Цыганков - ТМО хрестоматия

вкладывать его в слаборазвитые или высокоразвитые области? Как ни странно, в привлечении капитала развитые страны имеют преимущества по сравнению с развивающимися. Традиции и страх потери могут поддерживать эту тенденцию. Инвестор вкладывает деньги туда, где, по его мнению, можно получить прибыль. Развитость средств коммуникации и степень освоенности – факторы мотивации. Однако существуют и экономические причины. Слаборазвитые страны не располагают достаточными производственными мощностями, профессиональными кадрами, средствами транспорта, рынками сбыта, поэтому не могут освоить столько капитала, как развитые страны. Таким образом, из-за политических, психологических и экономических причин начальное неравенство в производительности может с течением времени увеличиться.

Форсированное развитие экономики Советского Союза позволило ему сократить экономический разрыв с Западом, в результате чего уже сейчас производительность труда в Советском Союзе выше, чем в Великобритании. Если по этому показателю Советский Союз обгонит США, то вполне возможно, что США не смогут компенсировать этот прорыв.

В любом случае два центра быстрого роста экономического потенциала обусловливают скорее формирование биполярной международной системы, чем сохранение системы «баланса сил».

Обратная связь может оказать дестабилизирующее влияние даже в том случае, если национальные акторы не имеют намерения разрушать систему «баланса сил». Войны против Польши были связаны с правилом, требующим от национальных акторов усиливать свое влияние. Так как Польша не была значимым национальным актором, то нормы системы позволяли уничтожить Польшу как актора. Польша была поделена между победившими значимыми национальными акторами в XVIII–XIX вв. Тем не менее даже такое «сотрудничество» значимых национальных акторов имело разрушительный эффект для системы «баланса сил». Поскольку приобретения победивших акторов не могли быть равными – не существует сколько-нибудь точного метода измерения географических, стратегических, демократических, индустриальных и ресурсных факторов и тем более определения роли этих факторов в будущем, фактор различия сыграл свою разрушающую роль.

Даже стремление победить Наполеона и ограничить Францию в ее исторических границах имело самые негативные последствия. Это стремление, хотя и согласующееся с четвертым, пятым и шестым [с.232] правилами, способствовало возвышению России и Пруссии и нарушило внутреннее равновесие между германскими княжествами. Это событие вызвало процесс, который позже привел к гегемонии Пруссии в рамках Германии, а позднее – к лидированию Германии в Европе. Так попытка разбить Наполеона инициировала процесс, который не могли компенсировать изменения в составе коалиций.

Расчеты возможностей «балансирования» в соответствии с четвертым правилом могут помочь оценить эффективность «балансирования» в рамках международной системы «баланса сил». Например, Советский Союз – даже при желании – не смог бы сбалансировать давление нацистской Германии на Чехословакию посредством отправки войск в зону конфликта. Если у СССР было бы такое намерение, Польша и Румыния, подвергшиеся интервенции, а также, возможно, Великобритания и Франция сочли бы, что ввод советских войск угрожает их национальным интересам. Поэтому они не согласились на такое взаимодействие.

Возможно, что основной фактор, который способствовал успеху Великобритании в осуществлении «балансирующей» роли в XIX в. состоял в том, что Великобритания преобладала на море и не имела территориальных амбиций, связанных с континентальной Европой. В результате этого прочие национальные акторы вполне терпимо относились к выполнению Великобританией «балансирующей» роли. Как ведущая морская держава Великобритания могла присоединиться к военно-морским силам других стран либо транспортировать вооруженные войска в зону конфликта. Великобритания содержала только достаточно небольшую сухопутную армию, поскольку могла использовать военноморские силы для борьбы с противником…

Еще одним важным условием сохранения системы «баланса сил» является число значимых национальных акторов. Если система насчитывает только три национальных актора и если их возможности примерно равны, вероятность того, что два из них объединятся для уничтожения третьего, весьма высока.

В случае если третий актор не полностью уничтожен, он после поражения может войти в новую коалицию с более слабым из победивших акторов. Вероятность такого исхода, необходимого для стабильности системы, возрастает, когда число значимых акторов больше трех. При этом ошибки или недостаток информации имеют менее разрушительные последствия. Таким образом, только достаточное число акторов придает системе гибкость для осуществления требуемых сдвигов в коалициях при изменении условий.

