германии не имеют представления о подобных минимальных нормах и поэтому представляют собой антиобщественные силы в существующем мире». «Немцы – это люди, – говорил Сталин, – которые без зазрения совести подпишут договор сегодня, нарушат его завтра, а послезавтра подпишут новый договор. Нации должны выполнять обязательства, взятые на себя в договоре, в противном случае международное общество не сможет существовать».

На Парижской мирной конференции в 1946 г. Молотов в своей речи повторил слова Сталина: «Два диаметрально противоположных метода существуют в международной жизни. Первый из них, хорошо известный каждому с давних времен, – это метод насилия и власти, для которого пригодны все виды принуждения. Другой метод, правда недостаточно распространенный, – метод демократического сотрудничества – основан на признании принципов равноправия и законных интересов всех государств, больших и малых.. Мы не сомневаемся, что, несмотря на все возражения, метод демократического сотрудничества между странами в конце концов возьмет верх». [с.373]

Можно ли, основываясь на этих заявлениях, обвинить Сталина и Молотова в «радикальных суждениях» или они оставались верны принципам ленинизма и поэтому здесь следует учитывать телеграфные сообщения, которыми в 1919г. обменялись Ленин и Бела Кун. Ленин предупреждал Бела Куна о том, что в настоящий момент нельзя доверять силам Антанты. В ответной телеграмме Бела Кун согласился с мнением Ленина и добавил: «Я горжусь быть одним из ваших лучших учеников, но по одному вопросу я всетаки превосхожу Вас, по так называемому вопросу mala fides5…»

Универсальность международной морали

Большинство этических систем имеют своим источником религиозное начало и являются продуктом постепенной рационализации религиозных ценностей. Процесс секуляризации обусловил определенную автономию или полную независимость этических систем от своих религиозных источников. Препятствуют разные истоки моральных норм универсальности норм международной морали? Подразумевают ли государственные деятели Запада, России и Востока разные вещи, когда говорят о справедливости, равенстве, честности и дружбе в отношениях между государствами?

Изучение с этой точки зрения мировых религий и сферы международных отношений обнаружило фундаментальные различия между ними. Даже заповеди Христа дают возможность для разнообразных интерпретаций, начиная с доктрины, в соответствии с которой кесарю воздается кесарево, и заканчивая теорией непротивления любой форме насилия. Классическая оппозиция ислама настаивает на том, что между христианами и мусульманами может существовать только перемирие, но не мир. Буддийские принципы утверждают, что вся мирская деятельность в лучшем случае есть лишь неуместная

иллюзия, а, по сути, несет собой зло; буддизм говорил о достижении совершенства путем несовершения поступков и медитативного размышления.

Однако эти принципиальные различия сказываются на международной морали в гораздо меньшей степени, чем можно было ожидать. Конкурируя с распространением политического и экономического влияния европейского общества, религиозные и этические принципы христианства распространялись подобно тому, как право европейских народов внедрялось в систему универсального международного права. В этом процессе первоначальный христианский источник международной морали [с.374] отошел на второй план и система международной европейской морали преобразовалась в систему моральных норм, общую для всех цивилизованных государств.

Место морали в международном обществе

Функции международной морали, так же как и функции международного права, могут быть адекватно интерпретированы только в контексте изучения международного сообщества. Было отмечено, что международное право подчинено политической власти и функционирует более эффективно в отсутствие международной политической борьбы. В качестве требующей проверки рабочей гипотезы выдвигается следующее: международная мораль, похоже, играет второстепенную роль.

Главная задача международной морали в международных отношениях – поддержка внешней политики государства. Если у государства есть намерение присоединить какуюлибо территорию в связи с ее экономической и стратегической ценностью, ему трудно найти подходящие оправдания соответствующих действий. Нередко они объясняются потребностью в «естественных» границах или в «естественном» праве доступа к морю. Союзники, объединяющиеся для противостояния третьей силе, объясняют свои действия интересами мира и безопасности, если не интересами всего человечества. Баланс сил, созданный на основе Утрехтского мира, объяснялся победителями как justum potentiae equilibrium6. Участники мирного договора в Шамоне в 1814 г. взяли на себя обязательства противостоять Франции «ради благородной цели прекращения страданий в Европе» и конечной цели – обеспечить «гарантии будущего покоя, на основе создания баланса сил». В государственных документах ведущих держав можно найти множество такого рода объяснений…

