Цыганков - ТМО хрестоматия

сложности и разнообразных проявлениях, да и не ставит перед собой такую задачу. Теория является определенной абстракцией этого объекта, призванной выделить лишь некоторые, наиболее важные с точки зрения целей познания, аспекты его эволюции, причинно-следственные связи и тенденции такой эволюции. Это означает, что теория предполагает деятельность ученого по отбору и систематизации (упорядочиванию) эмпирического материала. Любое познание структурирует действительность и предполагает тем самым некое конструирование наукой своего объекта, ибо оно оперирует не "сырыми" фактами, а фактами, которые были предварительно отобраны, отфильтрованы, упорядочены и восприняты на основе исследовательских процедур и концептуальных взглядов. Поэтому всегда существует несовпадение между субъектом и объектом, теорией и действительностью. Отбор, упорядочивание и объяснение, которые являются неотъемлемыми элементами теории, делают ее всегда относительной, т.е. обусловленной многообразными обстоятельствами, от которых не могут не зависеть ее выводы, такими, как социокультурные условия, гносеологический интерес исследователя (хотя он может и не осознаваться), применяемые им научные подходы, инструментарий и прочие парадигмы. При этом в отличие от естественно-научных социальные теории не обязательно обладают дедуктивной связью между основными положениями, базирующимися на определенной совокупности аксиом. Социальная теория – часто не более чем совокупность обобщений, используемых для объяснения определенного комплекса явлений. Всякая [c.14] теория призвана выполнять две главные функции: объяснения особенностей объекта, многообразия связей составляющих его структуру элементов (прежде всего, причинно-следственных связей), а также прогнозирования его будущей эволюции. В отличие от наук о природе в социальных науках функция прогнозирования развита гораздо слабее, чем функция объяснения7.

Приведенные выше подходы дают основания определить ТМО как "целостный и систематизированный ансамбль положений, имеющих целью прояснить сферу социальных отношений, которые мы называем международными. Такая теория призвана, следовательно, служить объяснительной схемой этих отношений, их структуры и эволюции и, в частности, выявлять детерминирующие их факторы. Кроме того, она может на этой основе стремиться прогнозировать развитие этих отношений или по меньшей мере выявлять некоторые тенденции этого развития. Она также может более или менее непосредственно ставить перед собой цель прояснения действия. Как и всякая теория, она предполагает отбор и упорядочивание данных, определенное "конструирование" своего объекта, отсюда ее относительность"8. Данное определение не является общепризнанным, оно представляет собой отражение акционалистской традиции в понимании международных отношений, заложенной еще в 1960-е гг. Р. Ароном.

Исходным пунктом рассуждений о ТМО для Арона стала экономическая теория Дж. Кейнса. Арон обращает особое внимание на то, что в отличие от приверженцев классической теории Кейнс, во-первых, выделяет так называемые зависимые и независимые переменные, т.е. совокупность факторов, которые лежат в основе экономического развития страны, что предполагает возможность разработки процедур управления; и, во-вторых, вводит в сферу анализа экономических отношений социальные, психосоциальные и историко-социальные, иначе говоря – внеэкономические факторы. В этой связи Арон выделяет пять положений экономической теории Кейнса, полезных для разработки ТМО: 1) делимитация и определение особенностей экономической подсистемы как объекта экономической теории; 2) необходимость учета "внешних" по отношению к ней факторов; 3) трактовка их как постоянных, хотя они могут таковыми и не являться; 4) важная роль эмпирических, статистических и описательных исследований; 5) отсутствие непосредственного перехода от теории-науки к теории-доктрине9. [c.15]

С учетом этих положений Арон отмечает три связанные с ТМО проблемы. Во-первых, возможно ли в системе социальных отношений отграничить, выделить подсистему международных отношений, другими словами, выявить объект ТМО и определить его особенности? Во-вторых, каково отношение этой подсистемы к своему социальному контексту, т.е. к глобальному обществу, взятому как целое? Является ли ТМО исторической или надысторической? В-третьих, каким может быть отношение этой теории к доктрине, как могут соотноситься ТМО и то, что Арон именует праксеологией (т.е. теорией принятия политических решений)?