Коалиции, насчитывающие большое число членов, более терпимы к тем государствам, которые не связаны тесно с данной коалицией [с.233] или не являются членами этой коалиции. Но в этом случае, т.е. когда большое число акторов не связаны жестко с данной коалицией или не являются ее членами, любое изменение состава коалиции, например включение новых членов, может быть компенсировано путем предложения соответствующего вознаграждения или признания угрозы национальным интересам какого-либо актора…

Однако если количество национальных акторов велико, изменение состава какой-либо коалиции создает значительное напряжение в международной системе. В таких условиях весьма сложно предпринять требуемые «компенсирующие» действия.

При наличии в международной системе большого количества акторов в довольно неустойчивых коалициях члены коалиции будут более терпимы к государствам, выполняющим «балансирующую» роль, поскольку они не представляют смертельной угрозы по отношению к коалиции, против которой выступают. Но если значимых акторов мало, сам факт «балансирования» может привести к постоянной «разбалансировке» системы и система становится нетерпимой к осуществлению «балансирующей» роли, что приведет к ее нестабильности.

Важным фактором стабильности системы «баланса сил» является скорость осуществления выравнивающих, компенсирующих изменений. Очевидны некоторые практические ограничения этой скорости. Если нарушения равновесия происходят весьма часто, национальному актору будет сложно оценить свое положение. Его планы могут быть основаны на одной совокупности случайностей, но быстро происходящие изменения превратят эти планы в абсолютно нереальные. Результатом станет хаос. Напряжение в системе приведет к дисфункции системы принятия решений внутри национальных государств. В их поведении будут появляться отклонения от значимых правил международной системы «баланса сил», и система «баланса сил» станет нестабильной.

[с.234] С другой стороны, если инерция в системе «баланса сил» слишком велика, выравнивающие изменения будут происходить слишком поздно для того, чтобы осуществлять компенсирующие сдвиги. В таких условиях система «баланса сил» также будет нестабильной. Следовательно, существуют верхняя и нижняя границы скорости изменений в составе коалиций.

Таким образом, представлены условия, при которых система «баланса сил» стабильна. Если основной национальный актор преследует наднациональные организационные цели, если изменения в возможностях ведут к возникновению обратной связи, если попытка выполнения одного правила системы «баланса сил» вступает в противоречие с выполнением одного или более значимых правил, система «баланса сил» станет нестабильной.

Когда международная система «баланса сил» становится неустойчивой, события, которые раньше были не в состоянии вывести ее из положения равновесия, смогут трансформировать ее в другую систему. Такие события, как мировая война или усиление тоталитарного блока, могут вызвать трансформацию системы. Новая международная система подчинится набору новых значимых правил, и, возможно, изменятся характеристики некоторых акторов.

Наиболее вероятна трансформация системы «баланса сил» в биполярную систему. Она произойдет в случае, если два национальных актора и их союзники образуют доминирующие блоки, особенно если структуру одного из блоков невозможно ослабить организационно посредством предложения вознаграждения. [с.235]

Примечания

1Оригинал: Kaplan M.A. System and Process in International Politics. N.Y.: John Wiley and Sons, Inc., L, 1962 (перевод С. Гореловой и Ю. Чуриной).

2В исторической системе «баланса сил» династические отношения, а также общие культурные и политические институты упрощали действие системы. Таким образом, существовала широкая культурная основа, в рамках которой проявлялись образцы действия, соответствующие данной системе. На этой культурной основе базировались отношения, которые закрепляли выполнение ролей в этой системе, соответствие поведения определенным нормам. Однако на деле эта культурная основа является случайной для данной системы, потому что она может функционировать в любой ситуации, в которой основные ожидания отвечают правилам данной системы. Таким образом, скорее основные детерминанты системы «баланса сил» являются универсальными нормами, поскольку та же культурная основа может соответствовать совершенно другой международной системе, тогда как совершенно другая культурная основа будет соответствовать системе «баланса сил».

3Однако после того как Наполеон нарушил принцип династической легитимности, в системе возникла напряженность. Принцип легитимности на протяжении некоторого времени ослаблял подозрения, свойственные системе «баланса сил».