Однако на кого может произвести впечатление подобное пустословие? Государственные деятели считают само собой разумеющимся обязательность минимума моральных норм, даже в сфере чистой политической власти, так как в конечном счете их собственные соглашения с союзниками покоятся на моральных нормах, в первую очередь на честном исполнении данных обещаний. Однако, как правило, правительства понимают реальные намерения их партнеров, маскирующих политические цели в терминах международной морали, и не склонны доверять подобного рода представлениям. Подобные обещания рассчитаны главным образом на общественное мнение внутри страны и за границей.

[с.375]

Общественное мнение, оценивая на принципах международной морали какой-то случай, оказывает неоценимую услугу политикам, освобождая их от утомительных формальностей и оговорок по обоснованию законности действий. Приводя доводы,

базирующиеся на принципах международной морали, государственные деятели могут обращаться непосредственно к воображению, страстям и предрассудкам общественного мнения.

Для завоевания симпатий общественности правительства привлекают внимание газет, радио– и телевещательных каналов за рубежом, в тех странах, где агентства по распространению новостей находятся в системе частного предпринимательства. В капиталистической среде средства массовой информации отбирают новости по простому и, по их мнению, верному критерию: какие новости заинтересуют наибольшее число потенциальных покупателей и слушателей? Преступления, секс и спорт – темы, как правило, более популярные у аудитории, нежели события международной жизни, если только к таковым не относятся крупные кризисы, войны или, наконец, шпионаж. Соображения такого рода обычно учитываются политиками для обоснования необходимости создания министерствами иностранных дел и их представительствами за границей информационных отделов со штатом профессиональных экспертов.

Когда отношения между двумя государствами ухудшаются, эмоциональные призывы лидеров вызывают цепную реакцию граждан. «…Гражданин каждого государства, – писал Адам Смит в своей книге «Теория моральных настроений…» (1759), – не обращает внимания на чувства, которые граждане другого государства могут питать к нему и его поведению. Ему важно, чтобы его амбиции получили одобрение его сограждан, и поскольку они воодушевлены такой же враждебной страстью, какой наделен он сам, он никогда не угодит им более, чем вызывая бешенство и обиду у их врагов».

Идеологическое использование международной морали достигает наивысшей силы, когда общественное мнение необходимо подготовить к войне или заручиться его поддержкой в продолжительной борьбе. С этой точки зрения конфликты между великими державами превращаются в борьбу высших моральных принципов, которым горячо привержена каждая сторона вплоть до стадии достижения мира. Таким образом, в системе политической власти главная функция международной морали состоит не в том, чтобы контролировать чье-либо поведение. Принципы морали используют в качестве сильного оружия против потенциальных и реальных врагов.

Связь между политической властью и моралью осуществляется двумя путями, хотя, как и в других сферах, идеологии могут вредить [с.376] интересам, которым они призваны служить. Правительства должны (хотя бы внешне) подчиняться принципам, которые они декларировали, добиваясь преимущества над другими. Иногда общественное мнение заставляет правительство действовать в соответствии с признанными принципами и, таким образом, влияет на международную политику.

Если соображения международной морали государством не признаются во внимание, международная мораль выполняет функции, подобные тем, которые присущи международным законам взаимодействия и согласованности. В демократических государствах политические силы, чаще всего испытывающие давление общественного мнения, действуют в соответствии с категорическим императивом, сформулированным Исократом: «Обращайся со слабым государством таким же образом, каким ты хотел бы, чтобы более сильное государство обращалось с тобой». Естественные катастрофы и эпидемии – это те случаи, когда и в мирное время можно увидеть функционирование принципов международной морали, за которым не скрыты корыстные мотивы.

Даже во время войн представления о благородстве и человечности смягчали обычаи, которые в соответствии с законами войны, превалирующими в то или иное время,

считались вполне приемлемыми. Победители воздерживались от продажи военнопленных в рабство, от разграбления города, взятого штурмом, от конфискации частной собственности у врагов или от захвата вражеского рыболовецкого судна в качестве законной награды, хотя международное право еще не установило запретов на такие действия.