На первый вопрос он дает положительный ответ: особенностью объекта ТМО, позволяющей выделить его из всей системы многообразных социальных связей, является "отсутствие суда и полиции, право применения силы, множества автономных центров решения, чередование и преемственность мира и войны"10, т.е. "отсутствие инстанции, которая обладала бы монополией на легитимное насилие"11. Арон не отрицает несовершенства такого подхода. Он признает, что в архаичных обществах иногда трудно найти инстанцию, которая обладает верховной властью, так же как в обществах феодального типа трудно провести различие между внутри– и межгосударственным насилием. Кроме того, начиная с некоторого момента, гражданские войны, например война за отделение, мало отличаются от межгосударственных войн12. Вместе с тем он подчеркивает, что, во-первых, трудности выделения объекта характерны не только для ТМО, они присущи и другим дисциплинам, например той же экономической теории, а вовторых, в ТМО они обусловлены особой сложностью международных отношений, поэтому "стоит ли упрекать теорию за то, что заложено в самой природе ее объекта?"13.

В наши дни проблема идентификации международных отношений как объективно существующего феномена становится одной из центральных для современных ТМО. Понятие "международные отношения" все усложняется, и дискуссии свидетельствуют об отсутствии согласия между исследователями относительно его содержания14. Разные авторы трактуют по-разному объект ТМО: одни рассматривают его с позиций материальной реальности как непосредственно воспринимаемую часть действительности; другие исходят из сущностных характеристик; [c.16] третьи требуют признать факт отсутствия такого объекта, по крайней мере в материальном смысле; четвертые считают, что проблема дефинирования международных отношений есть не столько проблема объекта теории, сколько проблема методологии, подхода к их исследованию. Так, французский международник Ф. Константэн обращает внимание на то, что объект ТМО нередко "разрывается" представителями разных ветвей знания (например, академической и "экспертной") и научных дисциплин (история, философия, право и т.п.), сторонниками тех или иных теоретических школ и направлений (политический реализм, транснационализм, марксизм), приверженцами разной проблематики, рассматриваемой в качестве центральной (силовое противоборство; неравный обмен и угнетение; становление нового миропорядка и др.).

Все чаще встречается мнение, согласно которому процессы усиления взаимозависимости и глобализации мирового развития стирают грань между внешней и внутренней политикой и, соответственно, ведут к "исчезновению" объекта ТМО. Между тем взаимосвязь и взаимовлияние внутренней и внешней политики и, следовательно, внутриобщественных и международных отношений – проблема отнюдь не новая для ТМО. Более того, можно сказать, что она всегда была в центре внимания международнополитической науки15. Так, Р. Арон подчеркивал, что ТМО не может игнорировать внутриобщественные отношения, хотя они в свете приведенного выше понимания на первый взгляд выходят за рамки ее объекта. "Действительно, специфика поведения авторов по отношению друг к другу связана с отсутствием суда и полиции, что обязывает

их заниматься подсчетом сил и, в частности, вооруженных сил, которыми они могут располагать в случае войны. Никто из них не может исключить, что другой питает в отношении него агрессивные намерения, поэтому он должен задавать себе вопрос, на какие силы, свои и своих союзников он может рассчитывать в этом случае"16. В свою очередь, этот расчет с необходимостью предполагает осознание таких характеристик, как пространство, которое занимают те или иные участники международных отношений, их население и экономические ресурсы, военная система, количество и качество вооружений. Поскольку военные системы и вооружения представляют собой выражение политических и социальных систем, постольку любое конкретное изучение международных отношений становится социологическим и историческим17. По утверждениям Арона, ТМО должна принимать во внимание все факторы [c.17] – экономические, географические, демографические, внутриполитические, отвергая детерминизм в отношении того или иного из них, поскольку он неминуемо ведет к односторонности.