4 Сталин утверждал, что Советский Союз с его слабой экономикой не может рисковать, ввязываясь в войну за Триест для Югославии.

Цыганков П.А.

Международное общество с позиций системного подхода:

Оран Р. Янг о «разрывах» в международных системах

Профессор Дартмутского колледжа, директор Института арктических исследований и Института международного контроля окружающей среды – Оран Р. Янг, автор ряда работ, посвященных проблемам охраны окружающей среды (см., например: Young O.R.

International Governance: Protecting the Environment in a Stateless Society. Ithaca: Cornell

Univ. Press, 1994), известный специалист по международным организациям и их роли в сотрудничестве между государствами. В 1980-е гг. О. Янг занимал пост председателя совета директоров Академического совета системы ООН и опубликовал несколько работ о деятельности ООН, в числе которых: Young O.R., Coat R.A. The Challenge of Relevance: The UN in Changing World Environment, 1989.

Академические интересы и практический опыт работы в международных организациях сделали Янга убежденным сторонником концепции международного общества и в более широком смысле – такого теоретического направления в международно-политической науке, как коммунитаризм, среди сторонников которого можно назвать, например, таких исследователей, как К. Браун, X. Булл, Р. Джексон, М. Уайт. Согласно теории коммунитаризма международные отношения представляют собой сравнительно упорядоченную систему межгосударственных взаимодействий. Иначе говоря, это уже не анархия, а относительный порядок, который регулируется посредством определенных ценностей и норм, создаваемых и поддерживаемых в рамках системы всеми ее элементами (под которыми подразумеваются, прежде всего государства). Такой порядок включает три основных компонента – первичные цели членов международного общества: 1) стремление всех государств к безопасности; 2) заинтересованность государств в выполнении заключаемых соглашений; 3) забота государств о поддержании своего суверенитета. Таким образом, будучи довольно близкими по взглядам к политическим реалистам, коммунитаристы отличаются от них прежде всего убежденностью в действенности правовых норм в регулировании международных отношений, называя себя на этом основании рационалистами.

В то же время, по мнению коммунитаристов, взаимодействия в рамках международного общества регулируются не только правовыми нормами. Многие из них, в том числе Янг, обосновывают идею о [с.236] важной регулятивной роли межправительственных организаций и международных режимов. Последние в международно-политической науке понимаются как институты, которые не являются прямым порождением международного права и не связаны с ним непосредственно, а представляют собой ряд норм, принципов и процедур принятия решений, совокупность которых играет для взаимодействующих акторов роль неких – не обязательно формальных – правил поведения1. Иначе говоря, режимы могут быть результатом межгосударственных договоров, закрепляющих отношения государств в той или иной сфере международной деятельности. В этом случае

они наделены постоянным местом пребывания, персоналом, органами контроля и управления, бюджетными средствами на основе взносов заинтересованных стран, т.е. представляют собой межправительственные организации, выполняющие определенные правовые нормы или содействующие их выполнению (а иногда и вырабатывающие их). Примерами подобного рода формальных режимов могут служить режим, контролирующий правила международной торговли, – Генеральное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ, преобразованное ныне в ВТО); режим нераспространения ядерного оружия, связанный с деятельностью МАГАТЭ. Что касается неформальных режимов, то они могут быть основаны просто на совпадении интересов участников, являясь результатов добровольных, не закрепленных юридическими соглашениями обязательств (достигаемых в результате переговоров или принятых как закрепленные исторические традиции) проводить совместные действия (или, наоборот, согласиться на взаимный добровольный отказ от действий) ради определенных целей в той или иной области. Примером подобного рода могут служить взаимное (и во многом «молчаливое») обязательство стран Балтии проводить согласованную внешнюю политику. Наконец, режим может быть навязан односторонними действиями так называемых гегемонических держав (например, режим холодной войны в период противостояния СССР и США). Янг различает переговорные режимы, которые характеризуются явным согласием со стороны участников на те или иные действия, и режимы, которые «произвольно установлены господствующими акторами, навязывающими другим акторам поведение, создающее определенное [с.237] сочетание сплоченности, сотрудничества и манипулирования побуждениями»2.