Международная мораль и международное право

В XVI–XVII вв. и даже еще в XVIII в. международное право и международная мораль в форме естественного закона были более тесно связаны, чем когда-либо ранее или позднее. Широко распространено, хотя ошибочно, убеждение в том, что международное право обязано своим происхождением доктринам философов – сторонников натурализма.

Согласно этой точке зрения отцы-основатели международного права считают законные принципы применимыми в «обществе живых существ, наделенных разумом». Роско Паунд отмечает: «Международное право было рождено юридическим размышлением и стало реальностью, ибо это размышление дает людям нечто такое, посредством чего создаются и формируются международные правовые институты и вера в то, что люди смогут создать и сформировать эти институты эффективно». В действительности эта доктрина происхождения международного права не выдержала проверки при исследовании исторических материалов. Это объясняется чрезмерной сосредоточенностью на доктрине [с.377] происхождения международного права и невнимательностью к практике государств, которая в средневековой Европе веками предшествовала рассуждениям последователей теории натурализма. В доктрине происхождения международного права постепенно разрывалась связь между естественным и международным правом. Это произошло по ряду причин. Авторы согласились, что в государстве XIX в. возрастало желание устранить все ограничения для осуществления своего суверенитета. Но наивно отождествлять естественные для определенного периода законы с естественным правом, и как этим естественным правом постоянно злоупотребляли в идеологических целях. Кроме того, кодификация и дальнейшее развитие международного права привели к более четкому разграничению между принципами lex lata и lex ferenda. В конце концов, эмпирическая естественная наука о праве получила высокую оценку как образец даже в нормативном международном праве, но в то же время вызвала некоторые неудобства, связанные с условностью дедуктивного и эклектического подхода, используемых в теории международного права. Поэтому доктрина происхождения международного права стала опираться на позитивизм, не подвергая его критике… За Международным судом и государственной дипломатической практикой было оставлено право создать более устойчивое звено между международным правом и моралью. Это не настолько парадоксально, как может показаться на первый взгляд. Государственные деятели поддерживали принципы международной морали в той же степени, в какой эти самые принципы поддерживали их законные требования. Кроме того, некоторые хорошо известные министры иностранных дел XIX в. были искренне убеждены в реальном влиянии международной морали и иногда пытались использовать эти принципы как руководство к действию.

Британская дипломатическая практика дает множество доказательств этой позиции. Приведем цитату из типичной дипломатической депеши, посланной в 1865 г. лордом Брасселом Лорди Кови британскому послу в Париже: «Международное право делает

успехи в сохранении достижений христианской цивилизации. Однако если будет обнаружено, что практика, до сих пор не трактовавшаяся как нарушение христианских принципов, есть преступление самого ужасного характера и злодеяние против человечества, то, безусловно, великие христианские государства в своем совместном приговоре занесут это ужасное злодеяние в перечень тех преступлений, которые должны пресекаться и наказываться международным законом». Часто в случаях, когда государства договариваются урегулировать спор путем обращения к арбитражу, они соглашаются решать такие споры на основе «закона и справедливости». В этих ситуациях стороны специально уполномочивают трибунал применять международное право справедливым и разумным образом [с.378] (jus aequum отличается от jus strictum7), а международная мораль выступает как дополнение к законотворческому процессу. Так, в случае разграничения вод Меса (1937) между Бельгией и Нидерландами судья Хадсон поддерживал влиятельное частное мнение о том, что Постоянный международный суд, а также Международный суд на временной основе должны «рассматривать принципы справедливости как часть международного права, которое должно их применять». [с.379]

Примечания

1Оригинал: Schwarzenberger G. Power Politics: A Study of World Society. 3rd Edition. L., 1964. P. 198–223 (перевод У. Хворостяновой).

2Полное поражение (лат.) (примеч. науч. ред.).

3Ничейную территорию (лат.) (примеч. науч. ред.).

4Оговорка, устанавливающая сохранение силы договора при неизменности общей обстановки (лат.) (примеч. науч. ред.).

5Нечестные намерения, недобросовестность (лат.) (примеч. науч. ред.).

6Справедливое силовое равновесие (лат. – вольный перевод) (примеч. науч. ред.).

7Строгое право, строгая законность (лат.) (примеч. науч. ред.).

Цыганков П.А.