Как убежденный сторонник реалистической парадигмы Арон под международными понимал прежде всего межгосударственные отношения. Поэтому в центре его внимания находятся преимущественно силовые взаимодействия, вооруженные конфликты, вопросы стратегии. Кроме того, основная проблематика многих его работ – противоборство двух систем, гонка вооружений, ядерный парадокс, роль сверхдержав в сохранении международного порядка и т.п. – продиктована условиями холодной войны и в этом смысле принадлежит прошлому. Но главное с точки зрения ТМО состоит в том, что возможности политического реализма, приверженцем которого оставался Арон, оказались слишком узки для осмысления тех изменений, которые претерпевали международные отношения, и ошибка Арона состояла не в тех или иных деталях, а в том, что он, так же как Г. Моргентау (о взглядах которого можно получить представление, познакомившись с фрагментом из его работы в данной книге) и другие реалисты, был склонен отождествлять ТМО с теорией политического реализма. Его разногласия с Моргенау, при всей их важности, не касались самих основ реалистского подхода18.

Уже на исходе холодной войны международная ситуация изменилась, и это дало основание представителю парадигмы транснационализма и взаимозависимости Дж.С. Наю (позиции которого также нашли отражение в предлагаемой книге) заметить, что сила становится менее действенным элементом могущества, ее использование в отношениях между крупными государствами становится все менее эффективным и все более, дорогим и опасным. Элемент, который Арон назвал "коллективное действие", превращается в более важный, чем вещественные ресурсы (т.е. "потенциальная сила" в понимании Арона). Экономика развитых стран базируется на информатике, и на передний план выдвигаются их организационные возможности и гибкость во взаимодействиях на международной арене, а не сырье19. Как полагает Най (и другие сторонники транснационального подхода и глобалистской парадигмы), объект ТМО выглядит совершенно иначе, чем в представлении реалистов. [c.18]

Неомарксисты (И. Валлерстайн, Р. Кокс, С. Амин и др.) представляют международные отношения в виде глобальной системы многообразных экономик, государств, обществ, идеологий и культур. Исходя из таких базовых для неомарксизма понятий, как "мирсистема" и "мир-экономика", они полагают, что основными чертами современного международного развития являются всемирная организация производства, рост значения транснациональных монополий в мировом хозяйстве, интернационализация капитала и рынков при одновременной сегментации рынка труда. Главное следствие этих процессов: возрастание неравенства между членами "мир-системы", что лишает ее "периферийных" факторов (слаборазвитые государства и регионы) сколько-нибудь реальных шансов ликвидировать разрыв между ними и "центральными" факторами.

Всвете сказанного даже приведенное выше определение ТМО, достаточно широкое и потому оставляющее определенную свободу для трактовок ее основной проблематики, исследовательского поля и основного предназначения, разделяется далеко не всеми. Чаще всего то, что называют ТМО, не представляет собой некой целостности – для нее присущи непрерывное соперничество и взаимная критика разных исследовательских парадигм, методологических подходов, многообразие тем, выделяемых в качестве основных, разное представление о предмете теории и ее объекте. Приверженцы различных точек зрения либо понимают под ТМО совокупность концептуальных обобщений, понятийного аппарата и методологических подходов, принимаемых определенной частью научного сообщества за основу дальнейшего изучения международных отношений (теория политического реализма, неолиберальная теория и т.д.), либо рассматривают ТМО как определенную систему взглядов, развиваемую в рамках той или иной известной парадигмы (реалистские теории национального интереса, естественного состояния, баланса сил, конфигурации-полярности международной системы; неолиберальные теории демократического мира, международных режимов, гегемонистской стабильности и др.). Иначе говоря, ТМО как бы растворяется: вместо теории международных отношений мы сталкиваемся с неким множеством теорий, выстраиваемых к тому же по разным основаниям и призванных отвечать разным критериям.

Вэтой связи появляется мнение, что ТМО как некая целостность, единая и относительно непротиворечивая система знаний, претендующая на истинность и базирующаяся на фундаменте ограниченного количества аксиом, разделяемых всеми членами научного сообщества, в принципе невозможна. Не случайно, кстати, и Арон в конечном счете весьма скептически относился к возможности создания общей теории международных отношений. К. Уолц резюмирует его аргументы [c.19] в шести положениях: 1) множественность факторов, которые не дают возможности разделить внутриобщественные и международные отношения; 2) плюрализм целей государства как главного международного актора, которые не могут быть определены лишь в терминах интереса или безопасности; 3) отсутствие строгого различия между зависимыми и независимыми переменными; 4) отсутствие исчисляемых параметров, сравнимых с базовыми принципами экономической науки; 5) отсутствие механизма автоматического

восстановления равновесия; 6) отсутствие возможности более или менее точно предсказать и тем самым создать основы для практического действия20. Конечно, Арон не столько категорически отрицает возможность создания ТМО, сколько сомневается в такой возможности, а частично даже в необходимости такого предприятия. Зато он возлагал надежды на создание социологии международных отношений, под которой понимал теорию среднего уровня, не претендующую на полноту знания и тесно связанную с историей.