Основой и отправным пунктом в изучении международного общества, его режимов и организаций во многом выступает системный анализ. Янг признан как специалист в области исследования международных систем.

Системный анализ используется в международно-политической науке при изучении таких процессов, как международная интеграция, принятие внешнеполитических решений и конфликты. При этом выделяется несколько аналитических уровней, представляющих непосредственный интерес для изучающих международную политику3:

уровень системных моделей, на котором изучаются принципы международных взаимодействий;

уровень процессов принятия решений, в рамках которого исследуются особенности формирования внешней политики того или иного государства с учетом его взаимодействия с другими государствами и реакции на воздействия внутренней и международной среды;

уровень взаимодействия между национальной политической системой и ее внутренними подсистемами типа общественного мнения, групп интересов и культуры;

уровень внешних «взаимосвязанных групп», т.е. других политических систем, акторов или структур международной системы, с которой рассматриваемая национальная система имеет прямые отношения;

уровень взаимодействия между внешними «взаимосвязанными группами» и внутренними группами, наиболее чувствительными к внешним событиям, типа внешнеполитического или военного руководства, бизнесменов международного масштаба.

Стремление к адекватному отражению сложной природы и многообразия объекта изучения породило многообразие системных моделей, используемых в международнополитической науке. Они различаются в зависимости от изучаемого исторического периода международных отношений, т.е. на основе временного критерия; например, международная система, существовавшая до Второй мировой войны, и система, сложившаяся после ее окончания. Они различаются в зависимости от изучаемого географического региона, т.е. на основе пространственного критерия: от международных отношений в ограниченной зоне земного шара до общепланетарных международных отношений; например, европейская и глобальная системы международных отношений. Кроме того [с.238] , многие исследователи, в числе которых и Янг, выделяют широкий ряд типов аналитических систем, различаемых по критерию исследуемых сфер общественных отношений, например политические, экономические или религиозные системы4. При этом, по мысли Янга, главное отличие «систем членства», т.е. конкретных систем, основные компоненты которых – люди (и которые поэтому могут быть представлены как совокупности индивидов), от аналитических систем состоит в том, что последние представляют собой абстракции, которые фокусируются на тех или иных элементах человеческого поведения.

В большинстве работ, рассматривающих международные системы, различаются также глобальная, общие и частные системы. Так, любая частная международная система входит как составной элемент в глобальную международную систему и вступает с ней в большее или меньшее взаимодействие. Поэтому частные международные системы, как правило, называют подсистемами, имея в виду существование более широкой системы. Иногда эту характеристику подсистем опускают, настаивая на том, что существуют только частные международные системы, а то, что называется глобальной международной системой, представляет собой не более чем их окружение или среду.

Политический реализм классифицирует международные системы, их структуры и конфигурации на основе такого критерия, как количество наиболее могущественных государств – великих держав, взаимодействие которых друг с другом определяет характер системы в целом. Поэтому в эпоху холодной войны доминировали исследования, основой и исходным пунктом которых была биполярность глобальной международной и более разнообразные (но ограниченные, как правило, би– и мультиполярными моделями) конфигурации региональных систем. Таким образом, в системном анализе господствовало представление, согласно которому общая международная система и международные подсистемы составляют два основных уровня анализа международных отношений.

Янг одним из первых выступил с критикой подобного подхода, отметив, что сведение системных исследований международных отношений к биполярным и многополярным моделям чревато преувеличением роли структурных проблем и недооценкой или даже пренебрежением динамикой международных систем. В качестве альтернативы он предложил модель, которая подчеркивает растущее взаимопроникновение, с одной стороны, глобальных или общесистемных параметров международной политики, а с другой – и такого относительно нового в 1960-е гг., но уже значимого фактора международной жизни, как существование [с.239] относительно автономных региональных зон или субсистем. В этой связи Янг разрабатывает model of congruence and discontinuities – модель соответствия (конгруэнтности) и резких изменений (разрывов), отражающую взаимное влияние глобальных и региональных властных процессов т международных отношениях. Янг использует указанные понятия с целью выяснить степень подобия и различий в моделях политических интересов и властных отношений между глобальной и региональными системами и между самими региональными системами.

