1)Сравнительно-исторический метод, позволяющий проводить необходимые сравнения различных исторических концепций с целью выявления их общих черт, особенностей, самобытности и степени заимствования;

2. хронологический метод, ориентирующий на анализ движения научной мысли, смену концепций, взглядов и идей в хронологической последовательности, что позволяет вскрыть закономерности накопления и углубления историографических знаний;

3. проблемно-хронологический метод, позволяющий расчленить более или менее широкую тему на ряд узких проблем, каждая из которых рассматривается в хронологической последовательности;

4. метод периодизации – выделение отдельных этапов в развитии исторической науки с целью обнаружения ведущих направлений научной мысли, выявления новых элементов в ее структуре;

5. метод ретроспективного (возвратного) анализа, позволяющий изучить процесс движения мысли историков от современности к прошлому с целью выявления элементов старого, сохранившегося в наши дни знания, проверить выводы прежних исторических исследований данными современной науки;

6. метод перспективного анализа, определяющий перспективные направления, темы, проблемы будущих исследований на основе анализа достигнутого современной наукой уровня и при использовании знания закономерностей развития историографии.

Изучение историографии имеет большое значение для будущего историка. Она дополняет знания по истории общественно-политической мысли, расширяет представления о закономерностях научного познания, систематизирует знания обо всем историческом процессе, позволяет понять его сложность, противоречивость и неоднозначность. Историографические знания важны и при выборе темы дальнейших научных исследований, для чего необходимо знать степень изученности и глубину разработки проблемы.

2.Особенности развития исторической мысли в странах древнего Ближнего Востока.

Древнейшим известным нам памятником историографии является запись на Палермском камне, которая датируется временем V династии древнего Египта, т. е. второй половиной III тысячелетия до н. э. (пять более мелких фрагментов этой записи хранятся в музеях Каира и Лондона). Этот памятник заключает в себе главные элементы летописи: хронологическую последовательность событий, политическую тенденцию и практическое назначение.

Хронологическая последовательность определяется сменой царей и счетом годов каждого царствования. Политическая тенденция выражена в стремлении возвеличить фараона, выставить его прямым преемником богов, некогда якобы правивших Египтом, преувеличить его богатства и могущество, выраженное в числе и размерах построенных при нем городов, храмов, дворцов, кораблей, захваченной добычи, убитых врагов и проч.

Любопытно, что уже в этом древнейшем историческом произведении история фальсифицируется как путем раздувания размеров добычи, так и путем умолчания о потерях и поражениях.

Однако хроника времени V династии еще в весьма слабой степени может служить для идеологического воздействия: на первом месте стоят чисто практические, утилитарные цели. Составители этого произведения — жрецы, стремились с его помощью закрепить царские пожалования храмам в виде земель и ежедневных приношений продуктами, а также прибыльные для жречества дни храмовых праздников. Благодаря этому хроника получила ярко выраженный религиозный, культовый характер. Не менее нужны были жрецам, как заведующим ирригационной системой Египта, сведения об уровне воды в Ниле в периоды его разлива, обязательно приводимые в данной хронике под каждым годом.

В последующие тысячелетия самостоятельной политической жизни Египта представление его господствующего класса о содержании и задачах истории почти не изменилось. Правда, в связи с усилением царской власти и активизацией ее внешней политики в период нового царства светские политические элементы в историографии выступили более отчетливо (например, в летописи походов Тутмоса III в середине II тысячелетия). Однако доминирующая роль остается по-прежнему за религией. Записанный на стенах Карпинского храма бога Амона, рассказ о походах Тутмоса являлся в сущности «символическим поднесением результатов похода верховному божеству». Еще существеннее то обстоятельство, что ни подлинного исторического повествования, выявляющего связь причин и следствий, ни представления об истории как изменении во времени древние египтяне так и не создали до конца существования их государства.