Вдальнейшем надежды на социологию как на "субститут теории, которая невозможна"21, не только усилились, их стали разделять сторонники транснационализма и глобалистской парадигмы. Вместе с тем изменилось и ее понимание: теперь под ней понимается не дисциплина, промежуточная между искомой, но маловероятной общей теорией и историей, трактуемой как рассказ о событиях с присущими только им особенностями. Основные подходы социологии международных отношений все больше определяются рассмотрением современного мира как единого пространства, структурированного

многообразными и все более взаимозависимыми сетями социальных взаимодействий, как процесс постепенного формирования глобального гражданского общества22. Под влиянием постмодернизма определенное распространение получает негативный взгляд на сам термин "теория" и на его содержание. Критики указывают на редукционистский

характер и консерватизм, даже догматизм как неотъемлемые черты, присущие всякой теории "по определению"23. [c.20]

Тем не менее термин "ТМО", не имея всеобщего распространения, все же сохраняется, но в обновленном значении. Даже те, кто полагает, что имеется мало оснований для утверждений о существовании ее объекта как материальной, физической реальности, считают, что ТМО имеет свой предмет, понимается под ним совокупность проблем, суть которых, при всем многообразии взаимосвязанного мира, не сводится к внутриполитическим процессам, а имеет собственную логику. С этой точки зрения главная задача теории и состоит в том, чтобы выразить эту суть. Хотя нет такого нередуцируемого объекта, как международные отношения, и поэтому нет автономной дисциплины, основанной на радикальном противопоставлении "внутреннего" и "внешнего", все же может существовать некая метатеория, объединяющая все имеющиеся подходы и в то же время критически относящаяся к каждому из них, не имеющая в отличие от частных теорий эмпирического содержания, но зато способная найти объяснение той целостности, которую они не способны уловить. В этом контексте ТМО может быть "реабилитирована", но в новом качестве: как не более чем "спекулятивный инструмент", исследовательская программа, требующая права на произвол, как сочетание "непримиримых" постулатов конкурирующих парадигм, не претендующее на окончательную истину, на полноту знания объективной действительности, а лишь на организацию субъективно отобранных фактов и их проверку временем.

С учетом сказанного под ТМО следует понимать совокупность имеющегося знания, достигнутого и развиваемого в рамках соперничающих парадигм. Такое понимание предполагает не только критическое, но и внимательное, конструктивное отношение к достигнутым в каждой из них результатам, которые не следует рассматривать как несопоставимые и отрицающие друг друга. Что касается объекта ТМО, то, несмотря на трудности его выделения, он все же существует. В идентификации объекта ТМО определяющую роль играет государство. Не потому, что оно является особым актором, а потому что вместе с государством появляется понятие "границы" – воображаемой линии, отделяющей "нас" от "них". Граница зримо показывает пределы международных отношений, обусловленные отличиями, которые существуют между внутренними и внешними процессами и вытекают из включенности общества в более широкую социальную среду, регулируемую правилами, отличными от внутренних. Помимо границы есть и более широкие понятия: "рубежи", "форпост", "фронтир", "пределы". Территориальный признак властного пространства – не единственный и даже не главный признак политического, ибо политика не обязательно связана с государством. Однако между безгосударственным обществом и государством отношения иные, чем те, которые

существуют внутри каждого из [c.21] них. Таким образом, объект ТМО – это граница между "мы" и "другие"24.