Одна из наиболее сложных проблем, которую при этом надо решить (и которая характерна для системного анализа в целом), связана с определением границ международных систем. В самом деле, учитывая переплетение, частичное совпадение и явления взаимосвязи систем, как определить, где кончается одна из них и начинается другая? По мнению Янга, окончательный ответ на этот вопрос невозможен прежде всего потому, что понятие систем, как и системных границ, имеет объективно-субъективный характер. Отражая существующую реальность, их содержание в то же время зависит от исследовательских целей и поэтому не остается постоянным, а изменяется по мере изменения этих целей. В модели, которую предложил Янг, некоторые акторы, такие как сверхдержавы, и некоторые проблемы, такие как коммунизм, национализм и экономическое развитие, значимы во всей международной системе. В то же время региональные подсистемы международной системы имеют свои характерные особенности и модели взаимодействия, которые могут отличать их и от глобальной системы, и друг от друга. Это и есть те «разрывы», на существование которых обращает внимание Янг. Таким образом, модель разрывов призвана способствовать лучшему пониманию многообразия и сложности взаимопроникновения подсистем, достижения компромиссов и возможностей для манипулирования посредством использования особенностей подсистем, выявлению проблемы несовместимости интересов акторов с интересами глобальной системы, осмыслению отношений между различными подсистемами и глобальными принципами международной политики.

Разумеется, многие положения, высказанные в публикуемой далее статье, принадлежат своему времени: нет уже биполярного мира, как и сверхдержавы СССР, во многом утратила свое прежнее значение угроза всеобщего термоядерного конфликта, изменили свою конфигурацию многие из прежних субсистем и т.п. Но в свете тех острых проблем, которые возникают сегодня в связи с глобализацией международных отношений, модель конгруэнтности и разрывов, на мой взгляд, вполне может служить одним из аналитических инструментов, полезных для анализа современных реалий. [с.240]

Примечания

1См., например: Young O.R. International Regimes. Problems of Concept Formation // World Politics. April 1980. Vol. XXXII. № 3; Young O.R. The Effectiveness of International Institutions: Hard Cases and Critical Variables // Governance Without Government: Order and Change in World Politics // Eds. Rosenau J.N. et al. Cambridge. Cambridge Univ. Press, 1992.

2Young O.R. Regime Dynamics: The Rise and Fall of International Regimes // Krasner S.D. International Regimes. Ithaca and London: Cornell Univ. Press, 1995. P. 100.

3См.: Dougherty I.E., Pfaltzgraff R.L. Contending Theories of International Relations. A Comprehensive Survey. Third edition. N.Y., 1990. P. 148.

4См: Yоung O.R. Systems of Political Science. Englowood Cliffs. N.Y.: Prentice-Hall, 1968. P. 37–38.

Янг О.Р.

Политические разрывы в международной системе1

В настоящее время в международной политической системе происходят стремительные и одновременно важные изменения. В частности, с начала 1960-х гг. проявился ряд тенденций, связанных друг с другом таким образом, что в своей совокупности они значительно меняют основные модели послевоенной международной политики. Изменения и колебания породили важный спор относительно понятий, применяемых в анализе международной системы. Однако дискуссия, которая развернулась в итоге по поводу значения этих тенденций, касалась в основном дихотомии биполярная – мультиполярная модели международной системы. Вследствие этого основу данной дискуссии составила довольно узкая концепция основных структурных проблем. Однако, по моему мнению, дихотомия биполярной и мультиполярной моделей явно неадекватно отражает те аспекты и главные оси изменений, которые приобретают все большее значение в современной международной политике. Что касается распределения смешанных типов между полюсами биполярности и мультиполярности, оно также недостаточно для четкого анализа современных изменений. Хотя понятие системы, сформированной вертикально из слоев, сочетающих, например, элементы биполярности и мультиполярности, представляет интерес, оно также весьма слабо показывает происходящие изменения2. Следовательно, вместо этого необходимы новые способы концептуализации международной политической системы. Основная идея данной статьи состоит в том, что первый конструктивный шаг в этом направлении связан с выявлением растущего взаимопроникновения глобальных осей или же с анализом, с одной стороны, всей системы международной политики, а с другой – недавно возникших, но очень отличных друг от друга региональных полей, или подсистем. [с.241]

Модели разрывов

Альтернативная модель, которую я предлагаю для анализа международной политики в современный период, отражает одновременное влияние процессов глобальной и региональной власти и использует понятия соответствия [congruence] и разрыва [discontinuity]. В целом понятия «соответствие» и «разрыв» соотносятся в той мере, в какой типы политических интересов и властных отношений являются сходными или различающимися как между глобальным полем и различными региональными полями, так и между самими различными региональными полями. В то же время для этой модели международной политики характерны и более специфические черты, которые мы проясним в первую очередь.