Куинси Райт о международных организациях, демократии и войне

Куинси Райт, один из наиболее ярких представителей современной международнополитической науки, с полным правом может быть отнесен к ее классикам. Он работал в университетах Пенсильвании и Гарварда, Миннесоты и Чикаго, Вирджинии и Нью-Дели, где преподавал международное право и политологию и где издал ряд своих произведений. Он был не только профессором и академическим исследователем, но и практическим работником, занимая различные должности в политических структурах США и межправительственных организациях.

Широкий кругозор и блестящая квалификация позволили К. Райту с одинаковым успехом заниматься исследованиями в самых разнообразных областях международнополитической науки. При этом он постоянно искал точки соприкосновения с нормативизмом и политическим реализмом. Так, подобно Г. Моргентау, он считал, что мессианство и стремление к распространению неких «абсолютных ценностей» и «самых правильных идеологий» неминуемо ведут к кровавым конфликтам. Как и Моргентау, он отмечал приверженность государств своим национальным интересам, подчеркивая недопустимость смешивания желаемого, т. е, регулируемого по единым законам мирового порядка, и действительного, обусловленного самим фактом существования суверенных государств, а также многообразием религий, культур, экономик и политическим систем. Но в отличие от приверженцев теории политического реализма Райт был уверен в объективности международных интеграционных тенденций, возрастании регулирующей роли международного права и эффективности международных организаций и даже не исключал [с.380] возможности создания единого всемирного правительства. Он разделял реалистскую концепцию баланса сил, причем именно в ее военно-политическом измерении, однако анализировал эту концепцию в полемике с представителями теории политического реализма. Иначе говоря, Райт не был сторонником «войны парадигм», стремясь найти в каждой из существующих научных школ и направлений зерно объективности и в то же время отказываясь признавать за любой из них монополию на истину.

Не был он и приверженцем соперничества исследовательских методов и методик. Являясь сторонником междисциплинарного подхода, Райт охотно и с успехом использует методы математики, психологии и кибернетики, вследствие чего его могли назвать «своим» и приверженцы модернистского направления. Выводы, к которым он приходит в результате применения конкретных методик, выходят далеко за рамки частных исследований и носят глубокий теоретический характер, способствуя дальнейшему развитию международнополитической науки.

При всем многообразии проблематики и исследовательских подходов, которые интересовали Райта, его работы касаются главным образом двух вопросов, центральных как для теории, так и для функционирования международных отношений. Речь идет об

исследовании межправительственных организаций и международного права, а также межгосударственных конфликтов и войн.

Райт показывает, что источниками современного международного права стали складывавшиеся в течение десятков и сотен лет правила поведения государств, тысячи заключенных ими двух– и многосторонних договоров и соглашений, которые впоследствии были кодифицированы в юридических нормах. При этом, очерчивая круг прав и обязанностей субъектов международного взаимодействия, международное право в отличие от внутригосударственной юрисдикции гораздо более динамично: с согласия сторон подписанные ими соглашения могут быть изменены с целью адаптации к изменившимся потребностям и обстоятельствам. Кроме того, в случае отсутствия в предшествующей международной практике правовых прецедентов или юридических аналогий международное право может немедленно вводить новые правовые принципы, регулирующие отношения между государствами. Однако, как, например, в случае космического права, такие принципы могут касаться только подписавших их сторон, по крайней мере до тех пор, пока описываемая ими практика не затрагивает другие государства и соответственно пока не принимаются общепринятые нормы, согласованные в рамках всего международного сообщества.

Кроме того, Райт показывает, что современное международное право отражает новейшие моральные ценности, которые осуждают применение государством силы как инструмента достижения его внешних или даже внутренних целей. Так, в Уставе ООН фиксируется запрет на [с.381] любое использование силы и на угрозу ее использования, за исключением тех случаев, когда речь идет о самообороне или о решении Совета Безопасности. Райт подчеркивает, что в отличие от XIX в. современное международное право уже не рассматривает войну как поединок между юридически равными сторонами, который может быть разрешен исключительно в рамках двусторонних отношений, а скорее как преступление против всех народов, которое должно быть предотвращено.