Необходимость отличать понимаемую подобным образом ТМО от частных теорий международных отношений выразилась в использовании еще двух терминов, которые в литературе рассматриваются как тождественные по своему содержанию: "международные отношения"25 и "наука международных отношений"26. Вместе с тем определяющей чертой международных отношений (о чем более подробно будет сказано ниже) продолжают оставаться отношения авторитета, конфликта и согласования интересов, ценностей и целей или, иначе говоря, политические отношения, что обусловливает применимость к нашей дисциплине термина "международно-политическая наука". Еще раз подчеркнем, что приведенные термины следует понимать как синонимы.

Итак, при всех сложностях выделения объекта и определения предмета рассмотрения ТМО (которые, впрочем, присущи не только ей) ее все же можно рассматривать как относительно автономную дисциплину27.

Основные недостатки ТМО и ее достоинства

Резюмируя то, что высказано в этом отношении в специальной литературе, можно сказать, что чаще всего среди основных недостатков ТМО называют "этноцентричность"; раздробленность и межпарадигмальные споры, провоцирующие периодические кризисы в ТМО; неспособность к прогнозированию; неадекватность современным проблемам международных отношений; бесполезность для профессионалов-практиков, занятых в этой сфере. Большинство из этих недостатков относят к международно-политической науке в целом, тогда как в двух последних винят прежде всего традиционную ТМО.

За каждым из названных недостатков стоит целая группа важных проблем международнополитической науки. Так, "этноцентричность" ТМО – действительный факт, дающий определенные основания называть ее "американским яблочным пирогом", ибо она "в конечном счете [c.21] отражает не что иное, как англосаксонские, главным образом, американские представления28. Но проблема гораздо шире: речь идет о том, что ТМО слабо отражает многообразие и разнородность мира и поэтому представляет собой узкую и соответственно малооперациональную в аналитическом плане интерпретацию международных отношений. Из ее рассмотрения выпадает ряд существенно важных проблем, например, роль тендерных различий в восприятии окружающего мира, таких социальных групп, как инвалиды или бедные, слабо исследовано влияние проблем развивающихся стран на эволюцию международных отношений, культурных и этнических различий, социального и политического контекста в совокупности внешнеполитических представлений. В результате ТМО во многом продолжает выражать главным образом точку зрения "богатого западного белого мужчины"29. "...Именно потому, что самые известные специалисты игнорировали эту разнородность в своих исследованиях, нам все еще не удалось сформировать науку международных отношений как действительно универсальную науку"30, – пишет известный канадский специалист Б. Корани.

Конечно, положение меняется, особенно с 1990-х гг., т.е. после окончания холодной войны. Указанные проблемы широко обсуждаются в научном сообществе, появляются новые направления, призванные если не преодолеть отмеченный недостаток в рамках существующей ТМО, то по крайней мере выдвинуть альтернативные подходы. Один из них представлен, например, феминистским направлением, отраженным в широком спектре исследований: места, роли и интересов женщин и структуры мужского доминирования в международных отношениях31, проявления глобального неравенства между мужчиной и женщиной32, вопросов безопасности с позиций феминизма33. "Необходимо строить новое видение безопасности, а физическое и структурное развитие мы должны исключить из системы. Чтобы это сделать, нужно осознать, что все формы насилия взаимосвязаны и их ослабление требует стирания "границ" между мужчиной и женщиной, богатыми и бедными, аутсайдерами и теми, кто "внутри", что предполагает более емкое и полное определение безопасности. Всеобщая безопасность для всех индивидов [c.23] обусловливает менее милитаризованную модель гражданства, которая подразумевает различные типы деятельности и возможность равного участия женщин и детей в строительстве институтов государственной власти, отвечающих за безопасность своих граждан"34.

В определенной степени преодолению "этноцентризма" ТМО способствует интенсивное развитие исследований в области международной политэкономии, которая по-новому ставит и трактует проблемы бедности, проблемы слаборазвитых стран35. Представителями социологии международных отношений создано несколько интересных работ, в которых рассматриваются вопросы, связанные с тем влиянием, которое оказывают культурные различия, идентичность, этнические традиции и иные социальные факторы на восприятие и соответственно изменение международных отношений36.