Во-первых, существуют некоторые акторы и некоторые значимые вопросы, которые относятся ко всей международной системе или по крайней мере к большинству ее

подсистем. В современной международной системе в эту категорию явно входят сверхдержавы, хотя их действительное влияние на многие вопросы ослабевает. Подобным образом такие важные вопросы, как коммунизм, национализм и экономическое развитие, имеют и глобальные, и локальные аспекты. Во-вторых, важные акторы, существенные интересы, типы конфликтов и особенности равновесия сил значительно различаются в разных системах. В то время как акторы и вопросы глобального характера имеют определенное значение в каждой подсистеме, конкретные подсистемы обладают своими неповторимыми особенностями. Например, особенности равновесия сил в Азии и Африке отличаются от более классических соглашений, свойственных Европе. С другой стороны, в Азии проблемы коммунизма и активного национализма сильнее переплетаются, чем в Европе. Кроме того, вследствие этого региональные подсистемы международной системы во многих отношениях незначительно отличаются друг от друга. Естественно, степень различия между двумя какими-либо подсистемами может варьироваться, но в данный момент подчеркнем именно существование разрывов. Далее, во всех случаях подсистемы не бывают полностью различными, поскольку в действительности каждой из них присущ сплав глобальных и локальных характеристик. Существование акторов и вопросов, которые относятся к системе в целом, – не единственный источник сходства между разными подсистемами. Здесь определенное значение имеют и некоторые типы связей между подсистемами: Например, значительный эффект диффузии репутации на деле обусловливает региональные проявления характеристик, относящихся ко всей системе. Например, поведение сверхдержавы как союзника [с.242] в одной подсистеме может затронуть позицию союзников этой державы в других подсистемах. Более того, различные эффекты демонстрации оказывают через подсистемы значительное влияние на атмосферу международной политики. Другими словами, между подсистемами существуют связи восприятий, так же как и реальные связи. Причем связи восприятий имеют тенденцию к расширению и усилению благодаря наличию таких универсальных организаций, как ООН, которые служат путями коммуникаций. Последняя черта модели состоит в том, что специфическое соединение глобальных и региональных элементов может принимать разные формы, изменяясь от одной подсистемы к другой. Иначе говоря, уровни и типы разрывов способны быть относительно изменчивыми, как горизонтально – в пространстве, так и вертикально – во времени.

Выясним разницу между предложенной моделью и моделями, которые появились в ходе дискуссии о международной политике3. Биполярные модели основаны на анализе единственной господствующей оси конфликта и тенденции рассматривать региональных акторов и региональные вопросы с точки зрения их связи с основной биполярной осью системы, тогда как модель разрывов указывает на значение как глобальных, так и региональных факторов и представляет сложные модели их интерпретации, оставляя возможность для изменения акцентов в вопросе о том, какой фактор является господствующим. Мультиполярная модель предлагает множественность конфликтных осей и множественность отношений между этими осями4, тогда как модель разрывов занимается главным образом подсистемами, а не индивидуальными акторами; она учитывает различия между глобальными и региональными конфликтными осями. Модель разрывов концентрируется на сложных интерпретациях универсальных и региональных вопросов в отличие от мультиполярной модели, которая рассматривает гораздо менее сложные проблемы, связанные с некоторым числом индивидуальных акторов, состоящих в разных отношениях друг с другом по разным вопросам, что создает многочисленные пересекающиеся конфликтные оси. Хорошо видна разница между моделью разрывов и моделью, основанной на понятии малого числа разных региональных блоков: в модели [с.243] факторов внутри индивидуальных подсистем, так и особенности отношений между подсистемами. Наконец, существует гипотетическая модель международной системы, основанной на понятии политической фрагментации, которая способна породить