Райт отмечает, что главными средствами международных взаимодействий в подавляющем большинстве случаев выступают убеждение и торг, переговоры и обещание выгоды. Основные проблемы, которые преобладают в международной политике любого государства, редко побуждают их правительства использовать силу или угрожать ее применением. Вместе с тем он констатирует, что важной характеристикой международной системы было и продолжает оставаться использование насилия. В изданном им в 1942 г. классическом исследовании войн «A Study of War» показано, что применение государством силы в качестве средства своей внешней политики, столь осуждаемое либерально мыслящими философами, историками и политическими деятелями, редко вызывало сомнение у государственных лиц, ответственных за решения в области внешней политики своих государств. Некоторые государства традиционно сохраняли курс неприсоединения или изоляцию, но ни одно из них никогда не было «нейтральным», если дело касалось его собственной безопасности, и никакой нейтралитет не подразумевает безусловный отказ от силы. Маловероятно, чтобы какое-либо правительство могло долго удержаться у власти, если бы оно отказывалось от использования всех имеющихся в его распоряжении средств, в том числе и силы, в целях обеспечения безопасности и других национальных интересов.

Подчеркну еще раз два обстоятельства, которые отмечает Райт и которые представляются исключительно актуальными в свете современной международной обстановки, в частности расширения НАТО и ситуации вокруг Косово. Во-первых, будучи убежденным приверженцем международного права и осуждая применение силы, он не отрицает регулирующей роли баланса сил в межгосударственных отношениях, а также признает

право государства прибегать к силе в случае угрозы его жизненным интересам. Вовторых, он решительно возражает против использования силы, в основе которого лежат «мессианско-завоевательские настроения, ведущие к попыткам нарушить баланс сил, но не ради самой силы, а ради идеалов»1. В этой связи хочу обратить внимание еще на одно положение Райта, приобретающее особую важность в свете [с.382] нынешних дискуссий в международно-политической науке. Речь идет о теории «демократического мира», с позиций которой либеральные государства являются гораздо более либеральными, толерантными и миролюбивыми, чем все остальные2.

Проанализировав 278 войн, которые произошли между 1480 и 1941 г.3, Райт приходит к выводу, что одни государства более склонны к использованию силы как средства внешней политики, чем другие. С его точки зрения, вновь созданные государства, вероятно, прибегают к силе более охотно, чем большинство стран с долгой историей. Аграрные страны могут быть более воинственными, чем индустриальные, а государства с социалистической экономикой могут рассматриваться как наиболее воинственные. Заметим, что демократические государства воевали не менее часто, чем автократии. «Едва ли можно ссылаться на статистику, чтобы показать, что демократии бывали реже вовлечены в войны, чем автократии. Франция была почти такой же воинственной в период республики, в период монархии или империи. Великобритания занимает видное место в списке воинственных стран, хотя она по форме своего правления в течение наиболее длительного времени приближалась к демократии… Более убедительную статистическую взаимосвязь можно установить, сравнивая тенденцию к демократии в периоды всеобщего мира и отхода от демократии в периоды всеобщей войны. Однако эта взаимосвязь может доказать скорее то, что мир порождает демократию, чем то, что демократия порождает мир»4.

Сказанное выше убеждает в правоте отечественных и зарубежных ученых, которые единодушно отмечают роль Райта в развитии теории международных отношений. Пожалуй, наиболее полно выразил эту мысль один из современных представителей международно-политической науки Д. Сандерс: «Кто нужен теории международных отношений, – пишет он, – так это новый К. Райт – человек, способный провести множество эмпирических исследований, обладающий даром теоретического озарения и ясного понимания других, сжатого изложения сути всего изученного»5. Думаю, что, познакомившись с приведенным ниже фрагментом, читатель вполне согласится с такой оценкой его автора. [с.383]

Примечания

1Цит. по: Дробот Г.А. Стабильность и конфликты в международных отношениях // Власть и демократия. Зарубежные ученые о политической науке. М., 1992. С. 252.

2Подробнее об этой теории см.: Кулагин В.М. Мир в XXI веке: многополюсный баланс сил или глобальный pax democratica. Гипотеза «демократического мира» в контексте альтернатив мирового развития // Полис. 2000. № 1.

3См.: Wright Q. Study of War. Chicago, 1942.

4Ibid. P. 841.

5 Политическая наука: новые направления / Под ред. Р. Гудина, Х.Д. Клингеманна. М., 1999. С. 414.