И все же ситуация во многом остается по-прежнему неудовлетворительной. Трактовка международных ситуаций с позиций "этноцентризма" (в представленном понимании) нередко не позволяет западным (а иногда и российским) исследователям осознать, что реалистский подход в практике или традиционно-геополитический подход в ТМО вне Запада (например, в России) имеют иные моральные и культурные основания, чем, скажем, в США. В то же время теории "гегемонистской стабильности", "международных режимов", "демократического мира" и, особенно, "гуманитарной интервенции" и др. с трудом воспринимаются, а нередко и вызывают протест вне Запада.

С другим недостатком ТМО – отсутствием целостного представления о предмете, объекте и проблемном поле своей дисциплины связаны, в частности, не прекращающиеся в международно-политической науке межпарадигмальные споры, которые периодически знаменуются кризисами в ее развитии. При этом компромисс часто представляется невозможным. На самом деле это не совсем так.

Но не только борьба различных, часто противоположных подходов, взглядов, парадигм, теорий и критическое отношение к ним, но и поиски компромисса в этих различиях, стремление к сохранению всех значимых достижений (независимо от "партийной" принадлежности их авторов), получивших многократное подтверждение в практике международных отношений, при одновременном отказе в признании за каким-либо одним или за несколькими направлениями права на окончательную [c.24] истину характерны для современной ТМО. К сожалению, нередко даже серьезные исследователи, описывая современные реалии и сравнивая их с традиционными теориями, полностью отвергают одни из них и столь же бескомпромиссно становятся на сторону других.

В наши дни больше всего критиков у политического реализма. Например, утверждается, что "политические реалисты при определении курса не нуждаются в морали; более того, полностью ее отрицают, освобождая государство от каких бы то ни было моральных обязательств"37. И наоборот, идеализм, в частности идеализм И. Канта, провозглашается мерилом нравственности в международных отношениях. Однако и в практике, и в теории не все так однозначно38.

Большинство неореалистов действительно не интересует отношение морали к политике. Под напором критики со стороны постструктурализма (обвиняющего неореалистов в оправдании войны) некоторые из них, например С. Уолт, пытаются вернуться к вопросу о моральных основаниях реализма, однако эти попытки в целом непоследовательны и неорганичны для неореализма. А приверженцы классического, или традиционного, реализма (Э. Карр, Р. Нибур, Г. Моргентау, А. Уолферс, Д. Бертон, X. Булл, Дж. Шванценбергер и др.) не только не отрицали значимости моральных норм для международной политики, но и настаивали на их необходимости. Так, проблема морали является одной из центральных в теории политического реализма Г. Моргентау. Он не решил этой проблемы, как не решил ее и политический реализм в целом (впрочем, было бы наивно полагать, что она вообще может быть когда-либо окончательно решена), но вряд ли можно отрицать, что он внес серьезный вклад в ее понимание. С его точки зрения,

трагическая дилемма политической морали заключается в несовпадении, а иногда и в разрыве, даже в противоположности всеобщих нравственных принципов и ответственности государственного деятеля: "...действия государств подчинены универсальным моральным принципам... Однако одно дело – знать, что государства подчинены моральному закону, и совсем другое – претендовать на знание того, что именно является для государства морально обусловленным в конкретной ситуации. Человеческий разум инстинктивно тяготеет к идентификации отдельных государственных интересов так же, как и интересов отдельных индивидов, со всеобщими моральными целями. Государственный деятель может, а иногда и должен уступить этой тенденции, ученый же обязан [c.25] сопротивляться ей постоянно"39. При этом основная проблема, которая занимала Моргентау и которая и поныне представляется центральной для политической морали, – проблема ее критериев. Вслед за М. Вебером он приходит к выводу, что одним из таких критериев является ответственность политического лидера, принимающего решение, а основой ответственности, в свою очередь, является забота о последствиях таких решений и поступков. Моргентау подчеркивал, что если отдельный человек может сказать: "Fiat justitia, pereat mundus (Пусть гибнет мир, но торжествует закон)", то ответственный государственный деятель не имеет такого права, ибо последствия подобных заявлений могут оказаться плачевными для вверенных его руководству людей. Последствия решений в международной политике не всегда очевидны, ибо сфера международных отношений остается во многом сферой случайного, условного, непредсказуемого. Поэтому главные требования, предъявляемые к политическому деятелю, – умеренность и осторожность, и то предполагает не только постоянное внимание к собственным интересам, но и учет интересов других40. Моргентау полагал, что дипломатия должна оценивать политическую ситуацию с позиции других стран, и подчеркивал, что "существуют также всеобщие интересы, которые не могут быть достигнуты какой-либо одной наукой без ущерба для другой нации"41.