Хроники царств Двуречья шумеро-аккадского периода, да-тируемые концом IV—началом III тысячелетия до н. э., представляют по сравнению с египетскими некоторый шаг вперед. Здесь сильнее выражена связь с народными сказаниями (царь не только мифологический герой, «сын солнечного бога», нередко в хронике отмечается его трудовое занятие или происхождение — рыбак, пастух, садовник). В записях о древневавилонских царях уже прослеживается некая историческая концепция: смена династий, падение одних и возвышение других царей рассматривается как результат вмешательства бога Мардука, карающего царей, которые пренебрегают его культом, и ставящего на их место людей даже низкого рода, но богобоязненных. Военно-политическая борьба государств изображается как борьба их богов между собою. Почитание богов, исполнение религиозного ритуала выступает в качестве главного фактора истории. Таков, в частности, подход к прошлому в древневавилонской хронике (так называемой хронике Вейднера).

Такие же теократические черты присущи и историографии Двуречья в позднейшие периоды ассирийского владычества, Нововавилонского царства и персидского завоевания. Исторические сообщения продолжают сохранять форму письменных отчетов царя богу, имеющих целью обеспечить ему милость этого бога. Их главным содержанием являлись данные о возведении новых храмов или восстановлении старых, о сооружении и исправлении каналов, об удачных охотах на диких зверей. Только ассирийские надписи на камнях и храмовых стенах преследовали еще одну цель — устрашение подданных, особенно в покоренных землях, детальным рассказом о беспощадном подавлении народных восстаний против ассирийского гнета. Эпиграфические тексты нередко сопровождались выразительными рисунками, которые делали повествование о зверствах ассирийских воинов доступными каждому. В ассирийской историографии даже чаще, чем в египетской, практиковалось сознательное искажение фактов. Ярким примером служит сообщение Ашшурбанипала (VII в. до н. э.) о завоевании им Египта, совершенном в действительности его отцом Асархадоном. Подобные фальсификации соответствуют египетской практике выскабливания в надписях имени одного царя и замены его другим. Очевидно, восточные цари, пытаясь такими грубыми приемами обмануть потомков и самих богов, отказывали и тем и другим в способности отличать истину от лжи или узнать правду из других источников. О распространенности таких приемов фальсификации свидетельствует то, что" многие надписи заканчиваются угрозой божеской кары и проклятием по адресу тех, которые осмелятся их уничтожить, исказить или изменить в них хотя бы одно слово (например, в надписях царей Лагаша, в Бехистунской надписи персидского царя Дария и др.). Вообще не только эпиграфические тексты, но и любые исторические записи имели строго официальный характер и не подлежали изменениям. Неофициальные версии беспощадно уничтожались, и лишь в редких случаях, как, например, в библейских хрониках, заметны усилия сгладить противоречия между официальной и неофициальной версиями событий с помощью последующих редакций. Все это делает понятным, почему в историографии древневосточных обществ мы, как правило, не обнаруживаем следов критической мысли, никаких признаков скепсиса в отношении письменной исторической традиции. Попытки же буржуазных ученых объяснить эту скованность и неподвижность письменной исторической традиции какими-то исконными свойствами восточных народов, их мнимой противоположностью западным являются антинаучными и отдают явным расизмом.

В буржуазной историографии принято считать первыми «на-стоящими» историками Египта и Вавилона жрецов Манефона и Бероса, которые жили в эллинистическую эпоху, в III в. до н. э.,, и писали по-гречески, т. е. для греко-македонских завоевателей,, а не для своих соотечественников. Небольшие отрывки из их исторических произведений, дошедшие до нас благодаря главным образом извлечениям Иосифа Флавия (I в. н. э.) и Евсевия (IV в. н. э), не позволяют точно установить, что представляло собою целое; по-видимому, главным их содержанием наряду с космогоническими сказаниями и рассказами о чудесах были списки царей с краткими сведениями о событиях каждого царствования. Во всяком случае и египетская хроника Манефона, и вавилонская хроника Бероса относятся, скорее всего, к эллинистической литературе и не дают материала, который позволил бы проследить эволюцию древней восточной историографии.