11. Юмор_____________________________________________________________________________

- Населению объявили, что всем необходимо явится в фашистскую комендатуру для регистрации. Мама пошла и взяла меня с собой. Придя туда мы увидели, что люди кладут на стол свои документы, а немец ставит на них печати с орлом. Мама тихонько сказала, что нам это не нужно и увела меня.

- Немцы ходили с длинными щупами и проверяли, где земля была рыхлая, начинали копать. Войдя в наш двор они сначала нашли чемодан со столовыми принадлежностями, но их он не заинтересовал. Потом нашли зарытый возле сарая большой сундук. Обрадовались. Бабушка начала ругаться, чтобы остановить их, но они не слушали и говорили, что скоро нас отправят в Германию и вещи нам уже будут не нужны. Мой дед в объявлении мелким шрифтом вычитал, что обворовывать мирное население нельзя и за это последует наказание. Он побежал в комендатуру, и через некоторое время к нам вошли офицеры, а за ними радостный дедушка. Они выгнали солдат. Мы уложили вещи в сундук, но перепрятать его не догадались. На следующий день к нам пришли те же солдаты и вырыли сундук. Дедушка пригрозил им комендатурой. На что один из немцев ответил: «Комендатура – выходной». Они унесли сундук.

- Мама говорила, что мы не ели кошек, а я видел, как четверо мужчин поймали последнего кота и делили его между собой.

- Вход в подвал находился рядом с большой печкой, где стопкой стояли сковороды разных размеров. Когда начиналась бомбежка, то первым в подвал спускался дедушка с палочкой, а за ним вслед в подвал летели сковороды. И все смеялись, хотя только что всем было страшно.

12 ГОСПИТАЛЬ_______________________________________________________________________

- Мама была врач – хирург. Она работала в больнице номер три, где во время бомбежки был создан госпиталь для раненых сталинградцев. Когда пришли немцы, они их выгнали. Остались тринадцать человек лежачих, у кого в городе не было родственников. Всех их мама перетащила к нам в дом. Мы жили на улице Голубинской. Так у нас образовался госпиталь. Это был, пожалуй, единственный советский госпиталь на территории города, занятого врагом. Правда, «штат» его был маловат – всего два человека, то есть мама и я, тринадцатилетняя девочка.

- Раны мои уже загноились (я получила ранение в голову, с правой стороны лица, в предплечье левой руки и ещё на уровне третьего ребра слева врезался металлический осколок). Сестра обнаружила в подвале немецкую санчасть. Мы потихоньку, чтобы не подстрелили, подкрались туда, постояли в нерешительности. Сестра заплакала, поцеловала меня и спряталась, а я пошла внутрь, с ужасом думая о возможной смерти и одновременно надеясь на помощь. Повезло: меня перевязал немец, вывел из подвала и даже сам заплакал. Наверное у него тоже были маленькие дети.

13 Дорога___________________________________________________________________________ 5 октября.

Немецкое командование приступило к депортации гражданского населения из Сталинграда. Через ряд пересыльных пунктов в нечеловеческих условиях людей гнали в Белую Калитву.

- Мама, я и сестрёнка Рая сидели в щели. У нас ничего не было кушать. Была только одна пшеница, мы её и ели.

Рая захотела пить, а воды у нас не было. Когда мама стала выходить из щели за водой, она упала и умерла. Мы с Раей плакали.

Мы остались без мамы, а немец так бомбил, даже страшно вспомнить. Я очень боялся и всё время плакал, а Рая не плакала. Утром взял Раю на руки и пошёл с нею, сам не знаю куда. Нёс её на руках, а вокруг ямы от бомб. Несколько раз падал с нею, чуть нос себе не разбил. Устал, иду и плачу, Рая тоже плачет, а мне стало тяжело идти с ней, и я подумал: оставлю её одну, а сам поищу людей. Хоть мне её и жалко было оставлять, но я ведь очень устал с ней. Я остановился и говорю: «Рая, ты посиди тут, а я сейчас приду». Она мне поверила и осталась. Я ушёл от неё и всё время думал о ней.

Шёл, шёл и увидел много людей, которых угонял немец из Сталинграда, не знаю куда. Меня одна тётя взяла за руку, и я пошёл с ней, а са всё думал о своей сестре Рае. Ведь настанет ночь, а она сидит и ждёт меня. У меня так слёзы и покатились, а тут ещё устал и стал плакать, ноги у меня распухли, дождь был, грязь, холодно. Туфли у меня были хорошие, красные, но порвались, голова замёрзла. Тут я вспомнил о своей шапке, которую не взял, а без неё мне было холодно. Какой-то дядя шёл со мной рядом и говорит: «Не плачь, мальчик, мы скоро дойдём и ляжем спать».