Другой видный представитель политического реализма Р. Арон считал, что "морализм...

если он не учитывает вероятных или возможных последствий принимаемых решений, превращается в свою противоположность – в аморальность. Реализм превратится в ирреализм, если считать малозначащими моральные суждения людей о поведении своих правителей и государств, если не признавать заинтересованности каждого актора в сохранении минимального юридического порядка в своих взаимоотношениях, или стремления человечества, способного ныне на саморазрушение, к уменьшению межгосударственного насилия"42. [c.26] Поэтому политический деятель должен принимать во внимание многообразие восприятий мира, которые обусловливают поведение международных акторов.

Таким образом, реалисты не просто разделяют индивидуальную и государственную, обыденную и политическую мораль, а подчеркивают, что государства должны соблюдать определенные правила в отношениях друг с другом; они настаивают на необходимости компромиссов, стремления к пониманию различий в мотивациях внешних политик, согласования интересов. Отдавая приоритет политическим и конкретным критериям моральности перед индивидуальными и всеобщими, они, безусловно, дают повод для критики, ибо оставляют нерешенным ряд важных вопросов относительно поисков путей преодоления международного порядка, основанного на силовом взаимодействии государств, на верховенстве национальных интересов и целей, а также весьма популярные сегодня вопросы, касающиеся индивидуальных прав и свобод человека.

Напротив, эти вопросы И. Кант – один из наиболее ярких представителей классического идеализма – ставит в центр своего подхода к международным отношениям: "Право человека должно считаться священным, каких бы жертв ни стоило это господствующей

власти"43. Цитируя изречение "Fiat justitia, pereat mundus", он пишет: "Это положение означает только то, что политические максимы, какие бы ни были от этого физические последствия, должны исходить не из благополучия и счастья каждого государства, ожидаемых от их соблюдения, следовательно, не из цели, которую ставит перед собой каждое из этих государств (не из желания), как высшего (но эмпирического) принципа государственной мудрости, а из чистого понятия правового долга (из долженствования, принцип которого дан а priori чистым разумом)"44.

Таким образом, либерализм гораздо более категоричен и бескомпромиссен в своих подходах к проблеме морали и не менее, чем реализм, дает основания для критики: если реалист готов пожертвовать индивидуальными правами во имя интересов государства, то идеалист призывает игнорировать и государственные интересы, и существующие правила межгосударственных отношений, и даже интересы отдельных лиц во имя высших императивов универсальной морали.

Согласно же марксистским представлениям о международной морали, основными критериями нравственности являются приверженность идеалам борьбы против классового угнетения и социального неравенства и политическая целесообразность. [c.27]

С учетом рассмотренных выше особенностей ТМО выглядит как хаос межпарадигмальных ссор, бесплодное соперничество методологических подходов и концептуальных построений. Это создает впечатление, что международно-политическая наука может обосновать все и не способна доказать ничего.