Погнал нас немец не в комнату, а в степь, ночевали под дождём. Утром мы дядя дал мне два сухаря, а сам ушёл. Больше он не приходил. Я его ждал, ждал и долго плакал.

- Нас всех вытурили из подвалов и погнали на вокзал. Было холодно, шли мы через Мокрую Мечетку, по дороге встречалось много валявшихся трупов, и наших, и немцев. Погрузили нас на платформу и повезли в Морозовскую. Говорили, что везут нас в концлагерь, и все думали, как бы туда не попасть. Когда поезд замедлил ход, мама спрыгнула с платформы. Бабушка покидала ей нас всех троих и спрыгнула тоже. Так мы оказались в незнакомом месте.

- Когда немцы стали угонять молодежь на работу в Германию, меня стали прятать от их облав. Чего только не приду­мывали! Даже зарывали в яме, присыпав землей. Однажды пришли немцы и стали меня искать. Мать плачет: «Нет ее!

Ушла куда-то еще несколько дней назад...» Тогда один из них, толи в отместку, толи просто, чтобы удовлетворить свою похоть, разодрав на Зине платье, стал тащить ее за ноги из землянки. Несчастная моя сестричка! От страха у нее наступил паралич сердца, и она умерла. Ей было тринадцать.

- Пошла на базар, вернее на то место, где был базар. Облава, меня схватили, бросили в открытую машину, там были только дети и женщина. Я поняла, что в кузове только дети еврейской национальности. Я сильно кричала, даже укусила конвоира. Наверное, я была не права, когда кричала, что я не еврейка. Женщина внезапно схватила меня и выбросила из машины. Не понимаю: или пожалела, или осерчала на меня. Конвоир стрелял мне в след, но не попал.

- Немцы нас всех подняли, стали сортировать, с малыми детьми сажали в машины, и подростков и взрослых повели пешком. И помнится мне такой случай: у одной женщины было 2-е младенцев, очень маленькие, новорождённые, немцы стали подсаживать женщин в машины, один немец держал в обеих руках детей, одного ребёнка отдал матери, а другого не успел, и машина тронулась, ребёнок запищал, он несколько постоял в раздумье, а потом бросил на землю и затоптал ногами. Я была очень впечатлительной девочкой, как я плакала, я просто надорвала своё сердце.

- Под угрозой расстрела всех жителей нашей и прилегающих улиц под конвоем погнали по пыльному степному безводному бездорожью. Никакого снисхождения к тому, что дети и старики не могут двигаться быстро, фашисты не проявляли. Видела, как забивали хлыстами отставшего от колонны дедушку. Мы, дети, пытались идти вместе со всеми, на руки к матерям не просились. Голод и холод мучили нас. И все-таки самое страшное даже не голод, а жажда. Губы потрескались, кровоточили. Ночью немцы привезли себе воды, а мама от отчаяния выхватила у пьющего немца фляжку и быстрым движением налила себе в рот, чтобы принести нам и дать по спасительному глоточку. Немец угрожающе закричал, но мама быстро скрылась в степной темноте. Мы боялись, что утром последует расправа, но маму, видимо, не успели запомнить.

- Нас гнали на Калач. Немец, подойдя к маме и пнул её стволом винтовки и грубо толкнул её в спину: «Шнеллер!». Так мы тройкой и пошли. Лежавшую на дороге мину, мы заметили не сразу, а лишь тогда, когда конвойный остановил нас от неё в каком-то метре. Место, куда следовало отнести мину, немец показал винтовкой. Мама велела нам вернуться назад. Мы заплакали и еще сильнее ухватились за её юбку. Мама неожиданно перекрестила нас и решительно сказала: «Идемте!»

Мину взяла осторожно, словно бы грудное, больное дитя. Мелкими шагами пошла вперед в сопровождении нашего девчачьего «эскорта». Метр за метром мы все ближе были к цели. Наконец, наклонившись, мама положила на и обессиленная села рядом. Мы смотрели на неё и молчали. А на той стороне дороги, припав к земле, все еще лежала наша колонна, ожидая взрыва.

- Мама несла на руках умирающую сестренку, которой было два годика, а мне помогали идти старшие сестры и брат. Сестренка младшая еще в городе была ранена осколком в висок и теперь умирала у мамы на руках. Помочь ей мама ничем не могла. Только в Карповке маме удалось положить умершую сестренку в воронку от бомбы и прикрыть её куском железа от разбитого самолета. Конвоиры отгоняли жителей Карповки от колонны, чтобы кто-нибудь не дал детям куска хлеба. За общение был обещан расстрел. Из толпы какой-то мужчина крикнул маме, что обязательно засыплет девочку землей.

14 ДЕТИ КАПИТАНА ГРАНТА__________________________________________________________