В этой связи следует подчеркнуть, что нынешний кризис в международно-политической науке – не исключение и не аномалия в ее развитии. Подобные кризисы возникали на всем протяжении ее существования, причем "именно тогда, когда теории международных отношений должны были бы служить нам лучике всего, в сфере самой реальной политики они терпели особенно поразительные провалы, застающие нас врасплох"45. Но если иметь в виду международно-политическую науку в целом, а не соперничающие в ее рамках отдельные теории и направления, то важно отметить, что такие кризисы и провалы сопровождались переосмыслением и реструктуризацией накопленных знаний, возникновением новых теорий и школ, а не отбрасыванием уже достигнутого. В "Трех больших спорах" – между реалистами и идеалистами, модернистами и традиционалистами, транснационалистами и "государственниками" – проявляется не только кризис, но и дух самокритичности, присущий науке международных отношений, ее прорыв в новые области, выход на новые уровни познания своего объекта. Кроме того, межпарадигмальные различия и споры отражают реальное состояние самого объекта ТМО. "Невозможно игнорировать разногласия между реалистами, либералами и марксистами, – пишет по этому поводу Э. Росс. – Научные и теоретические дебаты между представителями этих трех течений продолжают находить свое отражение в политических спорах. В Соединенных Штатах, где реализм и либерализм доминируют в политических дискуссиях о роли США в мире, четыре существовавших после окончания холодной войны варианта генеральной стратегии политики США сформировались под влиянием одного из вариантов реализма и либерализма. Стратегия Администрации Клинтона "Участие и расширение" читается как диалог между реалистами и либералами. Критика Роберта Доула в адрес предыдущей оборонной и внешней политики Клинтона, высказанная в ходе президентской предвыборной кампании 1996 г., основана на взглядах реализма. Министерство обороны США скорее склоняется к реализму, а Госдепартамент отдает предпочтение либерализму. Марксизм, не влияющий на ход формулирования [c.28] стратегии в Соединенных Штатах, проявляется в критике реалистических и либеральных вариантов стратегии"46.

Как уже говорилось, одной из функций теории является прогнозирование эволюции своего объекта, его будущего. Естественно, международно-политическая наука всегда стремилась к выполнению данной функции. Уже Фукидид писал свой труд в надежде на то, что его сочтут достаточно полезным "все те, которые пожелают иметь достаточно ясное представление о минувшем, могущем, по свойству человеческой природы, повториться когда-либо в будущем в том же самом или подобном виде"47. Действительно, многое из того, что он считал закономерным во взаимодействии политических единиц, нашло свое подтверждение в истории.

По мнению некоторых ученых, ТМО слабо выполняет свою прогностическую функцию. В начале 1990-х гг. большой резонанс в научном сообществе вызвала статья известного американского историка Джона Гаддиса "Теория международных отношений и конец холодной войны", где он обвинил международно-политическую науку в том, что она не смогла предсказать ни окончания биполярного противоборства, ни ставшей для нее неожиданностью горячей войны в Персидском заливе, ни еще более неожиданного распада Советского Союза, хотя "в этих событиях не было ничего неправдоподобного: холодная война когда-нибудь должна была закончиться, возможность войны на Ближнем Востоке существовала всегда, а провалы коммунизма были очевидны в течение ряда лет..."48. Подробно проанализировав основные теории, исследовательские подходы и методологический арсенал международно-политической науки, он пришел к неутешительному выводу об их несоответствии прогностическому предназначению. Тем не менее он подчеркивает, что это не означает необходимости отказа от научнотеоретического исследования международных отношений. Их изучение предполагает обязательное применение теории, наблюдений, математических расчетов и других строгих методов. Вместе с тем осмысление международных отношений представляет собой не только строгую науку, но и искусство, а потому предполагает обязательное "включение" таких качеств исследователя, как интуиция и воображение, способность к восприятию парадоксов и нахождению аналогий, даже к использованию иронии49. И действительно, международные [c.29] отношения, представляя собой сферу рисковой деятельности, область непредопределенных событий, сопротивляются сугубо рациональному познанию, не поддаются строгому эмпирическому изучению. Здесь, говоря словами Арона, "пределы теории не всегда устанавливает знание, иногда их накладывает сам объект"50.

Между тем со времени, прошедшего после холодной войны, этот объект продолжает претерпевать стремительные изменения коренного характера. Основным знаменателем этих изменений все более зримо становится совокупность процессов, характеризуемая социальными науками как глобализация мирового развития. Поэтому совершенно естествен и закономерен вопрос, сохраняют ли в этих новых условиях свое значение исходные посылки, выводы и, что еще более важно, основная проблематика традиционной ТМО?

Традиционная ТМО в условиях глобализации

Несмотря на то что термин "глобализация" становится одним из самых распространенных во всех социальных науках, единого понимания относительно его содержания пока не сложилось. Не вдаваясь в продолжающиеся по этому поводу дискуссии, можно сказать, что обычно речь идет о совокупности экономических и финансовых, информационных и